---

ИСТОРИЯ СТРАНЫ ВЯТСКОЙ – Евгений Харин, Слободской город, октябрь 2008

http://skygrad.narod.ru/texts.htm

6 часть. ХЛЫНОВ и КРЕСТНЫЕ ХОДЫ

 

«Вслед за первой открыто плывущей по реке лодкой,
крадучись под защитой высокого берега, шли боевые ушкуи.
На переднем струге, приподнятая как знамя, сияла окладом
из Югорского серебра икона с ликом святого Микулы Чудотворца».

Из повести «Верхняя Слобода»

1. Крестные ходы на Вятке

До наших времён сохранилась память о нескольких древних крестных ходах на Вятке. Названия трёх наиболее известных: Борисоглебский, Георгиевский и Великорецкий. Последний – самый массовый. История его по церковным преданиям вкратце такова.

В 1383 году крестьянин деревни Крутицы Агалаков нашел на берегу реки Великой икону св. Николая Чудотворца. Она прославилась чудесными исцелениями приходящих к ней поломников и была помещена в местную церковь. Упоминаемой деревни Крутицы ныне нет, но есть деревня Агалаченки. Скорее всего, она стояла когда-то на крутом месте, – как и нынешнее село Великорецкое известное с 18 века.

Примерно в 1400 году икону впервые по настойчивой просьбе принесли в Хлынов для поклонения, но лишь через какое-то время (по разным источникам – в 1460, в 1521, или даже позже) она окончательно там осталась, с обещанием каждый год приносить её на место счастливого обретения.

В 1551 году крестный ход по какой-то причине не произошёл, это отступление от традиции навлекло многие стихийные бедствия на вятчан. (Предположительно, причина состояла в том, что в 1551 г. царь Московский Иоанн Васильевич затеял очередную войну с Казанским ханством, в которой участвовали вятчане.)

В 1554 году церковь в Хлынове, где на тот момент уже находилась икона, сгорела, но сама икона уцелела. На следующий год по указу царя ее отправили по воде через Казань в Москву ко двору Ивана Грозного, где поновили, сделали новый оклад, и осенью 1556-го икона вернулась. В Москве и на обратном пути через Устюг икону с почестями встречали молящиеся, об этом есть упоминания в летописях. С этого началось особое почитание Великорецкого образа в Москве и городах Русского севера.

В 1614–15 годах икона снова была в Москве и получила там богатый оклад.

В 1668 году на Вятку прибыл первый Вятский архиерей епископ Александр. По его указу начинается ежегодно (6 июня по современному стилю) отмечаться праздник этой чудотворной иконы с совершением крестного хода на реку Великую. До этой поры крестные хода совершались нерегулярно. То есть можно говорить о возрождении (или преобразовании) забытой или непоощряемой до того традиции. Известно о временном запрещении хода в 1734 году.

С 1778 года Великорецкий крестный ход стал пешим, причем православные греческого обряда совершают его навстречу Солнцу по замкнутой петле с посещением села Великорецкого, начиная и заканчивая в Вятке (современном городе Кирове). Старообрядцы совершают свой ход отдельно и несколько позже (9 августа), кроме того, передвигаются они в противоположном направлении – по ходу Солнца.

До 1778 года крестный ход шел по рекам: из Хлынова вниз по Вятке до устья ее притока реки Великой (примерно 30 км), и далее вверх по притоку до села Великорецкого еще столько же. Ясно, что при таком передвижении соблюсти церковные каноны затруднительно. Приходится признать, что наши предки мало заботились об этом. Существует мнение, что передвижение по реке с иконой первоначально не носило характера чисто церковного мероприятия (организованного Хлыновскими церковными властями).

Ссыльный генерал-майор Хитрово в 1811 г. описывал это так. «Стечение народа, сопровождающего образ и приходящего ему восретение, чрезвычайно велико. Иногда более 15 тыс. человек (в начале 20 века до 60 тысяч), движимых благочестием, приходит сюда в минуту отправления, составляющего великолепное зрелище на воде. Все духовенство шествует в процессии до реки в богатых облачениях; шлюпка о 12 веслах, хорошо и богато украшенная, ожидает принятия образа и духовенства. Все пространство реки, в минуту отплытия образа, покрывается лодками, полными людей, следующими за процессией на расстоянии 25 верст. Стечение народа в разных одеждах, звон колоколов во время шествия представляют зрелище пленительное. Наконец, смею уверить, что картина сия может почесться единственною, и я не видал ни одной церемонии духовной, которая могла бы сравниться с ней. Положение места, разнообразные виды, река на версту разливающаяся,– все это приводило меня в такое восхищение, которого не может изобразить слабое перо мое».

В дни чествования чудотворной иконы в с. Великорецком до 1917 года собиралась большая ярмарка, на которую привозиллось товаров на 100–150 тыс. руб. Для этой ярмарки в селе был устроен каменный гостиный двор. В селе имелись две церкви и часовня на месте явления иконы.

В конце 19 века по реке совершалась лишь начальная часть хода – переправа через реку Вятку.

В годы гонений большевиков на Православную церковь знаменитая Вятская икона Николая Чудотворца бесследно пропала, а храм в Кирове-Вятке, где она находилась, был взорван. Помимо самой Вятской святыни (иконы из Вятского кафедрального собора) тогда же пропали иконы из церкви села Великорецкого, а также из собора Покрова на Рву в Москве (Василия Блаженного), то есть, все наиболее почитаемые иконы Николая Великорецкого.

Икона св. Николая, с которой ныне совершается ход на р. Великую.

Нынешняя Вятская икона св. Николая является поздней копией 18 века и видимо не вполне соответствует оригиналу. Волковская икона св. князей Бориса и Глеба написана заново на старой доске. Обе они примерно одного размера и представляют собой центральную часть с образами названных святых, окруженную по периметру большими (примерно такого же размера) клеймами, – иллюстрациями из их жизни. Создается впечатление, что к изначальной небольшого размера иконе в последствии для внушительности приделали дополнительные деревянные поля с клеймами.

Группы верующих, тайно пробиравшихся на реку Великую с 1930 до 1988 годов, всячески преследовались по пути милицией, партийными и комсомольскими активистами и сознательными колхозниками (под предлогом того, что те топчут колхозные поля). Наиболее упорные поломники преследовались по месту работы. Церкви в Великорецком и по пути следования закрыли, легендарную двухметровую Сосну, на которой, якобы, была найдена икона, спилили.

Ныне традиция Великорецкого крестного хода официально одобрена и возобновлена, но так как построен мост, надобность в плавании окончательно отпала. Церемония собирает многотысячную колонну со всех концов Вятки и России. Их сопровождают милиция, скорая помощь и всяческое благоустройство. Весь путь занимает 5 суток. Многие, правда, совершают поломничество в машинах и автобусах.

Борисоглебский крестный ход считается самым ранним у нас. В «Повести» он связывается с основанием нового Хлыновского поселения.

«Егда же онии Новгородцы построиша град Хлынов и жити начаша прешедше от перваго места с Болванского городка с Никулицына и обещашася святым страстотерпцем князем Российским Борису и Глебу вселетную память творити образ их святых с Никулицына во град Хлынов приносить и круг града хождение чинити и праздновать честне дабы долгими леты и времены незабвенны были бывшая чудеса о поселении их на Вятке».

Получается, что город перенесли, но церковь с почитаемой иконой осталась на прежнем месте. Напомню, икона св. князей по «Повести» «участвовала» во взятии Чудского города-крепости (и, вероятно, Кокшарова-Вятки), ей (изображенным на ней князьям) усердно молились перед боем. Особое почитание этих князей на Вятке имеет некоторое подтверждение. На городищах в устье Моломы были найдены «змеевики» – христианские амулеты 14 века. Это плоские подвески, носимые в качестве оберегов вместо нательных иконок или крестов. На одной стороне их изображены святые, на оборотной – нечто вроде головы медузы Горгоны с исходящими от неё змеями.

Змеевик

Крестный ход шел из Никулича по реке с иконой св. кн. Бориса и Глеба в Хлынов с последующим хождением вокруг города. Если население Никулича переселилось в Хлынов, то кто участвовал в этом явно многолюдном ходе? Если же часть населения осталась проживать на старом месте (как видимо и было до конца 15 века), то зачем им было ходить в город Хлынов? Очевидно, что Борисоглебский крестный ход был учрежден в описанном виде много позже связываемых с его возникновением событий. Кроме того, как мы установили выше, под Чудским городком нужно понимать Чуршинское городище, а не Никулицыно, само название которого говорит о нахождении здесь церкви с иконой св. Николая. Что-то тут не так…

По «Повести» первым храмом в Хлынове был Крестовоздвиженский. Замечу, что подобные наименования храмов и чтимых икон не характерны для новгородских ушкуйников, тяготевших к «сильным» и «воинственным» святым с личными именами. Например: Георгий Победоносец, Илья Пророк (и Громовержец, – эквивалент Перуна!), а также св. князья Борис и Глеб. Волковская церковь раньше называлась Георгиевской, а Никулицкая – Борисоглебской. Замечу, многие церкви времён республики позже были переименованы. Например, «исчезла» Шестаковская церковь Михаила Архангела.

Паломники Борисоглебского крестного хода.

Георгиевский крестный ход связывается с успешным отражением напавших на Волковский погост язычников. Но проходил он почему-то из села Волково через Никульчино в Хлынов, с торжественным возвращением в Волково ночью при свете огней. Причем помимо икон св. Георгия Победоносца и св. Илии Пророка первоначально носили стрелы с железными наконечниками (позже они были заменены свечами), обладающие, якобы, какой-то чудодейственной силой. По преданию эти стрелы прикладывали к ранам для их скорейшего заживления.* Такое применение легко объяснимо. Известно, что нагретым докрасна металлом в походных условиях прижигали раны. Подобный метод врачевания, очевидно, произвел когда-то впечатление на мирных обывателей, после чего они придали этим кусочкам металла особый смысл. О происхождение самих стрел говорится так: «И во многи лета возообновление всему народу бывшее набежание Чуди Остяков и Черемис со стрелами воспоминающе приносяще со образом великомученика Георгия стрелы окаваны и людие со свещами стрелы оные сменяюще в память великомученика избавления ради от набежания Чуди Черемис и Остяков и протчих неверных народов бывших со оными стрелами». Однако, исходя из того, что стрелы язычников вряд ли удостоились бы почитания наравне с иконами, скорее всего они принадлежали самим новгородцам, но для оправдания их изъятия (произведенного ради благонамеренности) стрелы были оболганы оружием неверных народов.

«Повесть» говорит так: «и ради частого нашествия Чуди, Остяков и Черемисян обещашася Вятские града Хлынова и уездные жители великомученику страстотерпцу и победоносцу Георгию по вся лета по дважды из села Волкова приносить образ его святый во град Хлынов и встречать со освященным собором и со всем народом со свящами и празновать и круг града хождение уставиша. Еже и до ныне пришествие святаго его образа великомученика Георгия по вся лета по дважды бывает». Почему дважды?

Можно предположить, что когда-то традиция хода была перенесена церковными властями во времени, но старая дата также сохранилась, и потому ход стали осуществлять дважды в год. Если взять за аналогию второй (также августовский) крестный ход на реку Великую, то раздвоение хода можно объяснить раздельным хождением старообрядцев и никонианцев.

По прошествии веков Георгиевский и Борисоглебский ходы были объединены. По замечаниям исследователей 19 века тогда они уже не пользовались популярностью, а соответствующие иконы не почитались должным образом. Из этого можно сделать вывод, что древняя традиция была изменена, в «Повести» описана уже новая, явно навязанная властями Хлынова, и оттого спустя какое-то время она перестала соблюдаться. В настоящее время этот ход совершается от Волково до Никульчино и обратно дважды за лето (в мае и августе).

Инициатива «возобновления» всех трех крестных ходов в описанном «каноническом» виде исходила явно от властей Хлынова 17–18 веков. Но даже и здесь можно вычленить первоначальное ядро традиции. Все ходы начинаются от церкви, где находится почитаемая икона, с которой идут (плывут вниз по Вятке!) к какой-то цели, а затем после совершения религиозных обрядов, возвращаются назад. Все ходы ныне по православному канону совершаются по кругу против солнца. Великорецкий ход явно отличается от других. Он более известен, более протяжен, и, видимо, более официален. Его церковная история также отлична, и вроде бы не связана с военными действиями. Странно, что хотя причина возникновения его напрямую связывается с иконой св. Николая, в отличие от двух других вятских ходов в его названии она не фигурирует! Зато в народе до сих пор бытует выражение «Николай на Великую ушел».

С датами проведения крестных ходов ясности нет. В разное время они приурочивались к различным датам. Можно только заметить интересный факт. Празднования святых Георгия, Бориса и Глеба, Николая Чудотворца (Николы Вешнего) приходятся на май месяц: 6, 15 и 22 числа по современному календарю. Малоизвестный факт: современная разница между Юлианским и Григорианским календарями (старым и новым стилем) в 13 дней не является постоянной. В прошлом она была иная, – 6 веков назад примерно на 4 дня меньше. То есть указанные выше даты, если разговор идет о временах Вятской республики, нужно сдвинуть назад: 2, 11 и 18 мая по современному календарю соответственно. Что как раз приходится на период завершения ледохода на Вятке и установление теплого сезона, когда становится возможным передвижение по реке.

Учитывая все сказанное, а также то, что традиция иногда на длительное время пресекалась, можно сделать вывод, что многое дошло до нас в измененном виде. В частности, время проведения ходов могло быть сдвинуто и приурочено к определенным православным праздникам, маршрут следования видоизменялся, происходили совмещения проводимых мероприятий и раздвоение одного на старое и новое. Кроме того, тяготение ходов к Хлынову явно вызвано церковными и светскими властями этого города, ставшего в последствии старшим на Вятке.

О происхождении крестных ходов на Вятке имеются различные версии. В настоящее время в связи с возрождением христианских традиций эта тема становится неловкой для обсуждения, но нам свободным людям века Интернета для поиска исторической правды двери не закрыты. Попробуем непредвзято разобраться. Начнём изучение данного явления с отрывка из работы советского историка Луппова.

«Вятский епископ Лаврентий Горка, назначенный в декабре 1733 года, в первый же год своего управления объявил в Хлынове, что без указа Синода он опасается отпускать хлыновское духовенство с крестными ходами по епархии. Это объявление оказалось, в сущности, запрещением крестных ходов из Хлынова по епархии и, конечно, оно сильно взволновало хлыновцев; посадские и купцы уже с давних времен привыкли к крестным ходам, а духовенство хлыновских церквей оказалось под угрозой уменьшения доходов. Все они, конечно, желали немедленного восстановления крестных ходов, но не могли надеяться на то, что епископ отменит свое распоряжение по собственной инициативе.

Дело в том, что в хлыновских крестных ходах к 18 веку развились странные обычаи и нелепые суеверия. Ход в Великорецкое село совершался водным путем на больших лодках (стругах) и стал походить на экскурсию лиц, сопровождающих икону (в том числе и духовенства) с угощением за счет церковных сумм и народных пожертвований на Великой реке живыми баранами; а в Волковском крестном ходе развилось суеверное почитание удмуртских стрел, окованных железом, как чудодейственного средства против заболевания, в особенности против какой-то усовой болезни; во время молебнов пред волковской иконой Георгия Победоносца хлыновцы производили «удмуртскими стрелами» уколы в больные части тела. Поэтому волковский церковный староста ежегодно к каждому крестному ходу пополнял запас стрел, так как за пользование стрелами богомольцы жертвовали в волковскую казну денежные суммы.

(Поясню, для борьбы с «вредным суеверием» стрелы отбирали у Волковских попов Хлыновские церковники, – денежки утекали мимо их, – поэтому Волковским каждый год приходилось тайно делать новые муляжи стрел. – Е. Х.)

Лаврентий Горка был на Вятке первым епископом с высшим, по тогдашнему времени, образованием, биограф называл его «крайним гонителем суеверия»; он, естественно, не мог мириться с такими наростами в крестных ходах, поэтому хлыновцы не могли рассчитывать на то, что он по своей инициативе снимет наложенное им запрещение на крестные ходы. Им предстояло хлопотать перед высшим церковным управлением о присылке особого указа, для чего нужно было представлять туда особую записку с разъяснением причин и поводов к установлению хлыновских крестных ходов. (Луппов считал, что «Повесть о стране Вятской» была написана в качестве разъяснения для столичной власти, однако позже были найдены более ранние списки Повести, что опровергает данное предположение. Так или иначе, вятчане к лету 1737 года получили разрешение. – Е. Х.)

В сентябре того же 1737 года, когда наступил срок совершения второго крестного хода из Хлынова вниз по реке Вятке мимо городов Орлова и Котельнича до слободы Кукарки и обратно, Хлыновский архиерейский приказ таким же образом восстановил и этот крестный ход. (Кировский исторический архив, фонд Вятского кафедрального собора. Указы и распоряжения)».

Восемнадцатое столетие для Великорецкой иконы является периодом забвения. Одновременно с запрещением крестного хода из миней и других богослужебных книг исчезает служба явлению Великорецкой иконы, а также тропарь и кондак перенесению Великорецкой иконы из Вятки в Москву. День обретения иконы более не печатается в святцах. Объяснений этому нет.

Как видим, ход с иконой Николая чудотворца совершался за лето дважды: сначала вверх по реке Великой в село Великорецкое, затем вниз по Вятке до Кукарки (г. Советск в устье Пижмы) и обратно. Этот крестный ход, в отличие от первого называли Низовым. В сентябре месяце икону из г. Хлынова отправляли вниз по течению р. Вятки на стругах в города Орлов, Котельнич и слободу Кукарку. Поздно осенью она возвращалась обратно в г. Хлынов. Преосвященный Вениамин, прибывший в Вятку в сентябре 1739 г. продолжил наведение порядка. Дабы исполнить канон замкнутости православного крестного хода в кольцо, он «разрешил» возвращаться Низовому крестному ходу сухим путем: «Сухим путем идти сподобнее, особенно в осеннее время, когда на реке может учиниться замороз». Низовой ход существовал до 1923 года, последнее время как полностью сухопутный.

Вятские епархиальные ведомости за 1869 г. «До начала прошлого (18-го) столетия Великорецкий крестный ход как-будто был предоставлен самому себе; не видно в нём ни малейшего вмешательства со стороны администрации церковной и гражданской. Но с 1733г. с прибытием на Вятскую паству преосвященного Лаврентия 1-го, который оставил по себе память ревнителя просвящения и «крайнего невежеству и суеверию противника» является сильнейший протест против Великорецкого крестного хода. Преосвещенный Лаврентий 1 воспретил совершать Великорецкий крестный ход. И с 1734 по 1736 г.г. чудотворную икону из Кафедрального собора не выносили. Однако самовольные хождения на Великую продолжались… Из показанных обстоятельств открывается прежде всего то, что идти наперекор вековым народным учреждениям невозможно; их можно изменять, улучшать, но не отменять. (Выделено Е. Х.) Великорецкий крестный ход, по народному заявлению и распоряжению властей с 1737г. делается учреждением официальным, «неотложным» и «непременным» всегда». То есть, несмотря на запрещения, ходить на Великую продолжали даже и без икон, надо полагать, «вредные суеверия» ешё более расцвели. Поэтому церковные власти, поразмыслив, решили возглавить древнюю традицию, но постепенно видоизменить её в правильном с точки зрения церковных законов направлении. И это во многом удалось.

«В 1777 г. 26 ноября струговой староста (предводитель плавания), избранный на 1778 г., обратился к преосвященному Лаврентию 2-му с просьбой о выдаче ему заимообразно из церковных сумм до 500 руб. на изготовление материалов для стругового плавания и на покупку съестных припасов во время пути для богомольцев. На это прошение Лаврентий 2-ой наложил следующую резолюцию: денег, 500 руб., выбранному струговому старосте из церковных сумм по нашему распоряжению выдавать не следует. Ибо мы во время бытности нашей на Вятке через три лета (1774) примечая усмотрели..., что крестный ход на р. Великую безопаснее и удобнее можно учредить сухим путем...» Трудно сказать, какова была главная причина отмены водного хода: экономия денег или побуждение к видоизменению старой традиции. Скорее всего, то и другое. Ярмарочная сторона действия вытеснялась религиозной (пешком по лесным тропам на своём горбу много товара не унесёшь). Кроме того, появлялась возможность пустить ход по кругу против солнца, то есть выявить еретиков-старообрядцев, борьба с которыми ещё продолжалась.

Вот как описывает этот новый вариант Великорецкого пешего хода А. Вознесенский, автор исследования о почитании святителя Николая Мирликийского в России. «Итак, дня за два с этой целью начинают прибывать громадные массы, из окрестных и самых отдаленных обитателей Вятской земли к крестному ходу. 21 мая после литургии вся накопившаяся многотысячная масса богомольцев-пришельцев с горожанами, с преосвященным, градским клиром и образами всех церквей во главе, с церковным пением и звуками военной музыки («Коль славен наш Господь») направляется по отлогому спуску от собора к набережной реки Вятки. Здесь совершается молебен Угоднику пред его чудотворной иконой: город как бы прощается на время с своей святыней-сокровищем, и затем образ на особой красивой лодке, под голубым балдахином, переправляется на ту сторону реки, чтобы проследовать чрез лежащие на дороге села – Макарьевское, Бобинское, Загорское, Монастырское и Гороховское, – дальше в село Великорецкое». (Далее изложение этой работы.)

В с. Великорецком служили два молебна: в древнем храме Преображения, где и оставался образ Святителя с 24 по 26 мая, и в более новом храме Николая Чудотворца, имевшем свою местную чтимую икону его, называемую «Житель». 24 мая после литургии крестный ход направлялся к обширной каменной часовне, расположенной в лесу, на поляне, непосредственно на месте обретения образа. Посредине часовни – колодец над источником, происшедшим, по преданию, из-под корней той сосны, на которой когда-то был найден образ. Затем богомольцы шли служить панихиды на расположенном недалеко от часовни кладбище, где была своя деревянная церковь. Возвращался крестный ход с иконою свт. Николая Угодника из села Великорецкого (уходили 26 мая) в Вятку иным путем – через с. Медянское. В семи верстах от Вятки его торжественно встречали у часовни слободы Филейки, где образа оставались. На следующий день 28 мая ход вступал в Вятку, где происходили литургия с архиерейским богослужением и молебен. После этого начиналось движение чудотворного образа с другими местночтимыми иконами – Куринской Архистратига Михаила и Тихвинской Божией Матери** – по домам тех горожан, которые хотели отслужить у себя молебен.

Этот многодневный и многоступенчатый крестный ход, представлявший собою, в сущности, систему крестных ходов с молебнами, входил сам как часть в большую систему ходов с особо чтимым образом Святителя Мирликийского по Вятской гу6ернии. Вятская система крестных ходов с конкретным образом не представляла собой исключения. Аналогичные явления народной духовной жизни происходили и в других регионах. Крестные ходы с Иверской иконой Божией Матери из Иверского Валдайского монастыряохватывали многочисленные города и села Новгородской и Тверской губерний – вся система этих ходов занимала почти половину года.

А вот, что пишет В.А. Коршунков, канд. истор. н., доц. ВГГУ, г. Кирова в заметке «ОСОБЕННОСТИ ВЕЛИКОРЕЦКОГО КУЛЬТА СВЯТОГО НИКОЛАЯ В ВЯТСКОМ КРАЕ». «Судя по сохранившимся документам, в XVIII веке, да, в общем-то, и до середины XIX века, крестный ход напоминал более некое пиршество, нежели смиренное богомоление. Пили пиво и для трапез в большом количестве резали баранов, – простые люди говорили, что это жертва Николе. (Баранов приносят в жертву сторонники ислама, возможно, на Вятке это был отголосок булгарского влияния – Е. Х.). Люди приносили с собой и жертвовали лён и холсты. Искали целебные травы от болезней и какой-то “ноздреватый камень” от уроков (вероятно, гальку с дыркой для продевания шнурка – Е. Х.). Подавали записки о здравии рогатого скота. В селе Великорецком, которое образовалось на том месте, в дни празднования бывала ярмарка. Паломники заходили и на тамошнее кладбище, где устраивались панихиды. Кладбище это выглядело странно: повсюду торчали сосновые и осиновые вешки, что навело одного из наблюдателей на мысль, будто тут вбивают в могилы осиновые колья. Местным священникам приходилось оправдывать эти обычаи и полемизировать с журналистами.

Интересно, что некоторые из этих архаически-языческих обычаев дожили до нашего времени. По-прежнему паломники молятся у огромного пня, возжигают перед ним свечи, пролезают между корнями. В июне 2002 г. в местной прессе обсуждались попытки духовенства несколько приструнить суеверов. Священники старались объяснить народу, что свечи подобает ставить перед святыми иконами, а не возле пня, и намеревались, по крайней мере, убрать опоясывающий этот пень специальный круговой подсвечник, водрузив взамен большой памятный крест. (Ныне это место огорожено глухим забором – Е. Х.)

В старинных повестях о явлении чудотворной иконы сказано только, что она была найдена в лесной чащобе. Однако в культовой практике Николай Великорецкий оказался связанным, во-первых, с водой, а во-вторых, с хвойным деревом. Почитание святого Николая появилось на Вятке вместе с русскими переселенцами. Культ Николы Можайского, а затем уже и Великорецкого, с давних времен был очень популярен в Вятском крае. Однако в почитании святого Николая на Вятке можно, очевидно, разглядеть и нерусское, финно-угорское влияние. Святой Николай у марийцев и удмуртов перенял многие черты местных мифологических персонажей – хозяев водных источников и хвойных деревьев. Этнографические данные показывают, что у этих народов обнаруживается внутренне устойчивый ритуально-фольклорный комплекс, связанный с представлениями об опасной вредоносности и об исцеляющей силе воды, о мифологических персонажах родников и хвойных деревьев. Под воздействием привнесенного русскими христианства эти представления и ритуальные действия могли ассоциироваться с православными образами и календарными сроками, прежде всего, со святым Николаем и его днем. Некоторые черты этого комплекса просматриваются в поверьях и в обрядовой практике великорецкой святыни, куда тоже сходилось нерусское население, где икона святого Николая стала представляться снятой с хвойного дерева, под корнями которого, как говорили, бил ключ.

Культовая практика великорецкой святыни имеет много общего с поклонением водным источникам при водяных мельницах-шумихах. Д.К. Зеленин отмечал в начале XX века в Вятском крае наличие четырех таких “шумих”. До наших дней сохранилась одна из них, уржумская “Шумиха”, куда на Николу Вешнего сходятся марийцы для избавления от болезней. В XVIII–XIX веках близ Вятки на Петров день и при возвращении паломников с реки Великой бывало поклонение воде у “Нижнего Потока”, где когда-то была водяная мельница. Судя по всему, это поклонение – еще одна, пятая “шумиха”, не отмеченная Зелениным. Старинные вятские “шумихи”, очевидно, также являются пережитками финно-угорского по своему происхождению ритуально-мифологического комплекса и выявляют представления, сходные с христианизированным поклонением воде и хвойному дереву в культе Николая Великорецкого». http://www.bashedu.ru/evrazia/f_s/f_korshunkova.rtf

Построенные пришлыми на Вятку русскими водяные мельницы (шумихами их звали на немецкий манер, сравните: шумахер – мельник, у нас мельника звали Шумко, Шумейко) вызывали первобытное восхищение и поклонение аборигенов-вотяков.

Как видим, в поломничестве на реку Великую до сих пор сохраняются отголоски языческих верований. Древнюю икону можно найти на поле или даже в лесу,*** но в случае Великорецкого образа есть некоторые сомнения. Автор считает себя верующим человеком, но его естественно-научное образование и, не побоюсь этого слова, отчасти материалистическое мировоззрение, позволяют сомневаться, что чудотворные иконы висят на деревьях как шишки. Поэтому разберёмся во всём неторопясь.

Существуют различные мотивации установления традиции крестных ходов. Для нас наиболее интересны следующие. (Информация с сайта журнала Русская неделя.)

К часовне. В приходе с. Короцка (Новгородская губ.) в день мученицы Пятницы бытовал крестный ход из церкви в часовню, отстоящую в 14 верстах и устроенную при болоте на Ключе. Часовня устроена в древнее время по следующему случаю. Как гласит предание, здесь явилась икона вмц. Параскевы;икона трижды была переносима из часовни в церковь, но обратно туда возвращалась, пока не сняли с нее копии и не поставили в часовню. В этот день богомольцы, особенно женщины, по обетам или по вере в целительность вод, непременною обязанностью считают купаться в ключах, бьющих близ часовни. Такой вариант был широко распространенным выражением народного благочестия: крестный ход к часовне, посвященной определенному святому и имеющей икону этого святого. Чаще всего сохранялось и местное предание о явлении иконы или о строительстве часовни. Такой ход приурочивали, естественно, ко дню этого святого. Сюжет случайного обретения чудесной иконы является весьма распространенным в христианской агиографии. Например, почитаемая в Белоруссии и Украине икона Липовской Божьей матери была по преданию найдена неким больным висящей на дереве.

На родник. В с. Куженкине этого же уезда происходил ежегодно «в пяток пред Ивановым днем»крестный ход на св. родник, замечательный по своей чистой и приятной воде. О времени и причинах учреждения этого хода в селе уже в 1860-х не сохранилось никакого предания. Пятница перед днем Иоанна Крестителявходила в число особо почитаемых в народе двенадцати пятниц в году. Можно предположить, что некогда по молитвам, обращенным к Иоанну Крестителю, произошло какое-то событие, связанное с этим родником.

Из округи к главной святыне. Бытовала иная структура сложных ходов, формировавшихся из многих простых шествий: из нескольких населенных пунктов – центров приходов, разбросанных на обширной территории, двигались в определенный день самостоятельные крестные ходы к одной точке, где находилась святыня или несколько святынь.****

Великорецкий ход вбирает в себя различные из указанных компонент, но, вместе с тем, имеет и свои особенности. Чтобы расставить все точки над i приведу отрывок из статьи Соловьева А.Н. (Кировский краеведческий музей) СВЯЩЕННЫЕ ОБЪЕКТЫ ПРИРОДЫ В СОСТАВЕ КУЛЬТУРНОГО И ПРИРОДНОГО НАСЛЕДИЯ.

«Заповедная охрана участков и отдельных элементов ландшафта – самая древняя форма охраны природы. Начиналась она с особо бережного отношения к объектам культового назначения – священным рощам, источникам, деревьям, камням, скалам, утесам. Известным историком и археологом А.А.Спицыным (1885) было подмечено, что моления своему богу “яранские черемисы устраивали в таком месте, которое как бы самой природой назначено для храма”.

Описывая священные рощи удмуртов и марийцев, В.П.Налимов (1928) привел примеры фанатичной охраны подобных святынь и весьма проникновенно раскрыл глубинную суть, значение охраны таких мест с позиций природного, исконно народного (языческого) и, в общем, глубоко материалистического мировоззрения, по сути отражающего основные законы экологии.

Священные объекты природы – важнейшие элементы духовного родства человека и природы. Исконно народные (языческие) культовые обряды в таких местах – действенная форма духовного единения, взаимообратной психо-эмоциональной, энергетической связи человека с природой.

В местах компактного проживания коренных народов северо-востока европейской части России священные места не утратили своего функционального назначения и в настоящее время. Поэтому очень важно, чтобы традиционно-общинная, общественная охрана таких мест получила законодательную основу. Особенно это актуально в качестве превентивной меры перед возможным разгосударствлением собственности на землю.

В Кировской области также сохраняют свое культовое назначение священные природные объекты у народов коми, удмуртов, марийцев, особенно в южных районах, где около многих марийских деревень сохраняются священные рощи-мольбища. Особо почитаемыми у марийцев объектами являются утес “Камень” (Чумбылат) на берегу р. Немды в Советском районе, источник у с. Мари-Ушем в Яранском, озеро Шайтан в Лебяжском.

Были такие места и у славянских народов, в том числе у русского. Однако в процессе христианизации их изначальная духовная суть целенаправленно подменялась в угоду религиозной идеологии. Именно в таких местах чаще всего инсценировались “явления” “чудотворных образов” и “чудесные исцеления”. Так, в Вятской губернии явления иконы Николая Чудотворца удостоились даже два языческих святилища: славяно-русское на р. Великой и марийское – источник в урочище “Шумиха” в Уржумском районе.

Берег реки Великой у с. Великорецкого Юрьянского района уже несколько столетий продолжает оставаться местом массового паломничества у русского населения. Сохранение таких объектов уже как христианских (Великорецкий источник объявлен памятником природы) важно в историческом отношении».

И ещё отрывок из работы «Археологические памятники и культурный ландшафт Вятского бассейна в эпоху средневековья», авторы Н. Шутова и Л. Сенникова (с сайта tataroved.ru). «Есть некоторые основания полагать, что Великорецкое сакральное место прежде функционировало как природное языческое капище местного средневекового населения. Об этом свидетельствуют отдельные языческие финно-угорские элементы в характере почитания этого места (культ дерева, возвышения, родника, жертвование животных), некоторые финно-угорские топонимы (Чудиново, Сизма, Сирегово). По описи 1629 года в Великорецком стане Хлыновского уезда зафиксированы бывшие вотские поселения. Эта местность обладает особыми природными характеристиками: высокий крутой склон коренного берега реки Великой, у основания которого бьёт сильный родник, поросший толстыми деревьями (соснами) с могучей кроной и аномальными признаками – с двойными и тройными вершинами, искривлёнными стволами, с двумя, тремя и даже четырьмя стволами одинаковой толщины, растущими из одного основания. В окрестностях с. Великорецкого ещё и в наши дни можно отыскать поделочные и ювелирные камни: яшму, аметист, халцедон, агат, горный хрусталь. В стат. документах 19 века в окрестностях были отмечены дикие пчёлы особо крупных размеров. Объектами почитания поломников крестного хода служат родник, сосны со сдвоенными вершинами, обугленный пень от огромного дерева, вероятно сосны (летом 2006 г. этот пень уже отсутствовал, его убрали священники)».*****

Вероятно, упоминаемые в нашей «Повести» вотяки и чудь получили название по схожести языка и вида (если не больше) с известными новгородцам языческими соседями Водь и Чудь. Ещё в 16 веке в Новгородских землях существовали скверные мольбища. Так в Грамоте Новгородскаго архиепископа Макария в Вотскую пятину, об искоренении языческих требищ и обрядов от 25 марта 1534 г. сказано следующее: «…и призывают деи на те свои скверныя молбища злодеевых отступник арбуев Чюдцкых, и мертвых деи своих они кладут в селех по курганом и по коломищем с теми ж арбуи (шаманы), а к церквам деи на погосты тех своих умерших оне не возят съхраняти; также деи у них у которые жены детя родитца, и они деи наперед к тем своим родилницам призывают тех же скверных арбуев, и те деи арбуи младенцем их имена нарекают свойски, а вас деи игуменов и священников оне к тем своим младенцем призывают после; а на кануны деи свои призывают оне тех же скверных арбуев, и те деи арбуи и над каноны их арбуют скверным бесом». Более подробно об этих обрядах сказано в Послание архиепископа Макария великому князю Ивану Васильевичу. 1534г.: «Суть же скверные молбища их лес, и камение, и реки, и блата, источники, и горы, и холми, солнце, и месяц, и звезды, и езера, и проста рещи всей твари поклоняхуся яко богу, и чтяху и жертву приношаху кровную бесом, волы и овцы, и всяк скот и птицы. Слышахом бо яко проста человека у себя держаху и почитаху, яко священника, его же нарикого арбуем; сей вся приношая совершения по своей прелести и детем имена нарицая...».

Вслед за этими напутствиями в ходе организованного крестового похода вырубались священные рощи, разрушались языческие храмы, камни бросали в воду и крестили ещё некрещенных. Однако искоренить древние культы не удалось. Постепенно происходит слияние древней традиции с христианским культом святых мест, но элементы язычества (в том числе жертвоприношения) сохраняются. Заметим, что упомянутый архиепископ Макарий вскоре стал митрополитом Московским и всей России, что явно расширило поле его воинственной деятельности.

Итак, примечательные объекты природы (источники, особенные деревья и камни) пользовались почитанием и сакрализацией у наших предков. Православная церковь, стремясь находиться в народной среде, с какого-то времени стала участвовать в ежегодных паломничествах к местночтимым достопримечательностям, постепенно видоизменяла древние предания, подменяла языческие обряды христианскими. При этом во главу угла была поставлена почитаемая на Вятке икона Николая чудотворца. Две традиции, языческая и христианская, были объединены в одном процессе. Элементы языческих верований сохранялись до 20 века. Парадоксально, но гонения и неизбежное пресечение массовой традиции в Советское время, а также приобщение к христианству большого числа неофитов времён Перестройки способствовали освобождению от большинства рудиментов язычества.******

Примечание*. Из энциклопедии «Россия, полное географическое описание» 1914г. «Вер. в 20 к с.-в от Вятки, в стороне от Вятско-Слободского тракта лежит с.Волково, одно из первых поселений новгородских пришельцев в этом крае. В с.Волкове совершается ежегодно крестный ход из Вятки с образом великомученика Георгия. Ход этот, по известию "Истории о стране Вятской", установлен новгородскими колонизаторами Вятской земли, в память одной из жестоких битв пришельцев с аборигенами вотяками и черемисами, и совершался с зажженными свечами, причем в воспоминание набегов носили и вотские стрелы, окованные железом. До 1824 г. своеобразную принадлежность процессии составляли эти стрелы, отобранные затем по распоряжению гражданского начальства; свечи же употребляются и ныне. Обыкновенно иконы приносятся из г.Вятки к с.Волкову ночью. Сначала крестный ход останавливается у часовни в двух верстах от села, тысячи богомольцев, пришедших из разных мест и занимающих все пространство от часовни до сельской церкви, зажигают свечи, всадники держат эти свечи над головами лошадей; в тихую весеннюю ночь вся местность от часовни до церкви обращается в движущуюся огненную реку; церковь тоже снаружи и внутри освещается». В приведённом отрывке есть следующие ошибки: крестный ход совершался из с. Волково с местной Георгиевской иконой в Хлынов-Вятку и обратно; Вятский литературный памятник называется «Повестью о стране Вятской»; стрелы безусловно были новгородского происхождения.

«Никулицкое – одно из древнейших вятских поселений. Ныне из села совершается крестный ход в Вятку в день Преполовения; по преданию, ход этот установлен вскоре после основания Хлынова в благодарность Богу за избавление от набегов черемис и вотяков. В 1860-х годах здесь был винокуренный завод Машковцевых, ныне упраздненный. В селe свыше 300 жит. и школа.

В 25 вер. к с. от Слободского, на правом берегу р.Вятки и рч.Артемовки находится с.Шестаково, принадлежащее к числу древнейших поселений новгородцев, водворившихся по р. Вятке. О нем упоминается и в Книге Большого Чертежа 1600г.: «На Вятке град Шестаков, а ниже Шестакова 20 верст град Слобода». До 1764 г. Шестаков был уездным пригородом, а в этом году оставлен за штатом; впоследствии же, с переименованием жителей его из мещан в крестьяне, он был назван селом. В 1770 г. в нем было 145 дворов. Ныне здесь до 400 жителей, две церкви – во имя Благовещения и св. Николая, а также училище. В Шестакове сохранился старинный земляной вал с окружающим его рвом: внутри этого вала находится теперь одна из церквей».

Шестаков был центром отдельной волости в составе Слободского уезда. Древность городка и его первоначальное заселение новгородцами пока не подтверждается. Среди жителей Шестакова и его уезда по писцовой книге 1629 года значились Устюжанины, Вологжанины, Вычегжанины, Вилегжанины, Двиняниновы, Костромитины, Галичанины, Корелины, Котельничане, Перминовы, – то есть люди, пришедшие на Вятку со стороны. Вероятно, этим объясняется отделение их в отдельное поселение на Шестакове и последующее противостояние со Слобожанами. Ныне таких фамилий в Шестаково немного, – рассеялись или сменились.

В Шестаково был странный крестный ход. На праздник к Никольской церкви собирались окрестные мужики с лошадьми. Они запрягали всех лошадей клиномв единственные крытые сани, (коренной была лошадь того хозяина, который больше заплатил денег в церковную казну), а в них садили двух нищих с иконой Николая Чудотворца. Упряж из целого табуна лошадей и толпа людей двигались к часовне Георгия Победоносца в село Залесье. Там служили молебен и расходились.

По писцовым книгам Доможирова 1629 года в городе Шестакове числились две деревянные церкви – Соборная Архистратига Михаила и Николая Чудотворца с трапезою; да на посаде церковь Благовещения Святой Богородицы, да приход Ильи Пророка и колокольня. Существовала легенда, что из посадской Благовещенской церкви шел подземный ход в Никольскую церковь внутри города (около 200 м). Был ли он на самом деле, или это только слухи о практике устройства скрытых ходов в других городах? Учитывая опасности военного времени и сложные отношения Шестаковцев со Слобожанами в 16 веке, – всё возможно. Причиной превращения Шестакова из города в село к началу 18 века стало бегство населения от непомерных поборов Слободских воевод и прочих чиновников, а также сильная конкуренция в торговле со стороны близкого города.

«Сохранившимся доселе памятником старины в (Слободском) монастыре служит деревянная церковь во имя архангела Михаила, построенная в 1610 г. преп. Трифоном; здесь замечательна старинная икона архистратига Михаила в иконостасе. В церкви этой хранятся также оловянные чаша, дискос и евангелие 1627 г.»

«В с. Верховье находится чтимая местная святыня, древняя икона Преображения, известная под названием "Спаса Колотого". По народному преданию икону эту некогда захватили черемисы, в числе прочих награбленных вещей. Расположившись затем станом на берегу р.Великой, черемисы раскололи икону на три части и употребили ее вместо мебели, но тотчас же были поражены слепотой. Побросав в страхе части разбитой иконы в реку, черемисы пустились бежать. Русские бросились за ними и перебили их. Части иконы, плывя по реке, соединились сами собою в таком же точно виде, в каком были прежде. На местные праздники (Преображение, Рождество Христово и первое воскресенье после Покрова) в Верховье стекается много богомольцев. Издалека привозят между прочим Спасу Колотому так называемую молебную скотину, т.е. зарезанную по обещанию; мясо поступает в пользу духовенства».

Примечание**. По преданию икона архистратига Михаила была найдена неким крестьянином на поле, близ нынешнего с. Курино на реке Моломе (одно из древних поселений, в 30 км к северу от Котельнича, через него проходил Московский почтовый тракт, в 18 в. здесь был монастырь, неизвестно когда основанный и упраздненный). Икона вырезана на небольшом камне. Резьба показывает, что это произведение искусного для своего времени художника. Вероятно, она была занесена в Вятский край откуда-нибудь из другого места. Прославленная чудесами, икона была перенесена в 1740 г. в кафедральный собор в Хлынове-Вятке, из которого на место явления ежегодно совершался с нею крестный ход. Большим почитанием пользовалась также икона Тихвинской Божией Матери, привезённая в 1676 г. на Вятку новоназначенным епископом Ионой.

Примечание***. По преданию 8 сентября 1295 года в корнях дерева Пресвятая Богородица явила свой лик одному благочестивому мужу, охотившемуся в лесах под Курском. «...И увидел он близ реки Тускари в полугоре, у корня большого дерева лежащую ниц икону, которую лишь только поднял от земли, как тотчас же из того места проистек источник воды. Увидев это, муж поставил честно обретенную икону в дупло дерева, а сам тогда же объявил о сем православном чуде своим товарищам, которые, согласясь между собою, построили на несколько саженей выше упомянутого места часовню и поставив в нее чудотворную икону, возвратились в мир восвояси»... Изображение напоминало новгородскую икону Знамение Божией Матери (1169 г). Чудесным образом обретенная икона вошла в историю под названием Курская Коренная икона Божией Матери «Знамение».

Примечание****. Подобная традиция наблюдалась и у нас на Вятке, в частности, в Слободском уезде. «Выше Шестакова, на левом берегу р.Вятки, в стороне от большой дороги из Слободского в Кай лежит с. Сырьяны. Места около нынешнего села Сырьянского признаются одним из первых селищ новгородцев. Основание селения имело тесную связь с устроением городов Слободского и Шестакова. Об этом можно судить по крестному ходу из села Сырьянского: по древнему установлению через каждые четыре года отсюда направляются иконы в г. Слободской, из которого обратно возвращаются непременно через с. Шестаково (древний город Шестаков). Первое достоверное указание на существование церкви в с. Сырьянском ("Никола Сырьянский") встречается в царской грамоте хлыновскому городовому приказчику от 31 января 1595 г.» Как видим, вторым центром поломничества на Вятке являлся извечный соперник Хлынова – Слободской город. Не случайно он упомянут в титулатуре нашего церковного иерарха: митрополит Вятский и Слободской. По числу храмов и монастырей Слободской город в 18–19 веке практически не уступал Вятке-Хлынову. Отставание в этой и других областях по документам наблюдалось лишь в 17 веке.

Древняя часовня была в приходе Благовещенской церкви (в Шестаково), священники которой проводили в ней службы и принимали участие в крестных ходах (их было несколько). Об одном из них сообщал священник села Совье Слободского уезда Н. Кибердин в «Вятских губернских ведомостях « за 1845 год: «В каждый четвертый год, бывает по древнему обычаю из села сего с иконами ход в город Слободской и обратно через Шестаков». Первой всегда несли деревянную икону с изображением Преподобного Трифона. Икона находилась в часовне и была уже тогда очень почитаема. На ней был изображен Преподобный Трифон, стоящий на берегу реки Вятки.

Проехавший летом 1914 года по Слободскому уезду член Вятской Ученой Архивной Комиссии протоиерей И. Осокин кратко описал Трифоновскую часовню: «Лес древний. При часовне крыльцо со старинными перилами и колоннами, на крыше, уже прогнившей, купол с крестом железным». Далее священник сообщает, что «часовня ныне обшита и заключается как бы в футляре, галереи с западной и на половину с южной стороны. С боку с севера пристройка – трапеза для временного помещения причта и монахов при крестных ходах».

Примечание*****. Среди сакральных природных мест в этой статье упомянуто и Подчуршинское городище. От себя могу добавить, что на нём также растут «аномальные» деревья, а у его подножия в прошлом били родники. Кроме того, в расположенном поблизости Жуковском известковом карьере находили интересные рудные минералы, здесь отмечали сдвиги слоев горных пород и вертикальные трещины с окаменевшими деревьями внутри них. Аналогичный геологический характер должен наблюдаться и внутри Чуршинского холма. Считается, что в данном месте проходит тектонический разлом – глубокая и многокилометровая трещина в земной коре. Цековные власти не могли остаться в стороне от подобного чуда природы, сюда, к церкви на вершине до 1917 года пролегал особый крестный ход. Правда, в наше время городище объявлено охраняемым археологическим памятником, который ещё предстоит изучить, а потому сооружать на нём церковь пока неразрешили.

Примечание******. В качестве дополнительной иллюстрации приведу статью (с сокращениями) www.sovmu.spbu.ru/main/conf/man-nat-soc/2002/8-18 С. Н. Амосовой ОСОБЕННОСТИ ТРАДИЦИОННЫХ КРЕСТНЫХ ХОДОВ И НАИБОЛЕЕ ПОЧИТАЕМЫЕ ИКОНЫ НА ТЕРРИТОРИИ ВЯТСКОГО КРАЯ.

«Для определения особенностей крестных ходов на территории Вятского края были использованы опубликованные в периодической печати XIX в. материалы. Это описания как самих крестных ходов, так и праздников, часовен, которые были установлены в честь какого-либо значимого в народной культуре события (обретение иконы, исцеления от источника и т. п.). Маршрут крестных ходов довольно прост - начинались они в церкви села или города, а их кульминацией были молебны в часовне. Эти ходы были в основном однодневные. Иногда шли вокруг города или села (реже вокруг части города), тогда молебен служили в церкви, из которой начинался крестный ход. Молебен мог сопровождаться какими-либо сакральными действиями людей (купанием в святом источнике, сбором травы или земли около часовни).

Наиболее почитаемыми святыми на территории Вятского края были святой Николай (этот святой был особо популярен на территории края особенно в Орловском уезде), архангел Михаил, Илья-пророк, святой Георгий, мученики Флор и Лавр, Иоанн Креститель, большой популярностью пользовался образ Спаса. Из женских образов самый почитаемый - Богородица, встречаются упоминания о святой Параскеве-Пятнице и святой Екатерине. Надо отметить, что эти святые были популярны в целом в России.

Но на территории Вятского края были и свои особенности. Так, надо отметить небольшое количество богородичных праздников по сравнению с другими. А, к примеру, на территории Северо-Западной Руси (в Новгородской и Псковской губерниях) их число было довольно велико. Кроме того, по России было широко распространено поклонение иконам Богородицы. В Вятском крае иконы Спаса были более популярны, чем иконы Богородицы, хотя они тоже присутствовали. Еще одной особенностью было то, что в этих уездах наиболее чтимыми были не Владимирская и Смоленская иконы Богородицы, которые были особо популярны на всей территории России, а Раифская и Тихвинская иконы. Раифская икона была обретена недалеко от этой территории (в Казанской епархии); кажется, этим можно объяснить, почему она так популярна. Но на территории южных уездов Вятской губернии, которые некогда входили в состав Казанской епархии, эта икона не была так почитаема. Поэтому сложно объяснить популярность этой иконы, как и иконы Тихвинской Богородицы. Особо почитаемой в России святой была Параскева-Пятница. Но на исследуемой территории ее культ не был особо значимым. (Культ Тихвинской иконы был принесён на Вятку епископом Ионой Барановым в 1674 году. Церковь Параскевы Пятницы была только в Хлынове, что выделяет его из других вятских городов. В целом можно видеть некоторую обособленность христианских традиций на Вятке от остальной России. – Е. Х.)

Следует также рассмотреть крупные крестные ходы. К ним относятся те, которые охватывали значительную часть Вятского края и длились от нескольких недель до нескольких месяцев. Можно выделить четыре таких хода: Великорецкий, Куринский, Низовой и Сарапульский. Основной иконой, которая участвовала в этих крестных ходах, была икона святого Николая. Это чудотворная икона, в честь обретения которой был устроен Великорецкий крестный ход на место ее явления. Сначала этот образ хранился в церкви села Великорецкое, но затем был перенесен в Хлынов (Вятку). После чего и был устроен крестный ход в село. В XVI в. икона была отправлена в Москву, где и осталась, в Хлынов (Вятку) вернулась копия. В память об этом событии был устроен Низовой крестный ход по реке Вятке, т. е. по водному пути на Москву, он шел через исследуемые уезды (в последующие века он стал сухопутным и охватывал большую часть губернии). Затем эту икону стали носить в другие крестные ходы и, таким образом, за год она обходила почти всю губернию. Кроме нее, в крестные ходы носили икону Спаса, святого Трифона Вятского, святого архангела Михаила и икону Тихвинской Богородицы. Икона Спаса была также чудотворной, она принадлежала Спасскому собору. В день коронации царя Алексея Михайловича от нее произошло чудесное исцеление. После этого икону Спаса, как и икону Николая, отправили в Москву тем же путем. После возвращения (вернулась также копия) ее стали носить в Низовой крестный ход, а затем и во все остальные.

Икона архангела Михаила была обретена в селе Курино, где она хранилась в течение нескольких лет. После того как стало известно об исцелениях от нее, ее перенесли в Хлынов (Вятку). А в Курино был устроен крестный ход, куда ее носили вместе с другими иконами один раз в год. Кроме того, иконы Николая, Спаса, Трифона и Михаила были либо обретены на территории Вятского края, либо находились в церквях с "незапамятных времен", а икона Богородицы была подарена вятчанам митрополитом Ионой в XVII в. После чего она и стала участвовать в вятских крестных ходах». (Е. Х. – Низовой крестный ход объясняется организацией походов на марийское капище. История с иконой Михаила архангела очень напоминает случай с Великорецкой иконой: иэъятие ценных экспонатов в провинциальных городках и перенесение их сначала в областной, а затем и столичный музей – из той же практики.)

 

2. Никола Великорецкий

Для доказательства высказанного предположения рассмотрим более подробно известные нам обстоятельства и факты связанные с иконой Николая чудотворца Великорецкого. (См. о св. Николае и характере христианства в России в 13–15 веках.*)

В ходе собирания Русских земель (особенно после взятия Новгорода, Пскова и Вятки) и противостояния южным соседям, Московия стала постепенно возвращаться к христианским истокам, для чего в столицу новой империи повезли христианские реликвии со всей завоёванной округи.

В течение 16–17 столетий в Московском Кремле были собраны самые чтимые на Руси иконы. В письменных источниках эти иконы называются "чудными", "чудотворными", но чаще –"святыми". Так, в 1518 году по инициативе великого князя Василия III и митрополита Варлаама из Владимира принесли древние иконы Христа Вседержителя и Богоматери. Отреставрированные и богато украшенные иконы в 1520 году возвратили на свои прежние места; при этом древний образ "Спас на престоле" оставили в Кремле, а во Владимир отослали копию.

Особо почиталась в Новгороде икона круглой формы с поясным изображением святителя Николая Мирликийского из Никольской церкви на Дворище (сейчас она в Новгородском музее). Икона, как и говорит предание, могла быть привезена из Киева около 1113 г. в связи с основанием Никольского храма. Согласно новгородским Корнильевской и Забелинской летописям, в 1502 г. она была отправлена в Москву и помещена там в кремлевской церкви Рождества Богородицы. В Новгороде же была оставлена копия, древний оригинал сгорел в Кремле в 1626 г.

Поздняя легенда указывет на привоз иконы Николы из Новгорода в Новодевичий монастырь при Иване Грозном. Но, учитывая, что монастырь был основан в 1514 г., а первый собор выстроен в 1524-1525 гг., нельзя исключить возможности, что икона была привезена в связи с этими событиями и оказалась в новооснованной аристократической обители.

О времени привоза третьего новгородского памятника - "Николы в житии" из Вяжищского монастыря - сведений нет, первое известие о ее пребывании в Москве - Опись Успенского собора начала XVI I в.

В 1506 г. в Московском Кремле строится церковь Св.Николая и туда помещается икона св.Николая Гостунского, которая перед этим прославилась в селе Гостунь, близ Лихвина, в Калужской губернии.

В 1530 г. в Москву были привезены ржевские иконы преподобной Параскевы и великомученицы Параскевы Пятницы "многими леты обетшавшие". Летопись сообщает о их поновлении, написании с них новых списков и о строительстве посвященной им церкви "На Новом близ Покрова святей Богородицы". Как ив 1518г., церковь была освящена в день, когда чудотворные образы были отпущены. Митрополит освятил храм, в котором были поставлены списки, "а старые иконы отпустил в Ржеву".

Аналогично и описание принесения из Ржева в 1540 г. икон Одигитрии и Креста Господня. Образы были встречены митрополитом Иоасафом, великим князем Иоанном Васильевичем и его братом Юрием возле Новинского монастыря. "И повеле на том месте поставити храм во имя Пречистыя и честнаго Креста... а со образов тех чюдотворных повеле списати таковы же иконы и поставити в храме том". Источники, сообщающие о привозе икон, с различной полнотой описывают их пребывание в Москве.

Наибольшее количество чтимых древних икон появилось в Кремле в царствование Ивана IV. После того как в июне 1547 года в Москве случился страшный пожар, уничтоживший сокровища многих храмов и дворцовых палат, по царскому указу в выгоревшие кремлевские соборы привезли старинные иконы из Великого Новгорода, Смоленска, Дмитрова, Звенигорода и других городов. После завершения восстановительных работ несколько древних икон, вероятно, особо чтимых, оставили в Кремле. Так, в Благовещенском соборе была, видимо, оставлена в качестве храмового образа древняя новгородская икона "Благовещение", впоследствии перенесенная в Успенский собор под названием "Устюжское Благовещение".

После Казанской победы 1552 года в Благовещенском соборе была поставлена древняя выносная икона Богоматери с "Успением" на обороте, находившаяся до того в Успенском соборе Коломны, участвовавшая в победоносном походе на Казань, но получившая отчего-то наименование "Донская".

В 1555 году в Москву из Вятской земли принесли на поновление древний образ Николы Великорецкого - святыню города Хлынова - обгоревший в пожаре в 1554 году. В 1556 году поновленный чудотворный образ "отпустили", но особое почитание святыни в Московском Кремле сохранилось, что наводит на определённые сомнения.

В 1561 году по царскому указу в Москву привезли древнейшие греческие иконы новгородского Софийского собора - "Спас на престоле" ("Спас царя Мануила", "Спас Златая Риза") и "Святые апостолы Павел и Петр". В 1572 году их отпустили в Новгород; при этом икону апостолов возвратили подлинную, а икону "Спас на престоле" заменили копией, оставив чудотворный образ в Успенском соборе.

Как мы видим, практика увоза в Москву почитаемых икон была довольно распространена. Некоторые реликвии после поновления возвращались (иногда в виде копий), а некоторые (например, после разгрома Новгорода в 1570) навсегда остались в Москве. Собирание русских святынь сохранилось и при Романовых.

В 1647 году центральные районы Московского царства опустошила эпидемия моровой язвы. Задела она и некоторые вятские поселения. Жители Хлынова слезно молились перед Нерукотворным образом Спасителя – новой городской святыней, незадолго до этого прославившейся дивными исцелениями. И смертельная болезнь обошла Хлынов стороной. Москва же сильно пострадала. Тогда в следующем 1648 году по повелению царя Алексея Михайловича Вятский Спас был привезен в первопрестольную. Икона была внесена в Кремль через Фроловские ворота и поставлена в главном московском храме – Успенском соборе. Отсюда образ был перенесен в Спасский монастырь и поставлен в соборном Преображенском храме по правую сторону царских врат, где он находится и ныне. Кремлевские Фроловские ворота по этому случаю были переименованы в Спасские. Оставив навсегда образ Спасителя в Москве, царь приказал снять точный список с иконы, обложенный серебряным под золотом окладом этот список был послан в Хлынов.

Вот как сообщается о прибытии в Москву Вятской иконы в Никоновской летописи. «Того же лета (1555 г.) июня в 29, ... принесен бысть образ святаго Великого чюдотворца Николы от Вятцькых сел Великоречиа в царствующий град Москву. И царь великий государь послал брата своего князя Юрья Васильевича, а велел встретити у монастыря святаго Николы на Угреши у судна на реке на Москве образ святаго чюдотворца Николы близъ царствующаго града Москвы на Симанове, и ту всрете его великий самодержец Иван Васильевич с великою верою и со многым желанием. А со кресты владыкы всретоша образ святаго чудотворца Николы у Явузского мосту, а митрополит встретил, вышедши из Китая, против Всех Святых на Кулишке со кресты же... и образ святаго чюдотворца Николы... поставиша в соборной церкви Пречистыя честнаго славнаго Ея Успения царствующаго града Москвы... И обновлял образ Николы чюдотворца сам Макарей митрополит, бе бо иконному писанию навычен, а с ним Андрей протопоп Благовещенской со многим желанием и верою, постом и молитвою. От образа же его наипаче чюдотворение с верою просящим преизобилует, и много образов с него пишуше мерою и подобием... Того же месяца ... царь... велел заложити церковь Покров каменну о девяти верхах, которой был преже древян, о Казаньском взятии, у Фроловских ворот надо рвом, придел к той же церкви живоначальной Троицы надо рвом Николу чюдотворца Вятского, ... И того же месяца велел поставити ... великий государь Иван Васильевич ... церковь древяну святаго чюдотворца Николы Вятцкого и с его образа таков же образ написати и новонаписанный образ святаго ... поставити в новопоставленном храме у Покрова. И свяща ю митрополит Макарей ... месяца Июлия 29». «Того же месяца 3 (3 августа 1556 года) отпущен образ на Вятку Николы Великорецкого обновлен ... И украсиша его златом и жемчюгом и камением многоценным, а провожал его царь и великий князь ... и митрополитом ... и бояре и вельможи и множество народа ... И отпущен образ к Вятке на Устюг, ...».

Путь перевозки иконы из Вятки в Москву в 1555 году русскими летописями обозначается одинаково – через Казань по реке Волге. В Никоновской летописи под 1555 годом об этом событии сказано следующее: «И шел Николин образ Вяткою и Камою вниз да Волгою вверх на Казань и на Свиазкой город и на Нижней-Новгород, а Окою вверх до Коломны, а с Коломны Москвою-рекою вверх».

В Пискаревском летописце сообщается под 1554 годом: «Того же году на Вятке проща учинилась (прощение, освобождение от грехов и недугов) от образа Николы чюдотворца Великорецкого, и поиде образ вниз х Казани, и бысть проща велия: бес числа слепыя и хромыя и бесныя исцеляхуся. И оттоле поиде вверх к Москве по городом, и приде на Коломну и с Коломны к Москве. И тут царь государь встретил его на Симанове и с царицею Настасиею, и Макарей мит­ропалит, и все бояре, и всенародное множество: мужи и жены. И поставиша его в Пречистой большой на площади против места царьского, идеже и ныне стоит. Повелением царским и Макария митропалита списаша с него список и киот сотвориша на церковной образец. А тот образ отпустиша на Вятку опять».**

Кое-какие сведения есть в "Повести о явлении чудотворного образа Великорецкого", написанной вятскими книжниками в середине XVII века, и сохранившейся в нескольких списках. По мнению А.В. Эммаусского, чуть позже церковные писатели составили новое повествование об иконе Николая Великорецкого, причем за образец они взяли сказание о Тихвинской иконе Богородицы, написанное в 1674 году под руководством Ионы Баранова, который тогда был архимандритом Тихвинского монастыря, а став вятским архиепископом (1674-1700), привез в Хлынов само сказание и копию Тихвинской иконы (после чего на Вятке возникло почитание и этой святыни).

По этой «Повести» по перенесении в Хлынов икону Николая чудотворца поставили в церковь Прокопия Устюжского***, где она сразу начала совершать чудеса исцеления. Год перенесения иконы в Хлынов не указан («а в кия лета проявися, писания не обретохом»), но сообщается, что в 1521 году «была обложена чюдотворная сия икона» (возможно, дополнена доской с клеймами, см. ниже). Отсутствие достоверных письменных известий о ранних событиях объясняется, якобы, тем, что в 7062 году (1554) церковь Прокопия Устюжского сгорела и «едва из того пожару вынесоша чудотворные две иконы, святителя Николы да Прокопия Устюжского чудотворца, иного ж ничего не успеша вынести и самая сия чудотворная икона святителя Николы потле в едином месте, идеже написано погребение святого тела его». Так как особой церкви для иконы не успели построить, то, очевидно, икона появилась незадолго до пожара.

Об этом пожаре, якобы, написано было в Москву, и 23 февраля 1555 года прислана была в Хлынов государева грамота вятскому наместнику Борису Ивановичу Сукину, в коей велено чудотворный образ везти в Москву: "и в лето 7063 февраля в 23 день прислана государева грамота на Вятку,.. а велено тот чюдотворный образ... взять к нему государю к Москве...".. Старый же оклад, переписав на список все украшения (цаты и гривны золотые), тоже привезти в Москву. Горелое место на иконе было в Москве поновлено, а вместо старого оклада царь велел обложить икону новым чеканным окладом. Отпущен же был образ из Москвы и торжественно провожен 25 августа 1556 года. Провожали его из Москвы до Вятки вознесенский протопоп Дмитрий и дьякон Зиновий, а с Вятки ездили в Москву поп Георгий, да Федот с братией. Этот рассказ подтверждается записями в устюжских летописях, из которых следует, что икона находилась проездом в Устюге осенью 1556 года.

Можно предположить, что при пожаре икона сильно пострадала, – осыпался красочный слой. Но возможно и то, что всё это выдумка для объяснения приказа царя о принесениии ее в Москву. Такую безобидную уловку применяли и в случаях с другими знаменитыми иконами. Сказанное подтверждает достаточно достоверный (ранний) «Летописец начала царства» редакции 1556 г., выделяемый в составе Никоновского летописного свода, а также редакции 1560 г. во Львовской летописи. Согласно ЛНЦ осенью 1554 г. последовало повеление государя построить храм Покрова на Рву (Василия Блаженного): « царь... велел заложи церковь Покров каменну о девяти верхех... с приделы о Казаньской победе». При этом особо выделено: «придел к той же церкви живоначальной Троицы надо рвом Николу чюдотворца Вятского». Один из приделов к храму Покрова был явно заранее ещё осенью 1554 года «забронирован» для Вятской реликвии, так как взятие Казани означало окончательное взятие (лишение остатков вольностей) и соседней Вятки. (В 4 части ИСВ это было показано.) «Нечаянное» появление «лишнего девятого» придела было придумано позже для сокрытия преднамеренности всех действий по доставке иконы в Москву.

По версии ЛНЦ просьба о поновлении иконы была не письменная, а устная. Якобы в 7063 г. (месяц не указан, вероятно, конец 1554 года, то есть в то же время, что вышел указ царя о строительстве храма Покрова на Рву) в Москву из Вятки прибыли священники и «лутчие люди» с просьбой обновить образ Николы: "о том бити челом и воспоминати, что на Вятке образ Николы... велие чюдеса творит да от многа лет неподелыван... чтобы государь велел обновить", на что и последовало повеление от февраля 1555 года – «со образом в судех быти» к Москве.

Здесь ничего не говориться о пожаре. Кроме того, если в Хлынове в 1521 году икона была самостоятельно обложена дорогим окладом и, вероятно, клеймами, то реставрация её после пожара 1554 года не должна была представлять сложностей, – мастера на Вятке (по крайней мере, до пожара) были. Скорее всего, никакой Вятской делегации с прошением о поновлении не было, в Москве оказались некие люди, рассказавшие о наличии почитаемой на Вятке иконы. Заметим, что дата этого события совпадает с датой появления на Вологде слухов (см. выше) о чудотворной Вятской иконе. Сказанное ставит под сомнение пожар в 1554 году в Хлынове. Если он и был, то в другом году и в другом городе…

Икона находилась в Москве около года. В результате путешествия иконы в 1555 – 56 годах в ряде городов севера на пути ее следования появились копии – "списки" – в Вологде, Тотьме, Сольвычегодске и др. Они отличаются по размерам, конструкции основы, сюжету и письму. Рассматриваемая ниже копия, предположительно, одна из наиболее близких к оригиналу 16 века, не исключено, что она была сделана непосредственно в Москве. За это говорит дата – на два года позже, чем время проезда иконы.

 

Из Архангельского музея изобразительных искусств подписная икона "Никола Великорецкий",
написанная сольвычегодским иконописцем Андреем Васильевым в 1558 году.

Рама с клеймами жития 55,0 х 49,0 х 3,5 и средник 32,5 х 17,8 х 2,2 см.
Паволока, левкас, темпера.
Расположение клейм (слева направо и сверху вниз):
1. Приведение во учение. 2. Явление царю Константину. 3. Спасение Димитрия.
4. Служба Николы в Сионе. СРЕДНИК. 5. Спасение корабельников.
6. Избавление от казни трех мужей. 7. Спасение Агрикова сына Василия. 8. Преставление.

Вот что пишет в статье «ВЕЛИКОРЕЦКАЯ ИКОНА СВЯТИТЕЛЯ НИКОЛАЯ – ВОПРОСЫ ИСТОРИИ И ИКОНОГРАФИИ» священник Андрей Дудин (г. Киров).

«Обратим внимание, что источники не дают описания иконы или каких либо ее иконографических особенностей. Вместе с тем, уже в дореволюционной литературе появляется убеждение, что сама чудотворная икона представляла собой маленькое по размерам (10 х 13 см.) поясное изображение святителя Николая, впоследствии заключенное в раму с клеймами жития.**** Этот вывод был сделан исследователями на основании того, что в известных ныне списках Великорецкой иконы часто средник имеет свой собственный ковчег, т. е. имитирует изображение иконы, вставленной в раму. Вероятно, желая в копиях подчерк­нуть разновременность создания средника и клейм, иконопис­цы выделяют первый особым ковчегом.

На одной из известных икон 1558 г. из Сольвычегодска образ свт. Николая написан на отдельной доске и затем вставлен в раму с клейма­ми. Можно предположить, что во время перенесения иконы свт. Николая из села Великорецкого в Хлынов она также была вставлена в раму с клеймами, и уже этот составной образ начи­нает повсеместно чтиться как чудотворный Великорецкий. Обычай заключать древние образы в рамы с разнообразными сюжетными изображениями хорошо известен в русской ико­нописной практике XVI века. Часто новую раму образ получает при расширении границ его почитания, переносе в городской собор из сельской местности или по личному распоряжению царя или митрополита (как это произошло с образом Богоматери «Знамение» Курская Коренная в 1596 году).

Возможно, в раму с клеймами чудотворный образ был заключен в 1521 г., когда он был «обложен» по распоряжению великого князя. Этот факт истолковывали как указание на то, что к иконе был сделан оклад, однако нам представляется вероятным рассматривать его и как сообщение об изготовлении рамы с клеймами. Косвенным указанием на то, что обретенный образ был без клейм, является рассказ из Сказания о пожаре 1554 г., в котором икона свт. Николая и рама с клеймами жития описываются как отдельные части чудотворного образа. В Хлынове соборная деревянная церковь «от огня воспламениша, с нею же и написания святого отца и чудотворца Николая преславная чудеса небрежением от пламени погореша. Чудотворный же образ великие чудотворцы Николая от великого онаго пламени волею Божией весьма цел и невредим обретеся». (Повесть о явлении отца нашего Николая Архиепископа Мир Ликийских, Чудотворнаго Его образа Великорецкаго)».

То есть погорела доска с клеймами и в Москве её написали заново; сам же образ уцелел, вероятно, находясь в серебрянном окладе как это сделано ныне. Если верить сообщению о приходе в Москву вятчан, они просили реставрировать погоревший образ. Но тогда получается, что в Хлынове в 1554 году не было своих мастеров. Кто же тогда делал клейма в 1521 году?

В настоящий момент известно несколько десятков икон святителя Николая Великорецкого, некоторые заметно отличаются от описанной копии, в частности цветовой гаммой. Например, в Вологодском варианте иконы фон средника написан желтой охрой, а одежды Николы выполнены золотом, что может быть связано с имитацией иконописцем золотого оклада, которым была украшена вятская икона во время поновления в Москве, где «образ Николы был украшен златом и жемчюгом».

Обращает внимание чехарда в названии иконы: иногда её называют образом Николы Великорецкого, иногда – Николы Вятского. Словосочетание «Великая река Вятка» встречается в «Повести» (и других документах того времени*****) в рассказе о взятии Болванки: «…внидоша в великую реку Вятку и плывуще по ней…». Создаётся впечатление, что в прошлые века Вятку именовали «Великой рекой».

Прилагательное «великая» часто применялось для характеристики наибольшей реки в регионе. Название же «река Великая» для относительно небольшого притока Вятки звучит неестественно. Лишь после заворота в 17 веке крестного хода к месту поломничества язычников, наименование «Великая» перешло на приток реки Вятки. Произошло это благодаря тому, что по этому притоку проходила часть обновлённого Великорецкого крестного хода. Первая половина его (вниз от Хлынова до устья притока) шла ещё по Великой реке Вятке, что оправдывало название Великорецкого хода в первое время до введения пешего пути. Нельзя исключить, что название «Вятка» является синонимом (переводом) «Великая».

Таким образом, название Великорецкого крестного хода связано с названием главной реки в регионе. Название реке могли дать выходцы из Пскова (там есть своя река Великая), которых среди «новгородцев» могло быть большинство.

Что касается притока реки Вятки ныне называемого «река Великая», то без сомнений это относительно недавнее переименование. Село Великорецкое не столь древнее и было основано уже после исправления пути крестного хода прибывшим на Вятку в 1668 году епископом Александром. Следующий вятский владыка архиепископ Иона ещё более потрудился на ниве искоренения древних обычаев. Для оправдания таких перемен встреченных явно с недовольством была вытащена на свет легенда о нахождении когда-то иконы на Крутицах. Тогда же произошла замена названий рек. В «Повести» есть такой пассаж: «И прошедши реку, что ныне нарицается Великая река не ради величества оныя реки, а наводнения народа великих чюдотворений збывшихся по ней имя она река восприяла…»Отсюда можно заключить, что река Великая ранее называлась как-то иначе и в момент составления «Повести» кое-кто об этом еще помнил. Можно даже догадаться, что ранее эта речка называлась Юрья (Юрьица). Сейчас так называется приток р. Великой, на его берегу стоит одноимённый поселок. Протяжённые, но маловодные верховья нынешней р. Великой, петляющей в северных дебрях, в прошлые времена были неизвестны (отсутствуют на старых картах).

История иконы св. Николая Чудотворца Великорецкого напоминает детективный сюжет. Многое в ней кажется надуманным. Попробуем отделить достоверность от вымысла.

В «Повести о стране Вятской» сказано, что икона была принесена на Вятку первыми христианами, потеряна ими во время бегства с берегов Моломы от врагов, а затем найдена новыми поселенцами в чаще леса на высокой горе, после чего прославилась во всей округе чудесами. При этом первое время после обретения (указан год этого события – 1383), реликвия висела на храмине (доме) нашедшего её, а затем хранилась в специальной небольшой церкви. Подразумевается, что всё это происходило на берегу реки Великой (небольшой правый приток средней Вятки).

«Слышав же христианы начаша приходити к тому святому образу носяще болящия и скорое исцеление получаху и пронесеся о сем чудотворном образе слава велика. И потому собрася христиан множество и испросиша у началствующих града (в некоторых вариантах добавлено – Хлынова) повеление и поставиша церковь малу во имя чудотворца Николая и в той церкви чудотворный его святый образ поставиша и бысть паки от того чудотворнаго образа чудес множаше».

После всего сказанного выше мы может трактовать рассказ «Повести» следующим образом. Дата обретения иконы Николая Великорецкого (1383 год) появляется только в поздних списках «Повести об обретении…». Часто полагают, что эта дата заимствована из Тихвинского сказания. Выше было сделано иное предположение: она могла быть соотнесена с пребыванием на Вятке в Слободе Стефана Пермского. При этом указанная дата совпадает с предполагаемым временем массового переселения на Вятку новгородцев и поселением их в двух городах Арской земли (Никулицын и Коллога). Составитель «Повести» хотел отмежеваться от роли ушкуйников в деле христианизации Вятского края, а потому никак не упомянул о них. Но утаить важнейшую дату – появление иконы св. Николая на Вятке и строительство для неё церкви – он не мог.

Но, разумеется, он так же не мог сказать, что церковь с иконой изначально находилась в Никуличе, так как это противоречило бы церковному канону об обретении чудесного образа (ходы на Великую ко времени написания «Повести о стране Вятской» уже совершались). Так как Никулицын городок был мал, то отдельной церкви здесь не было, образ для богослужений просто вывешивался на храмине (вероятно, проездной воротной башне-часовне) для всеобщего обозрения. Никулич, хотя и был заявлен первым русским городом на Вятке, по веским для составителя причинам не имел права быть включенным в список мест связанных с пребыванием священной реликвии. Всё было сделано, дабы полностью исключить связь чудотворной иконы с ратными деяниями новгородцев, а также недопустить и малого намёка на истинную причину происхождения традиции Великорецкого крестного хода, – противостояние местным языческим верованиям.

О происхождении самой иконы Николы Великорецкого можно высказать предположение, что она, скорее всего, являлась походной иконой ушкуйников, и была взята ими для похода на Вятку, возможно, была добыта ранее в качестве трофея. Вопрос о месте её изготовления можно было бы прояснить в ходе изучения самой иконы в случае её находки, кстати, весьма возможной.

Выше уже обсуждался отрывок из Типографской летописи о пребывании на Вятке Суздальских князей: «Тое же осени (1401) князь великы Василей посла искати княгини, княжь Семеновы Дмитреевича, Иоана Дмитреевича Оудоу да Федора Глебовича да с ними рать свою. И идоша на Мордву. Наехаша же ю в Татарской земли на месте, нарицаемомъ Цибирциа, оу святого Николы, поставилъ бо бяше церковь тоу Бесерменинъ Хазибаба, и тоу изнимаша княгиню Семенову Александру и, ограбивше ю, приведоша на Москвоу и с детми. И пребысть на дворе Белеоутове, дондеже сослався князь Семенъ и покорився». На другой год, «слышавъ князь Семенъ Дмитреевичъ Соуздалский, что княгини его и с детми изнимана и казна его взята, самъ бо бяше тогда бегаа по Татарскымъ местомъ, и посла к великому князю с челобитьемъ и с покорениемъ. Князь же великый опасъ дасть ему. Он же прииде на Москву изъ Орды и взя миръ с великымъ княземъ, иде с Москвы на Вяткоу и съ княгинею и з детьми, боленъ бо оуже бяше. И пребысть на Вяткь 5 месяць и в болший недоугъ впаде, преставися декабря въ 21, на память Петра чюдотворца».

Под Татарской землёй и местностью «Цибирциа» достаточно уверенно можно понимать Арскую землю вблизи устья реки Чепцы, а это точный ориентир для нахождения Никульчинского городища (дальнейший текст подразумевает Вятский регион). Выражение у святого Николы можно трактовать как: в городе с церквовью со святой (чудотворимой) иконой Николая. Это важный факт. Церковные историки на основании этого сообщения полагают, что, уже к 1401 году икона была перенесена с реки Великой в Хлынов, где, в укрывалась супруга Суздальского князя, а затем и он сам. С этой поры, по их мнению, начали совершать ежегодные крестные ходы на Великую. Однако, Хлынов в ту пору если и был, то не являлся чем-то выдающимся. Археология конца 14–начала 15 веков более выделяет Никульчинское городище. Таким образом, правильнее будет считать, что семья опального князя укрывалась от преследования Москвы в Никулицыном городке, где лет за 20 до того под сенью святого Николы обосновались новгородцы-ушкуйники. Никуличане в 1401 году по какой-то причине выдали Суздальскую княгиню. О месте пребывания и смерти князя сказать определённо нельзя. Вероятно, ему выделили место ссылки на Вятке, небольшой удел, возможно, в Кирдяпино к югу от Хлынова. Основные владения Суздальских князей на Вятке после 1391 года принадлежали Москве.******

В протяжении всего 15-го и половины 16-го веков об иконе ничего определённо неизвестно. По всей видимости, такая значимая для ушкуйников и их потомков реликвия без дела не пылилась. Её использовали по основному назначению, – ходили с ней в походы. Ближние и дальние военные экспедиции и кровавые сражения происходили почти ежегодно. Именно от таких подвигов прибывала ее народная слава и культовая ценность. Икона являлась своего рода боевым знаменем.

И уж конечно постоянным местом ее нахождения в ту пору было не село Великорецкое.

Трудно сказать, какова была судьба иконы после 1489 года. Следы пожара на иконе и сообщение Московских осведомителей 1554 года, что образ от многа лет неподелыван и нуждается в поновлении, говорят о возможной связи повреждений с событиями 1489 года. Как мы выяснили выше, икона оказалась в Хлынове незадолго до 1554 года. Никулицына города по археологическим данным в то время уже не было (оставался посад), в документах той поры о нём встречаются лишь туманные упоминания. Первые относительно достоверные сообщения о Хлынове (см. 4 часть ИСВ) появляются только с 1528 года. Выходит, до середины 16 века икона продолжала находиться в Никулицкой (сельской) церкви.

Если судить по вятским «Повестям», при переносе иконы в Хлынов возникли большие проблемы. Сделать это была непросто, так как обладатели иконы, несмотря на принуждение властей, явно не хотели отдавать свое сокровище. «Христиане же тыя иже имуще тот чудотворный образ нехотяще его разлучитися со многими слезами моляще началствуемых града еже бы им не лишеным быти таковаго безданного богатства».

Но власти не унимались и требовали икону себе. Есть красочные описания всех этих уговоров и убеждений, возможно даже сопровождавшихся насильственными мерами и ответным сопротивлением. Икону с первого раза не смогли поднять, и лишь после обещания ежегодно приносить на прежнее место, она, якобы, поддалась. Другими словами, икону отдали только после обещания вернуть через определенное время. Считается, что из этого и возникла традиция ежегодного крестного хода с данной иконой. В 1551 году обещание было нарушено, за что на Хлыновцев незамедлительно последовали небесные кары, – непогодь и мор. Это сообщение многие исследователи трактуют как дату переноса иконы в Хлынов.

Непохоже, что описанные драматические события происходили в отдаленной малонаселенной местности. Противостоять нажиму властей Хлынова могли только жители достаточно многолюдного города и его волости. В 16-ом веке единственным сравнимым с Хлыновым был лишь Слободской. Так как Слободской некоторое время имел наименование «Слободской город Верхний», то можно полагать, что окрестности Никульчино в начале 16 века (как и ранее) входили в Слободу, – самостоятельную территорию, отвоёванную новгородцами-ушкуйниками в Арской (булгаро-вотско-татарской) земле. С появлением Хлынова окрестности Никульчино отошли к Хлыновскому уезду, а потому в Слободе остался только один город. Так Слободской город (бывшая Коллога) утратил прилагательное «верхний».

До пожара 1554 года икона по свидетельству «Повести об обретении…» находилась в Хлыновском храме Прокопия Устюжского. Удивительно, но в Хлынове в ту пору не было отдельного Никольского храма. То есть жители этого города св. Николаю предпочитали св. Прокопия. Трудно судить, когда на Вятке возник культ Прокопия, вряд ли он был стихийно принесён устюжанами, скорее, официально внедрён после 1547 года (каноницация Прокопия). Известно, что первым в Хлынове был построен Крестовоздвиженский храм, да и два следующих храма в нем не были посвящены св. Николаю или Прокопию. Учитывая, что свидетельств существования Хлынова (как укреплённого города) до 16 века нет, можно сделать вывод, что в Хлынов икона попала уже при новой (московской) власти, построившей новый город (Хлыновский кремль) и потому озабоченной его духовным благоустройством. Можно предположить, что икону св. Николая хлыновцы забрали из потерявшего значение Никулича.

История с пожаром 1554 года и последовавшее сразу за ним путешествие в Москву возможно надумана для объяснения причины отправки иконы к Ивану Грозному. Известна патологическая набожность Грозного и его пристрастие ко всякого рода святыням. В спальных покоях у него был целый иконостас раритетов, собранных со всех концов Руси. Скорее всего, оригинальная Вятская икона в 1556 году осталась в столице. Известно, что в честь иконы Николая Великорецкого был назван один из приделов собора Василия Блаженного, а в честь вятской иконы Спаса Всеблагого Флоровские ворота Московского Кремля были переименованы в Спасские. Позже ворота достроили до одноимённой башни с часами-курантами.

Присланные из Москвы светские и церковные власти постарались стереть неудобные воспоминания о прошлом Слободы, в том числе о нахождении здесь когда-то славных икон.После окончательного утверждения власти Москвы (к середине 16 века) распространённый среди русских с домонгольских времён культ Николая Мирликийского был постепенно заменён культом некого Николы Зарайского (или Заразского). По легенде эта икона была принесена в Рязанское княжество из Корсуни (древнегреческий город на территории нынешнего Севастополя) в 1225 году, то есть вскоре после битвы на Калке. Название своё она, якобы, получила от города Зарайска Московской области (основан в 12 или 13 веке), где хранилась какое-то время. По легенде этой иконе молился князь Дмитрий Иванович на берегу реки Москвы в начале его похода на Дон в 1380 году. В последствии на этом месте был основан Николо-Угрешский монастырь. Икона и сам святой до сих пор особо почитаются Коломенскими и Крутицкими церковниками (Крутицкое подворье, бывшая Сарайская епископия переместившаяся в начале 14 века в Москву). Происхождение культа Николая Зарайского требует отдельного разбирательства, но вполне вероятно, что он был принесён на Москву из первой столицы Золотой Орды города Сарай.

С конца 16 века началось насаждение нового культа взамен прежнего. В 1613 году икону св. Николая с Вятки вновь по специальному указу царя увезли в Москву. Скорее всего, на Вятку вернули икону написанную по иному канону (клейма с московскими мотивами, такой вариант известен).

Во второй половине 17 века крестные ходы на Вятке были «возобновлены» в исправленном виде. Затем в 18 веке наступил новый период гонений Вятской иконы и привязанных к ней новых традиций, и лишь в 19-ом началось постепенное возвращение официального почитания Николая Мирликийского и Великорецкого, а его «Сарайского» двойника стали забывать.

В заключение этой главы выскажу ещё парочку «несвоевременных мыслей». Уже в первые годы большевистского режима всё церковное имущество «принадлежащее отныне народу» было описано, тогда же под предлогом борьбы с голодом изъяли наиболее ценные предметы. В 30-х годах из уже закрытых церквей вынесли все оставшиеся изделия из драгметаллов: кресты, оклады икон, позолоту. Иконы всех размеров ломали и жгли во дворах церквей, а их самих по большей части вскоре разобрали на кирпичи для строительства коммунистких «дворцов и храмов» (театры, стадионы, общественные бани, – как в Риме). Уцелели только церковные здания нашедшие полезное применение (под склады, гаражи, клубы, мастерские, интернаты, тюрьмы, музеи и т. п.). Вятская икона Николая Чудотворца пропала в это смутное время. Икону св. князей Бориса и Глеба из церкви в Никульчино прихожанам как-то удалось сохранить: в сельской местности с этим было не так строго. Остатки древних икон, церковной утвари и прочего добра, уцелевшие в музеях, в Советское время были постепенно вывезены из провинции в Москву в качестве культурных ценностей. Этот процесс продолжается и последние годы. Ныне наши церкви и краеведческие музеи более бедны реликвиями, чем даже 30 лет назад! Например, совсем недавно из деревянной часовни Михаила Архангела в Слободском был вывезен в Кировский музей древний иконостас с парочкой деревянных скульптур ангелов в придачу (18 века).

Пролить некоторый свет на исчезновение иконы Николая Великорецкого поможет следующий текст. Кому-то удалось получить и распространить в Интернете материалы из докладных агентов-сексотов ОГПУ по Вятской губернии за 1925 год. Вот интересные отрывки касающиеся нашей темы.

«Духовенство по уездам делится на два противоположных лагеря: обновленцев и тихоновцев. Активностью больше обладают тихоновцы. Обновленцы в своей деятельности слабы».

Движение обновленцев-раскольников возникло в 1917 году. В 20-х годах они открыто поддерживали Советскую власть и боролись с православными ортодоксами во главе с патриархом Тихоном, за что имели покровительство чекистов. Однако в виду слабой поддержки в массе верующих, безбожная власть потеряла к ним интерес. Тактика борьбы с церковью изменилась, путём закрытия неугодных приходов и сноса их храмов, а также постепенной замены состава церковнослужителей «своими людьми», властям удалось постепенно к середине 40-х годов, сохранив привычную для верующих обрядность, всю РПЦ по идеалогии сделать обновленческой (соглашательской). При этом нужда в самих обновленцах отпала.

«По губернии духовенство продолжает разделяться на обновленцев и реакционеров («тихоновцев»), но преобладающий процент стоит на платформе тихоновщины. Обновленцы в массах авторитетом не пользуются. Тихоновское духовенство пользуется среди крестьянства большим авторитетом».

«По установившемуся издавна обычаю, ежегодно 3 июня из Вятского кафедрального собора бывает крестный ход в село Великорецкое Халтуринского уезда с почитаемой верующими иконой Николая Чудотворца. На этот крестный ход в Вятку стекаются, за сотни верст, крестьяне других губерний. Так было и в нынешнем году. По прибытии крестного хода в село Великорецкое 6 июня 1925 года во главе с соборным и обновленческим духовенством, между последним и местным тихоновским духовенством возник спор, кому служить молебен по церквам и часовням села. Группа богомольцев-тихоновцев, руководимая Церковным Советом, не допустила обновленцев к службе. Обновленцы начали совершать службу на месте «явления иконы», на свежем воздухе. Дослужить обряда им, однако, не пришлось, так как соборные иконы были отняты и унесены в церковь, а одного попа–обновленца группа ярых тихоновцев потащила в реку, грозя утопить. Поп вырвался и скрылся».

Полностью доверять этому сообщению нельзя, так как чекисты этой «дезой» вполне могли свалить пропажу икон в дорогих окладах на самих верующих, но факт интересный.*******

Примечание*. Николаус Мир-Ликийский жил в 4 веке на территории, входившей в Римскую империю (город Мир в Ликии, Малая Азия, теперешняя Турция). Он был известен как чудотворец и ярый противник Арианства. Однажды на диспуте в потасовке с идеологическим противником ему сломали нос. При императоре Константине сделавшим христианство государственной религией архиепископ Николаус стал одним из самых влиятельных иерархов церкви. После смерти за приписываемые ему чудеса и свершения был объявлен святым. В 11 веке его мощи были выкрадены итальянцами города Бари, где они хранятся до сей поры. Прибытие реликвии (по морю) пришлось на 9 мая по Юлианскому календарю. Этот день стал отмечаться всеми христианами как праздник Николы вешнего. Появление его в домонгольской Руси говорит о тесных связях с Европейской церковью.

Святой Николай скончался 6 декабря (по ст. ст.), но в средние века в период борьбы с чрезмерным его почитанием в Европе и у нас (Русский бог Никола) празднование, связанное с этим событием (Никола зимний), было совмещено с Рождеством и приняло форму рождественской благотворительности, – раздачи подарков бедным и детям. На Западе святой известен под именем Санта Клауса. Лет 70 назад этот образ для Новогодней потехи детворы был трансформирован советскими коммунистами в Деда Мороза. Для компании ему придали «внучку», – взятую из сказки холодную (фригидную) девку Снегурочку.

Есть свидетельства, что часть монголо-татар пришедших в Европу в 13 веке придерживалась несторианства, – разновидности учения Ария, признанного еретическим в Константинополе в 431 году, но популярного на Востоке до середины 13 века. Монголы, завоевав Китай и его соседей, для похода на страны ислама мобилизовали в своё войско множество несториан. В качестве отличительного знака последние имели на лбу татуировку в виде креста, за что были прозваны татуированными, – таурменами или просто татарами.

(ДТ подтверждает, что первые татары были христианами. Кроме того, Бек-Дауд, некоторое время недолго правивший Колыном после 1391 года, вероятно, был христианином, так как «Дауд» по словарю во 2 томе означает «квадрат» или «крест». Заметим, что слово «Дауд» очень напоминает «Даду» или «Тату» – это, кроме прочего, название столицы Китая при монголах.)

Победы татар в Средней Азии, Персии и Поволжье были блестящи, но в 1260 году несторианское воинство монголов потерпело страшное поражение в Малой Азии, после чего начался закат этой христианской ереси. Считается, что Золотая Орда и её русский улус не участвовали в последней войне, а потому здесь несториане частично удержали свои позиции, влившись в Русскую церковь, но обращение хана Берке к исламу в 1260 году – явно неслучайное совпадение дат.

Похоже, что под влиянием ордынских ханов и христиан-татар русская церковь видоизменилась и постепенно обособилась от внешнего христианского мира (католического и даже грекоправостлавного), приобрела черты восточного еретичества, а по некоторым намёкам, даже учения Мосула. Таким образом, святой Николай, борец с Арием, в глазах ушкуйников являлся знаменем борьбы за истинную веру. Не мудрено, что всякие воспоминания об этом периоде церковного неустройства в России (совпадающего с периодом ордынского ига) были всячески вытравлены из памяти русских людей. (Записи Афанасия Никитина «Хождение за три моря» 1475 года могут свидетельствовать о двоеверии тогдашних русских людей. Автор по памяти вставляет мусульманские выражения и молитвы, в беседе с мусульманином тот говорит ему: ты не христианин и не мусульманин и т. п. За 4 года странствий он вряд ли бы так изменился.)

Не исключено, что существовал некий симбиоз ислама и православия. Этому поразительному предположению есть некоторые свидетельства. Недавно в Вологодской области была обнаружена древняя мастерская по отливке нательных крестиков. Среди них попались странные экземпляры. Вероятно, такие амулеты находили и раньше, но скрывали от общественности. Судя по форме креста, находку можно датировать 13–14 веками. Подобная символика (если перевернуть на 180 градусов) очень схожа с формой крестов на некоторых православных церквах. Кроме того, просматривается сходство «лунницы» с Балтаваром и монгольским Тенгрианским символом.

 

Примечание**. Существует местное Вологодское предание о пребывании здесь некоторое время Вятской иконы. При этом, икона, якобы, следовала с Вятки в Москву вперёд и назад через Устюг и Вологду. «Не доплывши до Вологды 35 верст, лодья на каржу в воде наплыла, пролом дна сделался, лодья водою наполнилась; почему образ чудотворца Николая вынесен был на берег Сухоны, где и ныне часовня существует». Далее, Вологжане, опасаясь набега татар, разбежавшихся после взятия Казани, ненадолго зарыли икону в землю. В Никольской церкви, построенной позже на этом месте, хранилось такое предание.

«От создания мира в лето 7062, при державе благоверного и христолюбивого царя и великого князя Иоанна Васильевича всея России, бысть принесение в чюдная и многоцелебная иконы великаго святителя чудотворца Николы с Великия Реки с Вятки на Вологду в лето 7062 (1553) месяца Сентемвриа во 12 день на память св. священномученика Автонома после Казанского взятия того ж году». А храм был поставлен на Старом Торгу, против Ильинского монастыря, в нем же сия святая икона поставлена в лето 7063 повелением государя царя и великого князя Иоанна Васильевича, всеа Росии самодержца. После же, я (этого) по благословлению епископа, перенесен тот храм и поставлен близь святые соборные церкви Премудрости Слова Божия, внутри града, на извести, у градской стены».

Примечание***. Мирское имя, фамилия, дата и место рождения св. Прокопия точно не установлены. В Житии Прокопия сказано, что он происходит из знатного рода любекских ганзейских купцов-патрициев. После смерти отца Прокопий погрузил свои богатства на корабли и отправился в Великий Новгород. В то время морской путь Любек–Новгород был привычный маршрут ганзейских купцов. В Новгороде располагалась контора-филиал Ганзы.

Прибыв около 1243 г. на кораблях с товарами в Великий Новгород, он был невольно поражен множеством и красотой церквей и монастырей, доброгласным звоном многочисленных коло­колов, набожностью и усердием народа к церковным службам, – чего он не думал встретить среди людей, не повинующихся Риму. Посетил храм Святой Софии и другие церкви и монастыри, где увидел торжественность и благолепие обрядов Православной Церкви, услышал стройное хоровое пение, он решил принять православие. Желая подражать подвигу иноков, раздал все свои товары и завещанное ему отцом имущество городским нищим и бедным; пожертвовал его часть в незадолго до этого основанный Варлаамо-Хутынский монастырь. Здесь его наставником был старец Варлаам Прокшинич. После того, как Прокопия стали почитать новгородцы, он начал юродствовать: «В день убо яко юрод хождаше, в нощи без сна пребываше, и моляшеся непрестанно Господу Богу».

Позже он удалился из Новгорода, где его стали прославлять за нестяжательство, в Великий Устюг, где жил на паперти храма Успения Божией Матери. Жил на подаяние, был одет в рубище. Спал блаженный обычно на сырой земле, на куче мусора или на камнях. Утешением для блаженного Прокопия была праведная чета – Иоанн Буга (принявший православие ханский баскак и жена его Мария, а другом и собеседником – блаженный Киприан, – основатель Устюжской обители в честь Архистратига Михаила. Прокопий прожил в юродстве 60 лет. Церковное прославление блаженного Прокопия совершилось на Московском Соборе в 1547 году, память ему была установлена 8 июля.

Прокопий Устюжский стал исторически первым святым, прославленным Церковью в лике юродивых. «Житие Прокопия» составлено в XVI веке. (Из Википедии).

Примечание****. В собрании ЦАКа находятся три иконы данной иконографии. Весьма редкой и необычной является икона «Св. Николай Чудотворец Великорецкий без житийных клейм» первой половины XVI в., то есть времени, на которое приходится начало широкого прославления иконы. Учитывая время создания памятника, можно предположить, что икона повторяет древний образ, еще не заключенный в раму, и косвенно подтверждает предположение о том, что рама была сделана после перенесения его в Вятку. Вторая икона относится ко второй половине XVI в. и принадлежит к числу икон, созданных уже после путешествия чудотворного образа в Москву. В ней заметно знакомство с чудотворным образом: возможно, она относится к тем памятникам, которые выполнялись непосредственно со святыни во время ее путешествия. Центральный образ имеет отдельный ковчег, в клеймах выдерживается тематическое соответствие почитаемому образу; интересно отметить некоторую архаичность в живописи клейм, возможно, продиктованную желанием как можно более точно скопировать образец. Третий памятник собрания данной иконографии в басменной раме также относится ко второй половины XVI в. Состав клейм хотя и не следует каноническому образцу, однако достаточно необычен и свидетельствует о желании мастера воспроизвести редкий и непривычный для него набор житийных сцен. Достоверность образа подтверждает надпись на фоне – «св. Николай Чудотворец Великорецкий».

Примечание*****. Например, тропарь «Перенесение Великорецкой иконы свт. Николая из Вятки в Москву»: «Яко драгоценное богатство, прииде к нам от Великия реки Вятки в царствующий сей град наш Москву честная икона образа твоего, святителю Николае, и многая убо чудеса в пришествии своем сотвори, болящия исцели и вся человеки удиви.Сего ради повелением самодержца царя списася с нея сия честная икона твоя на просвещение и моление всем людем царска града, юже днесь зрим и покланяемся ей, моляще тя, тайнника Христова: моли, святе, о всех нас, даровати нам мир и велию милость».

Прежде всего обратим внимание на заголовок – «перенесение иконы»!. В обоих текстах сама река Вятка названа Великой, о её притоке нет и речи. Вообще, икону в ранних источниках называют образом святого Николы Вятского.

Примечание******. Фраза «бесерменин Гази-Баба поставил церковь» требует объяснения, так как, вроде бы, опровергает наше мнение о постройке церкви-часовни в Никуличе ушкуйниками в 14 веке. Для начала заметим, что речь в приведённом отрывке идёт о городе, где укрывалась княгиня, церковь приведена в качестве ориентира вместо его названия. Поэтому вставная поясняющая фраза «поставил церковь ту…», возможно, говорит о построении городка (примерно в конце 13 века). Поэтому замечание летописца о построении неким Хазибаваем церкви относится не к самой церкви, а к городу, существовавшему до прихода новгородцев-христиан.

Однако, реальная история Вятки могла быть очень непростой; поэтому так же вероятен и другой вариант. Имя Хозибавай, возможно, от Гази-бай. Первоначально имя Гази означало на арабском языке «воин, совершающий набег», что близко по смыслу к «ушкуйник-хлын». Бай – богатый или уважаемый человек. Можно предположить, что правитель этого городка омусульманенный вятчанин-ушкуйник Гази-бай, после того как под натиском христиан в 1379-80 году пала Чуршинская крепость (оплот Нукратских булгар на севере Арской земли), не стал искушать судьбу, крестился и построил церковь в своём городке. Аналогичное могло произойти и с другим бессерменским городком – Коллогой (Слободским).

Булгары, судя по ДТ, принуждали к принятию ислама пленных русов и новгородцев, в том числе ушкуйников. Достаточно вспомнить Анфала Никитина и Мер-Чуру. После нескольких лет в булгарской тюрьме, видя как бессмысленно проходит жизнь, как гибнут от болезней твои товарищи, многие соглашались на это. Тем более, что процедура в то время была достаточно формальной. До 14 века ислам в Булгарии ограничивался центральными областями; окраинам предоставляли возможность оставаться в традиционном вероисповедании. Мусульманами здесь были в основном люди из высшего сословия, более других общавшиеся с Внутренней Булгарией. Но и для них новая вера напоминала чем-то вступление в правящую партию в наши дни. Новые боги ставились над старыми и только. В повседневной жизни процветало двоеверие. Это же можно сказать о православии той поры.

О проживании в прошлом в Никульчинском городке мусульман могут свидетельствовать раскопанные в 1958 году Л. Гуссаковским захоронения из 18 костяков, некоторые из которых имеют явные признаки мусульманской обрядности. Правда, историки об этом помалкивают, но вот отрывок из статьи Л. Макарова в сборнике «Слободской и слобожане» за 1998 год.

«Никульчинский 1 могильник… Умершие располагались головами в западную сторону (более половины – ЮЗ) вытянуто на спине, лишь у одного ноги согнуты в коленях (предположительно это захоронение волхва). Руки покойных согнуты в локтях и уложены на таз, пояс или грудь, либо одна рука лежала вдоль тела, а другая была согнута, в одном случае обе руки располагались вдоль туловища. Погребения не сопровождались инвентарём, как того и требует православный обряд. … Судя по всему, на этом кладбище хоронили своих умерших жители Никульчинского городища, то есть. его можно датировать тем же временем – 12-15 веками».

Выделенный кусок текста, а также отсутствие нательных крестов может подтверждать сделанное предположение. Интересно, что Гуссаковский не составил отчета о своих раскопках, сохранились только фото и план.

Что касается Слободского, то в связи со сказанным могу привести два интересных факта. О проживании в прошлом в нашем городе мусульман мало что известно, скорее всего, это были в основном временные работники, однако, до большевистской революции на окраине города стояла мечеть. В 30-х годах прошлого века она была разрушена, но до сего дня видны остатки фундамента (и каланчи-минарета) невдалеке от спорткомплекса ФК. Есть некоторые основания полагать, что в древней Коллоге мечеть располагалась в центре малого города на месте нынешней Екатерининской церкви. Косвенно это подтверждают характерные кресты с полумесяцами на куполах и само редкое у нас наименование храма.

Примечание******. Попутно ещё одно любопытное сообщение осведомителя ОГПУ. «В татарском селе Карино Слободского уезда до сих пор (существует) религиозный обычай «обрезания» (мальчиков) и «выстойки» (невест). На теле невесты бреют все волосы, кроме головы, а затем она должна простоять голая вместе с подругами в закрытом амбаре два часа, независимо от температуры воздуха».

 

3. Дом Николы Градского

В рассказе о Вятской иконе Николая чудотворца ставить точку ещё рано. Всё не так просто. В дарственной грамоте от 5 марта 1552 года речь идёт о завещании неким вятчанином Есипом Труфановичем своей дочери участка в Нероновом лугу: «А не станет тоея дочь в животе, и ты ту пожню прикажи в дом Михаилу Архангилу, да Николе Грацкому, да Егорью Великому…» То есть после смерти дочери земельное владение должно будет отойти трём церквам. Владельцы земли (в том числе и церковники) сдавали отдалённые сенокосы в аренду крестьянам.

На обороте завещания есть две приписки.

«Лета 7084 (1576) июня 5 дала сия благословенная в дом к Николе чудотворцу Градскому Антонида Есипова дочь Труфановича… А подписал земской Хлыновской дьячок Никита Федоров сын Обабков».

Из второй приписки следует, что в 1615 году участок передан властями по челобитью (и по суду) Воскресенской церкви Хлынова, где далее и хранилась духовная грамота Есифа. Известно также, что до этого в 1583 году Волковская церковь продала свою треть пожни Никольской и Воскресенской церквам. Как остальные две трети сенокосного участка оказались у Воскресенских попов, которым Есиф ничего не завещал, не ясно. Вероятно, поэтому его потомок попытался оспорить свои права в суде, но проиграл.

Где находились названные церкви?

Начнём с того, что церковь св. Георгия в нашей местности была одна, – в селе Волково. Поэтому под церковью Егория Великого можно достаточно надёжно понимать древнюю и от того «великую» бывшую Георгиевскую церковь в селе Волково. Из грамоты 1595 года следует, что в то время Волковский стан входил в Слободской уезд. Позже – в Хлыновский.

Церквей в честь Михаила архангела в Хлынове (Вятке) в ту пору, да и позже, не было. Такая церковь по документам начала 17 века известна в Шестаково, а также, по предположению краеведа С. Серкина на основании изучения описей 17 века, на Чуршинском городище. Кроме того, в Слободском и ныне стоит отреставрированная деревянная надвратная церковь (из Слободского монастыря) в честь Михаила Архангела постройки 1610 года, а один из приделов Слободского Екатерининского собора освящён в честь Михаила Архангела.

Хотя краеведы, изучавшие грамоту, не смогли определить местонахождение «дома Михаила архангела», на мой взгляд, эта церковь в середине 16 века наверняка была в Слободском или его округе. Традиция почитания данного святого на Слободской земле, как видим, существовала издавна.

Никола Грацкий не может быть отождествлён с церковью Николая чудотворца Великорецкого, так как в описи Хлынова начала 17 века значатся обе эти церкви. Таким образом, мы имеем дело с двумя Никольскими церквами и, вероятно, двумя почитаемыми иконами Николая чудотворца. Обе они во второй половине 16 века были в Хлыновском кремле-городе (церковь Николы Грацкого упомянута в приписке 1576 года к рассматриваемой грамоте, подписанной земским Хлыновским дъячком, а после триумфальной поездки в Москву для Николы Великорецкого, без сомнений, вскоре построили отдельную церковь), но это не значит, что так было в 1552 году. В Хлынове до поездки иконы в Москву, по всей видимости, вообще не было Никольской церкви.

Градской называли икону, вывешенную над главными воротами города, при этом сами ворота представляли собой сторожевую башню с церковью на верхнем этаже (пример, – деревянная надвратная часовня в Слободском). Ничего подобного в описании Хлынова начала 17 века мы не видим, хотя там указаны особенности некоторых церквей, в частности, холодная или с трапезой, расположена под колокольней или вблизи городских ворот. При такой точности обязательно бы добавили «надвратная». Таким образом, церковь Николы Градского когда-то стояла в другом месте.

Возможно немного иное, но близкое по смыслу объяснение названия «градский». В Слободском городе по описи 1629 года «У Николы в церкве образ местной Николы чудотворца в киоте в притворе в чудесях Можайской…, два образа местной Николины, венцы и гривны серебряные (без клейм)». Имеется в виду местная икона Николая чудотворца Можайского с клеймами и две иконы Николая (местной работы или традиции) без житийных клейм. Вероятно, на Вятке (а возможно и в Слободском) работали богомазы-иконники.

Деревянная резная икона св. Николая по преданию появилась в Можайске в 14 веке, но стала особо известной при Иване Грозном. Святой изображён с мечём и градом в руках (городок в виде церкви). Не от этого ли изображения появилось название иконы – Грацкая? Кроме того известно, что эта икона-барельеф устанавливалась над городскими воротами.*

Никола Можайский (ратный).

По описанию 1629 года в Слободском городе «церковь Вознесения Господне деревянная, другая – церковь мученицы Екатерины, да в городе ж церковь Николы Чудотворца деревянная стоит без пения (без службы), ветха». Кроме того, в примыкающем с юга к старому городу Остроге было еще 6 церквей, среди которых названа Никольская (новая). Возможно, иконы и церковную утварь перенесли из старой церкви в новое строение. Таким образом, всего на тот момент было 8 действующих храмов, причем, судя по ветхости, церковь св. Николая была в Слободском городе поставлена первой, то есть, вероятно, одновременно с его строительством. Деревянные постройки приходят в ветхое состояние, по крайней мере, за 70 лет. То есть в нашем случае Никольская церковь в Слободском городе была построена не позднее середины 16 века.

Никольская церковь была построена также и в Слободском мужском монастыре (основан в 1597 г. или ранее). «Да в Хлыновском пригороде в Слободском над рекою Спировкою монастырь, а в нем церковь Богоявления Господа нашего Иисуса Христа деревянная, да церковь теплая с трапезою введения Пресвятой Богородицы, да церковь на воротах собор архистратига Михаила деревянная, да церковь теплая с трапезою Николы Чудотворца, а в церквах Божие милосердие – образы, книги и колокола и всякое строение мирское» (1615). «Церковь теплая» и потому вряд ли особо древняя. Обратим внимание, город Слободской здесь назван «хлыновским пригородом», то есть частью города Хлынова. Одно время (в 13–14 веках) Псков называли новгородским пригородом, подразумевая его подчинение. Затем он выскользнул из-под власти Новгорода и перестал так именоваться. Из всего сказанного следует, что Никольская церковь издревле была в Слободском.

В предъыдущей главе мы предположили, что, что Великорецкая икона Николая чудотворца первоначально находилась в Никуличе, за это недвусмысленно говорит его название. В 16 веке о наименовании церкви в Никульчино ничего неизвестно, в документах 17 века она названа Борисоглебской, но учитывая переименование соседней с ней церкви в Волково, можно сомневаться в изначальности этого названия. Тогда же в Слободском городке значилась церковь Николая чудотворца ветхая и пустая, зато в Хлынове появились две Никольские церкви. Если одна из них была построена после принесения в Хлынов иконы из Никулича, то вполне вероятно, что подобная история произошла и с другой иконой, для первоначального местопребывания которой остаётся только Слободской город.

Если Есип Труфанович был жителем Хлынова-Вятки, то почему он завещал пожню (дар на вечное поминание души) далёким от города церквам в Волково и Слободском, но при этом обошёл самую знаменитую церковь с иконой Николы Великорецкого? Где находилась в момент составления завещания эта икона?

Для поиска ответов важно сначала выяснить, когда икона Николая Великорецкого появилась в Хлынове? В одном из списков «Повести о стране Вятской» указан «1551 год», но в церковных анналах это событие обычно относят к древности, то есть вскоре после обретения иконы в 1383 году, а под 1551 годом помещают рассказ о том, что в этом году было нарушено обещание, ежегодно носить икону на место её обретения, за что воспоследовали различные Божьи наказанья. Вероятно, автор «Повести» посчитал, что именно в этом году икона была снята со своего прежнего места и перенесена, а потому и последовала кара за святотатство. (У старого поколения граждан существует представление, что выносить из дома образа можно только в случае пожара, иначе – беда.)

В «Патриаршей повести о чудотворном образе Никиколая Великорецкого» (считается наиболее ранней и достоверной из подобных произведений) есть важное замечание, что по принесении в Хлынов икону поместили в церкви Прокопия Устюжского, находящуюся внутри города. Но когда это произошло, составителю повести не было известно. В 7062 году (в 1553 или 54) в этой церкви, якобы, случился сильный пожар, но обе иконы удалось спасти. Произошло это вскоре после принесения иконы в Хлынов, так как отдельную церковь для особочтимой иконы ещё не успели поставить. В феврале 1555 года икону востребовали в Москву и продержали там до 25 августа 1556 года. В период пребывания иконы в Москве (в декабре 1555) сопровождавшие икону служители церкви Николы Великорецкого, выпросили для себя значительные льготы. Выходит, церковь все-таки была!?

Вот начало жалованной грамоты. «Се аз царь и великий князь Иван Васильевич всея Русии пожаловал есми попа Юрия, да попа Федота, да дьякона Ивана Жежука, что служат у Николы Великорецкого на Вятке. Били мне челом, что де их и их церковный причет… наместницы наши Хлыновские и пошлинники их нудят во всяких делах…» И далее приводится длинный список притеснений и обид от всевозможных Хлыновских и заезжих властей: поборы с чёрными людьми равно, постой и т. п. В перечне освобождений есть такая статья: «ни города напред (впредь, в будущем) не делают, ни дворов наместничих не ставят», то есть не привлекаются на общегородские строительные работы.**

Из этого видно, что попы и их церковный причет (служки и помощники) за время обитания в Хлынове претерпели всевозможные притеснения со стороны властей (поборы наравне с рядовым чёрным людом, размещение на постой военных, привлечение на строительные работы и др.), что говорит о достаточно продолжительном, но всё-таки не очень большом сроке жизни их на новом месте, (2 – 3 года иначе они бы как-то притерпелись). Так как навалившиеся на них тяготы вызвали недовольство, то можно думать, что до того жить им было гораздо свободнее.

В описи Хлынова 1615 года внутри города числилось 8 церквей, в том числе Прокопия Устюжского, Николы Великорецкого и Николы Градцкого. Причём при подробном (подворовом) перечислении всех церковнослужителей «Прокопьевские» не упомянуты, из чего делают вывод, что церковь Прокопия и церковь Николы Великорецкого входили в один приход (прокопьевские попы были переподчинены ставшим более влиятельными великорецким). Это косвенно подтверждает сообщение, что первоначально икона, привезённая в Хлынов, находилась в церкви св. Прокопия.

Учитывая, что в конце 1554 года в Москве уже хорошо знали о чудотворной Вятской иконе, а также недавний характер притеснений Великорецких служителей, то можно заключить, что икона появилась в Хлынове незадолго до названной даты.

Ещё раз вернёмся к жалованной грамоте Шестаковцам от 1546 года, где есть такие фразы:

1. «да те же де Шестаковцы ездят в Хлынов и к Николе чудотворцу к Великорецкому молитися и Слободских наместников пошлинники с них мыто и явку емлют»;

2. «а поедут Шестаковцы в Хлынов или к Николе Великорецкому молитися наших Слободских наместников пошлинники с них мыта и явки не емлют».

Первая фраза является, вероятно, дословным пересказом жалобы Шестаковцев приводимой в начале грамоты в качестве преамбулы. Вторая взята из резолюции в конце Московской грамоты. Судя по приведённым отрывкам, есть основания полагать, что церковь с иконой Николая Великорецкого находилась тогда вне города Хлынова. По официальной версии – на реке Великой. Но тут некоторая неувязка: из Шестаково на реку Великую есть прямой путь, минуя Слободской и Хлынов, сомнительно, что б слобожане караулили шестаковцев на этой удалённой от них дороге. Если считать, что чудесная икона в 1546 году уже находилась в Хлынове, то зачем было отдельно упоминать о ней в жалобе? Если едут без товара (молиться), – мыто брать не с чего. Если едут с товаром в Хлынов, – тогда, причём тут икона. Нет, шестаковцы ездили в два разных места и в обоих случаях на телегах (или санях) с товаром.

Шестаковцы, отстаивая своё право не платить мыто и явку при проезде в Хлынов и к Николе Великорецкому, ссылаются на прежнюю жалованную грамоту: «поедут Вятчане меж Вятских городов и наших наместников пошлинники с них мыта и явки не емлют». То есть при проезде меж Вятских городов налоги не должны были брать. Мыто, очевидно, брали непосредственно при въезде в город с товаром для торговли в нём в строго установленном месте.*** Следовательно, с Шестаковцев незаконно брали торговый налог при проезде мимо Слободского города (вероятно, на въезде в город со стороны Шестакова стояла застава, или же дорога проходила непосредственно через Слободской посад). При этом они ехали торговать или в Хлынов, или к церкви с иконой Николы Великорецкого, возле которой в дни особых молений, когда съезжалось много народа, происходило большое торжище (ярмарка).

Шестаково выше по реке Вятке других городов, ниже него на 20 км Слободской, далее через 25 км Никульчино, и ещё через 20 км Хлынов. Поэтому рассматриваемую фразу можно понимать так: церковь с иконой Николая Великорецкого, находилась на пути из Шестаково через город Слободской в Хлынов. При этом, икона в 1546 году ещё не была перенесена со своего старого места.

С другой стороны из «Повести» следует, что икона изначально находилась в неком городе. Исходя из всего сказанного, этим городом мог быть только Никулич. В 16 веке он утратил статус города (центра волости), превратился в село (в грамоте 1595 года читаем: «пожня на реке на Вятке против Микулицына»), а потому забрать икону уже представлялось возможным, хотя противников этому оставалось ещё предостаточно.

Сделано это было не только по религиозным, но и по чисто коммерческим причинам, – для привлечения торговцев и покупателей, богомольцев и сбора налогов.

Так как по нашим предположениям Никулица изначально входила в территорию Слободы (Новгородской республики), то забрать икону в Хлынов можно было только после переподчинения Никулицкой волости. Но неясно, когда она была передана Хлынову. Это событие не отражённое в сохранившихся документах (о Никулицыном городе, кроме приведённого выше, в документах 16 века нет других упоминаний) можно увязать с построением нового Хлынова, и передачи ему части территории Слободы – Никулицкой волости. При этом формально город (как об этом и говорится в «Повести») мог быть просто перенесён на другое место.****

Подтверждением переноса города в район Вятского городища было бы обнаружение в Кирове следов города начала 16 века, но таких пока не найдено. Заманчиво связать построение нового города с появлением прилагательного «верхний» у Слободского города в 20-х годах 16 века (впервые в грамоте 1528 года). Но построение нового Хлынова можно отнести и ко времени царствования Елены Глинской (1534–38). Тогда было возведено 6 новых крепостей (в том числе Китай-город в Москве); обращенные в пепел пожаром Владимир, Ярославль и Тверь были заново отстроены; Темников перенесен на другое место; Устюг и Софийскую сторону в Новгороде окружили стенами; Вологду укрепили и расширили. Бурное строительство крепостей объяснялось тревожной обстановкой, необходимостью укрепить власть, покачнувшуюся после смерти правителя. Вятская земля, бывшая республика на окраине новоявленной империи, была особо неблагополучна в этом отношении. Хлыновская крепость в её центре стала опорой Москвы в мятежной провинции. Постепенно в неё вбирали из Слободы всё ценное: людей, землю, иконы и даже целые церкви.

Возвращаясь к самому началу главы, можно положить, что три перечисленные в завещании Есифа церкви находились на территории Слободского уезда, и сам завещатель, таким образом, был жителем города Слободского. Икона Николая Великорецкого находилась (примерно до 1551 года) в Никульчинской церкви, куда в особые дни съезжались со всей округи для молений и торговли. Возможно также, что особого почитания этой иконы в Слободском городе не существовало, так как здесь находилась своя икона Николы Грацкого. Шестаковцы ездили к Николе Великорецкому из-за вражды со Слобожанами. В начале 1552 года икона Николы Грацкого ещё находилась в Слободском. Не были ли связаны оба переноса икон?. При каких обстоятельствах произошло предполагаемое перенесение икон из Слободского и Никулицына в Хлынов?

Если город Никулич был перенесён на новое место, то перенос иконы произошёл бы безболезненно. Но было не так, власти Хлынова, встречая явное сопротивление местного населения, какое-то время не могли забрать икону. Что же произошло в начале 50-х годов такое, что дало Хлыновцам возможность, наконец, осуществить своё намерение, – забрать себе обе иконы?

Из грамоты от марта 7061 (1553) года присланной из Москвы Арским князьям Ивану и Матвею Деветьяровым для подтверждения их владений по реке Чепце (взамен сгоревшей жалованной грамоты) известно о пожаре: «Грамота старая жалованная сего лета на Семенов день летопроводца сгорела в Слободском городе, тогда как город Слободской сгорел». О причине этого катастрофического пожара ничего не сказано.

Семенов день, 1 сентября по ст. стилю, был в 16 веке началом нового года, а, следовательно, большой пожар в Слободском городе произошёл 1 сентября 1552 года. Очень интересна для нас формулировка «город Слободской сгорел», то есть перестала существовать его ограждённая часть.

В тексте грамоты есть уточнение: «…и та наша жаловалная грамота у Матвея сего лета в Слободском городке сгорела…». То есть Матвей Девятьяров имел дом в Слободском городе. Проживание татар в Слободском (помимо грамоты 1522 года) подтверждается и другим документом. В описи Слободского города начала 17 века, на ограждённом посаде указан «двор карынского татарина». Попутно можно отметить, что, судя по именам Каринских татар 16 века, они были крещёны.

Таким образом, город по какой-то причине сгорел, на постройку укреплений и самого малого жилья необходимо минимум 3–4 месяца, а время было неспокойное, мужчины ушли на войну, а к Вятке в любой момент могли подойти татары из растревоженной войной Казани.В грамоте от 7 марта 1553 года перечислены жалобы Шестаковцев на убытки от казанских воинских людей: «Били ми челом, что их Шестаковского городка крестьяне охудали и одолжали от Казанских воинских людей и ныне де по кабалам правят на них долги великие». Вероятно, Шестаковцы пострадали от грабежей сельской округи голодными казанцами, бежавшими от войны. Если принять, что почтовое сообщение туда и обратно заняло примерно 3 месяца, то набег татар на Вятку можно отнести к концу ноября 1552 года, то есть через через 2–3 месяца после взятия Казани и после Слободского пожара. Как видим, опасность была реальной.

Поэтому Слобожане (по крайней мере, зажиточные, а также церковники), временно (на зиму) перебрались к соседям в Хлынов. Никулицкие попы, опасаясь нападений Казанцев, тоже могли перебраться в Хлынов. Так в Хлынове появились иконы (и церковный причет) Николая Градского из Слободского и Николая Великорецкого из Никульчино. Возвращать ценные реликвии обратно Хлыновцы не спешили, зато наверняка поспособствовали отправке иконы Николая Великорецкого в Москву, после чего возвращение её на прежнее место стало невозможным.*****

Важно подчеркнуть, что произошло всё это сразу после взятия и погрома Казани. Отныне Вятка перестала быть пограничной окраиной империи со всеми вытекающими из этого факта поблажками и послаблениями. Москва перестала заигрывать с вятчанами, уравняв их с прочими своми подданными. Теперь с ними уже не церемонились, – для начала затребовали в Москву известную икону. Её появление в Москве рассматривалось как символ окончательного покорения Вятки.

Так как Вятская икона Николая Чудотворца, по всей видимости, была оставлена в Москве, то её Хлыновскую копию старожилы, знавшие оригинал, не особенно почитали, уж слишком заметно она отличалась после «поновления» и заключения в новый оклад, который сделали чтобы труднее было обнаружить подделку. Великорецкие попы были куплены с помощью жалованной грамоты и помалкивали о подмене. В дальних краях она получила название Николы Вятского или Великорецкого так как Вятка называлась также Великой рекой. Для оправдания переноса её в Хлынов и борьбы с языческими верованиями, после поездки в Москву придумали легенду о первоначальном нахождении иконы в чаще леса на притоке Вятки, который после этого получил название река Великая.

В Слободском остался список с иконы Николы Грацкого, почитание его сохранялось в противовес новомодному культу Николы Великорецкого. Интересно, что Вятчане предпочитали именно Николу Грацкого. Известна дарственная 1595 года на пожню в дом Воскресенью Христову и Николе чудотворцу грацкому. Это навевает мысль, что в начале 17 века именно её увезли в Москву в качестве наказания за нелояльное поведение вятчан в Смутное время (а не копию Великорецкой иконы). Так или иначе, но в конце 17 века Никола Грацкий из документов исчезает. Культы Николы Грацкого и Николы Великорецкого какое-то время конкурировали друг с другом.

Таким образом, 1552 год стал водоразделом, с него началось возвышение Хлынова, окончательное запустение Никулицына и понижение роли Слободского. Не всё ясно и с пожаром, который произошёл в момент осады Казани. Туманные и обрывочные записи булгарской ДТ свидетельствуют о сложной и далеко неоднозначной ситуации на Вятке в начале 16 века. «Колын, захваченный Балыном [Московией] за неуплату Бурашем обещанной за помощь суммы, был возвращен Булгару улугбеком Мухаммед-Амином в 1505 году, как и Унжа и Миджер... В 1524 году Балын вновь захватил эти земли...». Правда, Московская грамота в Слободской город 1522 года не укладывается в данное сообщение.

Примечание*. О датировке и истоках резного образа не утихают споры до сего дня, но известно, что население Можайска было крещено лишь в 1250 году. Никола Можайский воспринимался «истинными» православными как языческий кумир, а поклонение ему – как "болванное". Когда в 1540 году во Псков была завезена статуя св. Николая, горожане подняли бунт. Предположительно, св. Николай с мечём устанавливался вблизи торга как напоминание о суровом пресечении всяческих беспорядков в этом шумном и беспокойном месте, которое обычно находилось у въезда в город (внутри небольших городов в виду недостатка места и безопасности торжищ не устраивали). Никола Можайский изготовлен из толстой дубовой доски как оберег-барельеф для крепления к бревнам над воротами Можайской крепости. От атмосферных осадков его прикрывала кровля киота-футляра. (Слободская икона находилась в киоте в притворе, поэтому можно предположить, что она когда-то висела над входом в город, – притвором называется первое после входа церковное помещение, «предбанник».) Вероятная дата изготовления (возможно, по небольшому старому образцу) сохранившегося доныне надвратного образа 1409 год, – год восстановления Можайской крепости после нападения татар Едигея. После этого Можайск более 200 лет никто не тревожил.

В соседней с Вяткой Перми была распространена подобная деревянная скульптура «Николы Можая», правда, самые первые известные образцы датируются началом 18 века. Но можно предположить, что фигурки святых стали изготавливать в Пермском крае взамен прежних языческих божков ещё во времена Стефана Пермского, и через него попали в подмосковный Можайск. По пути он мог поставить статую (икону-барельеф) св. Миколы в отстроенном новгородцами городке на Вятке (Никуличе, Коллоге или обоих сразу), после чего тот и получил имя этого святого, а заодно и прозвище «Болванский» от радетелей православия. Разумеется, это только гипотеза. Любопытно, что в былинах о Садко св. Микола помогает советами новгородскому купцу, попавшему в плен к морскому царю. По совету Миколы Садко выбирает в жёны девицу Чернаву; после свадебного пира Садко засыпает и просыпается на берегу реки Чернавы. В благодарность за спасение Садко ставит церковь Николе Можайскому. У Садко был реальный прототип, – упомянутый в Новг. летописях Съдке Сытинець под 1167 г. в качестве строителя церкви св. Бориса и Глеба в Новгороде. Напомню, что в ДТ есть рассказ о галиджийском (новгородском) мореходе по имени Садык, потомки которого жили на Вятке в Колыне (два городища в устье Моломы). Замечу, что у Моломы в нижнем течении есть приток с названием Чернавица.

Примечание**. Из анализа подробного перечисления возможных случаев преступлений со стороны церковных людей и порядка последующих судебных разбирательств, можно сделать вывод, что на жителей города Хлынова, где до поездки в Москву жили Великорецкие попы, не распространяются данные в 1542 году Хлынову, Слободе, Орлову и Котельничу, особые полномочия по расправе над татями и разбойниками. «А наместницы наши Хлыновские и митрополичи десятильники и заещики и их пошлинники не судят их (попов и дьякона) ни в чем, оприч душегубства и разбоя и татьбы с поличным». Из этого выходит, что в Хлынове грамота 1542-го в 1555 году уже недействовала. Аналогичное явление, судя по грамоте 1557 года данной Сырьянским вотякам, мы видим в Слободском уезде: «а наместницы наши Вятские и Слободские волостели и их тиуны не судят их ни в чём оприч душегубства и разбоя и татьбы с поличным».

Примечание***. Заметим, что Шестаковцы не жалуются на поборы при въезде в Слободской для торговли. Слободской расположен в 22 км от Шестаково, а Хлынов (Вятка-Киров) – почти в 60-ти, плюс, переправа через реку Вятку и подъём на крутой склон. В Слободском Шестаковцы наверняка торговали. Жаловались они на незаконные поборы при проезде через Слободской или вблизи него.

Примечание****. Как было замечено при изучении топонимов, окрестности Никулича отличаются от территории Слободского уезда. Здесь нет северорусских и новгородских топонимов, зато к северу от него видны следы проживания в прошлом татар и удмуртов. Можно видеть, что северо-русские топонимы как бы вклинились полосой вдоль правого берега реки в Арскую землю от Нагорска до Волково.

Примечание*****. О склонности Хлыновских попов к присвоению реликвий свидетельствует грамота 1617 года, из которой можно узнать следующее: из церкви в Великорецком стане Верховской волости попы Хлыновской церкви Николы Великорецкого под предлогом опасности от черемис взяли чудотворный образ Боголепного Преображения, но возвращать не торопились. Сарский (Крутицкий) епископ из Москвы по жалобе Верховских велел построить храм взамен прежнего старого и пустого, а Никольским попам вернуть ценную вещицу и в назидание освятить новую церковь. Не от подобной ли истории пошла легенда о перенесении иконы Николы Чудотворца с реки Великой?

 

4. Повороты крестных ходов

Если отвлечься от позднейших нововведений, то в основе традиции Вятских крестных ходов лежит почитание икон, явно связанных с деятельностью ушкуйников (ядро их, напомню, составлял рыцарский род Вад, хотя могли быть и самозванцы из простолюдья). Неслучайно официальные даты начала традиций приходятся на конец 14 века, – пика их активности. Логика возникновения особого почитания икон могла быть примерно такова. Так как военно-торговые экспедиции, организуемые новгородцами и вятчанами всегда были сопряжены с риском, то с собой для воодушевления брали иконы «воинственных» святых. Когда после битвы с иноверцами на отвоёванной земле ставили новое поселение, то победоносную икону помещали во вновь построенной часовне или церкви. При этом на место жестокого сражения и гибели людей совершались ежегодные поминальные процессии, которые, как можно предположить, и стали прообразами местных крестных ходов. Остаётся определить места главных сражений и первых поселений христиан на Вятке, после чего первоначальные маршруты ходов легко определятся.

1. По «Повести» первое сражение произошло за Болванский городок (Чуршинское городище), а первую свою слободу новгородцы назвали Никулицей, очевидно в честь св. Николая, особо почитаемая икона которого, фигурирует в нашей истории. Однако церковь в Никульчино в соответствии с храмовой иконой св. князей Бориса и Глеба называлась Борисоглебской. Церковники это расхождение объясняют тем, что взятие Болванки пришлось на летний праздник этих святых, – 24 июля по ст. стилю. Более логично считать, что спустя какое-то время после основания Никулича икона св. Николая находившаяся в Никулицкой церкви была перенесена в Хлынов. Произошло это, скорее всего, вследствие упадка городка на рубеже 15–16 веков.

Если следовать нашему предположению, первые крестные ходы должны были совершаться из Никульчино на Чуршинское городище. Действительно, на его вершине в прошлом совершалось ежегодное поминание неких заложенных (убитых) В неделю Всех святых сюда, помимо прихожан, стекалось до пяти тысяч богомольцев, в том числе из местных вотяков. При этом из с. Троице-Подчуршинского (с.Успенское было крупнейшим в округе) в с. Спасо-Подчуршинское (п. Первомайский, где расположено городище) совершался крестный ход с иконами Живоначальной Троицы и Успения Богоматери. Известно, что на городище издавна стояла деревянная часовня, в 1901 г., её заменили каменной церковью. В Советское время траурное мероприятие было превращено в праздничное гулянье окрестной молодёжи в Троицын день (бесовской шабаш), а на месте церкви была поставлена парашютная вышка.

2. Можно отметить и другие крестные ходы на места побоищ, где обычно сооружалась часовня, в ней во время крестного хода служилась панихида по убитым. Существовал короткий крестный ход из Пятницкой (Сретенской) церкви города Вятки к часовне у Раздерихинского оврага. По легенде, на этом месте ночью вятчане перебили по ошибке устюжан. Затем утром они похоронили всех погибших, а позже устроили часовню и стали совершать панихиды. Эту легенду следует отнести к выдумке, настоящее сражение возле указанного оврага произошло в начале 15 века, когда новгородцы разгромили культовое место вятских язычников Бадзым Куала. Чтобы не тревожить тени языческого прошлого, эту традицию позже переобъяснили «безобидным» столкновением своих, тем более, что устюжан в 16 веке в Хлынове было изрядно.

Это же событие можно принять за истоки традиции Борисоглебского крестного хода из Никульчино в Хлынов. Можно предположить, что с запустением Никулицына городка поминальные крестные ходы из него на Чуршину и Вятское городище (в Александровском саду Хлынова-Вятки) постепенно прекратились. Память об этих красочных мероприятиях сохранилось лишь в ближних окрестностях Чурши и Хлынова. Волковские богомольцы оказались самыми упорными хранителями древних традиций, что можно объяснить только сохранением первоначального русского населения этой округи. Так как они издавна участвовали в обоих ходах, начинавшихся в Никульчино (в Хлынов и на Чуршу), то в последствии, когда их убедили не ходить на Гору со стрелами, они по старой памяти продолжали совершать свои ходы дважды за лето, но уже оба раза через Никульчино в Хлынов.

3. Есть упоминание, что в Котельническом Предтеченском монастыре хранились черепа предводителей устюжан Василия, Феодора и Патрикия, союзников Анфала Никитина, которые почитались за святых воинов. Крестьяне записывали их имена в пометки, обматывали черепа полотенцами и прикладывали к больным головам. Прибывший в 1668 году на Вятку епископ Иона Баранов запретил вредное суеверие и приказал похоронить черепа по христианскому обычаю. Описанная традиция указывает на событие 1421 года, – сражении Анфала Никитина с Михаилом Рассохиным. Эта легенда была в последствии применена для мотивации Раздерихинского сражения в Хлынове. Место знаменитого сражения неопределено, но, скорее всего, оно произошло где-то в районе Котельнича.

4. Верующие ходили также из Истобенского села к часовне Николая Можайского, которая была возведена, якобы, на месте битвы устюжан и неких «рязановских», при этом подразумевается, что селу предшествовала какая-то «деревня Рязановка». Неправдоподобно, что устюжане плыли сюда за 600 верст чтобы устроить кроволитное сражение с крестьянами деревни Рязановка (по описям 17 века деревни тогда состояли, максимум, из десятка дворов. Кроме того, строительство Никольской часовни в с. Истобенском над могилой, где, согласно преданию, лежали погибшие вятчане и устюжане, было одобрено всё тем же исправителем вредных заблуждений Ионой Барановым, что говорит о возможном позднем искажении древней традиции.

Поэтому Истобенское предание можно связать с событиями 1379 года в Арской земле, когда вятчанами был избит некий Рязан со своими людьми, а не только с известным столкновением с устюжским войском. Нукратские булгары были мусульманами, по-русски – резанцами (обрезанными). Существование такой легенды в относительной дали от места событий объясняется переселением жителей из Слободы, чему есть некоторые свидетельства.

5. Плавание и крестный ход на другой берег от Слободского к часовне на месте сражения новгородцев с вотяками. При этом крещёные удмурты местного Кругловского прихода не присутствовали на панихидах, ежегодно совершаемых здесь над «могилами павших в сражении». Кругловские удмурты (с. Круглово–Чола вблизи татарского села Карино) по их преданиям ведут свой род от племени «Ватка», жившего до изгания новгородцами в районе Хлынова (Кылно). Часть удмуртов прибыла сюда в 15–16 веках с Кильмези. Понятно, что местные Слободские разборки их не волновали. К тому же маловероятно, что в этом месте было какое-то крупное сражение. Возможно, таким способом людей отвлекали от смысла истинного события произошедшего на соседней Чурше, подменяя неизвестных уже никому в 19 веке Нукрадских болгар более близкими и понятными вотяками-удмуртами. Правда, исключить некоторую достоверность данной легенды нельзя. Добавлю, что в ПСВ Новгородцы боролись с чудью, отяками и черемисами. К современным татарам, марийцам и удмуртам все они имеют такое же отдалённое отношение, что и мы, нынешние вятские русские, к новгородским ушкуйникам.

5. Возле Талицы-Порошино находилась «весьма древняя часовня, построенная по словамъ предания на томъ месте, где новгородцы, взявшие Хлыновъ, и погнавъ его жителей, одержали надъ ними решительную победу». Эту традицию можно увязать с преданием Слободских удмуртов о сражении новгородцев с вотяками за культовый центр Вятских язычников в начале 15 века. Вероятно, в районе Порошино когда-то жили вотяки. Не исключено, что новгородцы преследовали чудь и отяков, бежавших из окрестностей Никульчино и Чурши. Возможно, также, что в этом месте состоялось сражение в 1489 году.

6. В ПСВ говорится о попытке новгородцев поставить две церкви на левом берегу Вятки ниже Никулича. «И от Никулицына вниз за Вяткою рекою заводиша поставить церкви Богоявления и Воскресения Господня, где же и доныне словут гарь студеная и воскресенская…». Прибрежная пожня (луг) расположенная выше по реке Вятке от Хлынова под названием Гарь, как следует из документа 1595 года, принадлежала Воскресенской церкви. Отсюда её название в ПСВ, – Воскресенская.

По Луппову П. Н. «термином "Студеная гарь" при жизни автора сказания называлась территория, входившая в состав прихода Никольского погоста и отстоявшая от последнего в 5–10 километрах. Ha ней был расположен ряд деревень, в числе которых одна называлась Гарью (или Гырдымовской). К востоку от этой "Гари" находилась (в 18–19 веках) Северюхинская часовня, в которой стоял большой деревянный крест с вырезанной на нем датой «1547». Местному населению Чепецкого прихода был уже неясен повод к построению этих (по всей видимости, поминальных) часовень». Луппов объяснял написание ПСВ желанием вятчан прояснить вопрос о запрещённых Лаврентием Горкой крестных ходах, показать их древность и благонамеренность, а потому упрекает «автора сказания» в неосведомлённости о последней часовне. Однако, памятная дата «1547 год» может относиться не столько ко времени постройки самой часовни, сколько к дате гибели людей. В этот год был поход на Казань, в нём участвовали казаки с вятского левобережья. Поэтому в ПСВ эта часовня не упомянута.

Итак, трактовка памятных событий (побоищ) произошедших в прошлом на месте установки часовен с течением времени могла видоизменяться. Кроме того, некоторые часовни, вероятно, были поставлены в память о важнейших сражениях не там, где они произошли, а по месту проживания благодарных потомков. Это, кстати, обычная практика и в наши дни. Можно только заметить, что в «Повести» и в существоваших традициях просматривается педалирование борьбы с иноверцами. В прошлом, в частности в грамотах 16 века, вотяками звали всё аборигенное население Вятки и, вероятно, не только финно-угорского происхождения. Часть вотяков после крещения стала участвовать в крестных ходах наравне с русскими, вследствие чего в этих церковных мероприятиях поминали погибщих с обоих сторон. Став христианами, все они со временем влились в русский народ и забыли многие подробности прошлого. Некоторые вотяки, поселившись в отдельном Каринском (татарском) анклаве, сохранили историческую память в виде собственных преданий. Здесь они смешивались с прибывавшими с Кильмези удмуртами и отчасти татарами. Сказанное заставляет сомневаться в исключительно поминальной подоплёке возникновения традиции крестных. Все наши древнейшие крестные ходы первоначально были водные, что напоминает плавания военно-торговых экспедиций новгородских ушкуйников с обязательными походными иконами. В «Повести» описано, как новгородцы перед взятием городов аборигенов усердно молились и постились*, а при основании новых поселений сначала ставили церковь, вероятно, на городских воротах. Практически ежегодные в 14–15 веках ближние и дальние походы вятских ушкуйников на Двину, Каму и Волгу не обходились без торжественных церемоний. Плавания начинались в начале лета, походную икону выносили из церкви, где она хранилась, служили молебны за удачу предстоящего плавания. Всё это при скоплении провожающих. Встречи также превращались в торжества и праздник. Тут же устраивался торг из привезённых товаров. Удача в опасных предприятиях и торговых делах приписывалась чудесному образу святого Николая чудотворца, – покровителя мореплавателей и торговцев. Волковский ход по дважды за лето отражает эти встречи и проводы. Эта традиция сохранилась почти в первоначальном виде (утрачена только торговая стороны дела). Стрелы были новгородские и вотские одновременно. Волковцы участвовали в воинственном крестном ходе из Никульчино в Хлынов, и переняли моду на стрелы у Никуличан. Это свидетелствует, что поминальный Борисоглебский ход возник в 15 веке (до запустения Никулича).

Всё это великолепие было оборвано и неизбежно искажено после взятия Вятки в 1489 году, но традиция собираться в определённое время около церкви с иконой Николы Великорецкого для молений и торговли сохранялась. Новые власти после долгих уговоров и давления перенесли икону в Хлынов для обеспечения притока товаров и денег в этот город. Возможно, первое время икону св. Николая раз в год приносили по обещанию на прежнее место, но потом перестали так поступать. Теперь жители Слободы, собравшиеся по привычке в определённый день в селе Никульчино, плыли дальше по реке в Хлынов. Так появился первый крестный ход. По традиции с собой брали икону из Никулицкой церкви, правда, теперь это была другая почитаемая икона – Св. князей Бориса и Глеба.

Со временем церковным властям Хлынова захотелось возглавить народную инициативу и направить её на противостояние «вредным суевериям», – альтернативному ходу язычников на Великую (представляю, как власти поначалу отлавливали их по лесам и преследовали не хуже, чем в 20 веке!). Для этого была придумана версия о нахождении иконы в глухом лесу на берегу притока Вятки в месте древнего капища. Так язычники постепенно становились православными русскими, но вплоть до наших дней сохраняли старые замашки.

Ниболее долго следы воинственности сохранял Волковский крестный. Волковская округа заселялась в основном переселенцами с Устюга и Двины, потомки которых наверняка участвовали в походах вятчан 15 века и других мероприятиях. Но в отличие от жителей Никулича они не подверглись выводу в Московию, а потому сохранили память о героическом прошлом, а потому шли с оружием в руках (позже только с символическими стрелами).

В настоящее время от трёх неформальных крестных ходов остался один совмещённый, – из Волково в Никульчино. Хлынов-Вятка, притянутый за уши к местной традиции, сам собою отпал.

И все-таки, не будем забывать главное – Вятские крестные ходы являются отголосками происходивших когда-то военных баталий, в том числе и «крестовых походов», в которые брали с собой почитаемые и приносящие удачу чудотворные иконы. Традиция выросла не на пустом месте, хотя и была сильно искажена. Главная заслуга в этом сомнительном деле у «Повести о стране Вятской».

Давно было замечено. что Хронограф (3 часть ПСВ) заканчивается 1552 годом, тогда как описание строительства укреплений Хлынова датирует время жизни составителя повести концом 17 века. То есть можно предположить, что ранний список повести был спустя сотню лет дополнен или даже переработан. Хронограф же по какой-то причине был оставлен без изменений. Учитывая религиозную направленность основного текста можно думать, что его создание и правка происходили в церковной среде. В частности, первый вариант мог быть составлен при митрополите Макарии, бывшем новгородском архиепископе и гонителе язычества. Вероятно он, по принесении иконы св. Николая с Вятки в Москву в 1556 году, опираясь на летописные источники и устные рассказы сопровождающих икону вятчан, и написал «Повесть». Основной упор Макарий сделал на завоевании Вятского края набожными новгородцами и их борьбе с неверными аборигенами. В раннем тексте было достоверно отражено местоположение двух важнейших городов Вятской древности: крепости на Чуршинской горе и города в устье Моломы. Последний наверняка был назван Вяткой. Также было упомянуто важное сражение с язычниками в районе будущего Хлынова и рассказ о переносе иконы из Никулицына в новый город. Но главное то, что святость и чудотворность Вятских икон объяснялась успешной (с их помощью) борьбой новгородцев-христиан с язычниками. Реку Вятку в этой повести называли Великой, откуда и пошло название Вятской Великорецкой иконы. Вероятно, крестовый поход на Великую (приток Вятки) произошёл в 16 веке уже после написания этой повести, котороя выступала, таким образом, руководством к действию.

Спустя десятилетия подобная трактовка Вятской истории стала непреемлимой по многим причинам. Русская церковь в ходе реформ Никона подверглась существенному обновлению, приведению всех сторон её жизни к «правильному» православному канону. В 1668 году на Вятку прибыл епископ Иона Баранов, дел после церковного раскола хватало. Неудивительно, что Вятская повесть подверглась существенной правке. Из неё были убраны все «ненужные» подробности об исчезнувших городах (Чурше и древней Вятке), сделан 200-летний сдвиг в прошлое, в результате которого испарились два «сомнительных» века нашей истории. А самое важное, была изменена трактовка обоснования крестных ходов, особенно нового Великорецкого, представлявшего поначалу нерегулярные карательные экспедиции в логово язычников. Его новую историю списали с трафарета о чудесном обретении иконы в лесу, а чудотворения от иконы ограничили безобидными и практичными исцелениями от болезней и прочих житейских напастий. Так как по новому варианту икона св. Николая была задействована в крестном ходе на Великую, то появился отдельный Борисоглебский ход. Одновременно с этим была уничтожена вся старая документация 16 века противоречащая новому варианту Вятской истории. Правка «Повести» была сделана довольно неумело, следы прежнего текста легко видны.

2 часть ПСВ заканчивается так: «Священноначальницы же градодержатели советующе, еже бы имъ ради многонародного собрания общий праздникъ узаконити, и повелеша провозгласникомъ во многи дни на торгу всему народу объявляти, дабы по недели всехъ святыхъ первую неделю Петрова поста все христиане постилися и въ пятый день, сиречь отъ святыя пасхи въ девятую пятницу, праздновали во граде Хлынове святителю Николаю чудотворцу и съ чудотворнымъ его образомъ великорецкимъ хождение кругъ всего града Хлынова учиниша съ постомъ и молитвою чудесъ ради бывающих отъ него, дабы христианскому народу той чудотворный образъ видимъ былъ и день празднества его явления ради чудотворнаго его образа всему народу узаконенъ былъ ведомъ». Этот пассаж завершает историю о перенесении иконы в Хлынов, он сообщает о первоначальной традиции почитания иконы Николая чудотворца, которая заключалась в ношении иконы вокруг града, очевидно, для его сбережения от различных напастей. О плавании с иконой на реку Великую нет ничего. Можно предположить, что это кусок начального текста, написанного ещё до установления традиции походов с иконой на Великую.

Также изначальным является рассказ о взятии Чудского городка, только его нужно отнести к 14 веку и сопоставить с сообщением летописи о походе вятчан в Арскую землю в 1379–80 годах. Аналогично можно поступить с рассказом о взятии Кокшарова. Рассказ же о построении Хлынова относится к более позднему времени. Разумеется, реальные события происходившие на Вятке в течение сотен лет не укладываются в эту простейшую канву. Поэтому ПСВ, даже в её начальном виде, не являлась изложением Вятской истории. Это была лишь иллюстрация к истории возникновения христианских традиций на Вятской земле. В описании борьбы христиан-новгородцев с язычниками и неверными были указаны древние города и места языческих молений, но все они были устранены при правке рукописи в 17 веке. Чуршинское городище нарочито отождествили с Никульчино; а Кокшаров – с Котельничем. Таким образом, в «Повести» образца 16 века была представлена достаточно правдивая история насильственной христианизации Вятского края в 14–16 веках. Но спустя сотню лет она уже не укладывалась в религиозные каноны, а потому была основательно переработана. Отнесение начала событий к 12 веку было вызвано желанием скрыть самый неприглядный с точки зрения церкви период тесных связей с Булгарией и, возможно, приокской языческой Вяткой (вотяков для конспирации переименовали в отяков).

Примечание*. Подобная странная практика имеет вполне логичное объяснение. Усердные молитвы перед решающим сражением мобилизуют и вдохновляют, отчасти даже снижают болевой порог. Ограничения в пище и питье способствуют снижению потерь крови при ранениях и вероятность заражений при внутриполосных ранах. Не будем забывать и о воинских рыцарских элементах этого подготовительного действа.

 

5. О невидимом граде Хлынове

Весьма запутана и часто намеренно искажена начальная история города Кирова – Хлынова – Вятки. Заметим, что название «Вятка» было ему присвоено в конце 18 века по указу императрицы. Большинство вятских историков и краеведов проживают в областном центре и, естественно, ангажированы местной властью, и во все времена всячески в угоду ей поощряют ни на чём не основанные околоисторические выдумки. В частности в солидном, почти академическом учебнике «Вятский край» под редакцией профессора Бердинских В. А. основанию Хлынова посвящена большая многословная глава, а всем остальным вятским городам – гораздо меньшая по размеру главка.* Но даже если рассматривать исключительно документальные материалы, приводимые в данной книге, то и тогда картина вырисовывается совсем не такая однозначная.

Приведу весьма осторожное мнение историка и археолога Л. Макарова.

«Острейшие споры продолжаются по вопросу о зарождении Вятки (Хлынова). "Повесть" сообщает о решении жителей Никулицына и Котельнича заложить город Хлынов на Кикиморской горе и последующем переносе срубленных сооружений на "Балясково поле", на котором и был построен кремль. Один из вероятных списков "Повести", отразившийся в "Топографическом описании Вятского наместничества" 1784 г., датирует это событие 1199 г. В летописях название Вятка появляется с 1374 г., а однозначно как город упоминается "Владимирским летописцем" под 1391 г. и "Списком русских городов дальних и ближних", составленным в 1394-1396 гг. (по Е.П.Наумову). Топоним Хлынов впервые упомянут летописцами под 1457 г. На основании археологических материалов Л. П. Гуссаковский убедительно отнес возникновение города к середине-концу XIII в. на месте более раннего древнерусского селища. Предположения вятских историков (А. В. Эммаусского и В. В. Низова) о постройке Вятки ушкуйниками в 1374 г. не подтверждается, таким образом, ни общеисторическими, ни археологическими данными».

«Хлынов» появляется впервые в связи с походом на Вятку (на Вятскую землю) московского войска в 1457 году. Через пару лет в связи с другим походом становится известно ещё о двух вятских городах, – Котельниче и Орлове. При этом существовавшие уже тогда по археологическим данным Никулицын и Слободской не были упомянуты. Указанное противоречие можно объяснить тем, что летописи о событиях второй половины 15 века существуют в списках более поздних веков, а потому упоминаемый в них Хлынов может быть позднейшей вставкой или заменой названия другого города.

О происхождении названия «Хлынов» существуют разные мнения. Самое простое, как это сделано в «Повести», – от гидронима Хлыновка. Кроме того, топоним «хлынов» явно соотносится со словом «хлын», появившимся в письменных источниках с 16 века. В некоторых областях так называли бродяг и разбойников, отождествляемых часто с вятчанами.

Толковый словарь Даля: хлынить – (вологодск.) вяло, лениво идти или ехать; Сар. – мошенничать, плутовать (не два ли разные глагола?); хлынничать – каз. то же. Хлыновец, хлын – (ниж., вят.) тунеяд, мошенник, вор, обманщик в купле и продаже, барышник, кулак: Берегись, тут хлыны есть! В Тульск. губ. село Хлыново, но хлыновцами зовут вятчан. Хлынец – симб. бродяга. Хлын взял, – пропало; потеряно, украдено, растрачено. Хлынуть, нахлынуть и отхлынуть – натечь, набежать, налететь во множестве, потоком, толпой.

Итак, «хлын» – это мошенник, вор, бездельник, барышник, причём, хлынами считают выходцев с Вятки. Есть употребляемое в пренебрежительном смысле близкое по звучанию слово «шлындик». Можно также подметить, что слово «хлын» связано с неожиданной водой: нахлынула волна, хлынул дождь. Очень похоже, что так могли называть неожиданно нападавших со стороны реки на прибрежные поселения ушкуйников,­ поселившихся на Вятке. Официально считается, что «слово хлын неизвестного происхождения» (другие «непонятные» слова: Москва, Кремль, Русь, Россия, Золотая Орда, Вятка, Водка, Волга). В таких случаях всегда скрывается какая-то Тайна, то есть неудобная по политическим причинам историческая правда.

Выше было сделано обоснованное, на мой взгляд, предположение, что слово «хлын» является отчасти синонимом слова «вятка», одно из значений которого – Клин (см. 5 часть), производное от кол, колоть, колун. На иностранных картах город Хлынов иногда подписан как Klinov.

На Вятке существуют многочисленные гидронимы с корнем «холун» для притоков реки Вятки:

Большая Холуница (приток Вятки напротив Котельнича),

Малая Холуница (там же),

Белая Холуница (устье чуть ниже Слободского),

Черная Холуница (приток в верховьях Вятки),

Холуная (устье около Нагорска),

Холуянка (Слободской район),

Холуновка (Нагорский район),

Холоватка (приток Моломы).

Добавим сюда озеро Холуново (старица реки Вятки вблизи Кирова).

Есть у нас и село Холуново на реке Летке. Замечу, что подобные топонимы встречаются в Новгородской области, например, дер. Холынья. Считается, что эти гидронимы и топонимы происходят от слова холун (холуй) – песчаная коса, отмель, пляж (предположительно от кал-отбросы). На речке Ивкина (приток Быстрицы) есть небольшая деревня с названием Холуй. Стоит она на низинном песчаном берегу, что наглядно проясняет смысл самого слова «холуй». Нет только реки с названием просто «Холуница». (Правда, в ранних источниках 17 века так называют Белую Холуницу.)

Корни слов «холун» и «хлын» явно близки, хотя имеют диалектные различия. Не будучи лингвистом, могу только предположить, что вариант «холун» ближе к полногласному славянскому, то есть простонародному русскому говору. К западу от Вятки встречаются топонимы с корнем «хлын», – Хлыново и т. п. То есть хлыном сторонние наблюдатели (прежде всего, очевидно, москвичи) звали человека, живущего на реке Холунице (по их говору «Хлыновке»). Так как деятельность этих людей для кого-то была неприятна, слово приобрело отрицательную окраску.

Из приведённых размышлений можно сделать вывод, что в 12–15 веках сама река Вятка за обилие песчаных пляжей, отмелей и стариц плавающими по ней ушкуйниками называлась Холуница. Поэтому известный город на ней (Ковровское городище в устье Моломы) называли Холун (он же Вятка), в переводе булгар получивший понятное им название Колын (жеребёнок). В последствии (после погрома Колына-Вятки Тохтамышем) это имя перешло на другой город.

Итак, смысл слова «хлын» – неожиданно появляющийся со стороны реки Хлыновицы налётчик.После того, как эти налётчики, обосновавшиеся на Вятке, получили (первоначально нейтральное, а затем ругательное) имя-прозвище «хлыны», их главную крепость стали звать «град хлынов». (Чей? – хлынов, ударение на последнем слоге!) Если учесть, что в летописях того времени в середине предложения не писали заглавных букв, то становится вполне понятно превращение нарицательного прилагательного в имя собственное «Хлынов». То есть, наименование Хлынов в 14–15 веках мог получить любой город вятчан-ушкуйников, например, Никулич.

Выше была высказана гипотеза о том, что река Вятка в 14–16 веках среди местных жителей была известна под именем «Великая». Кажущееся противоречие с только что выдвинутой версией о наименовании Вятки в этот же период «Холуницей», легко разрешимо, так как протооснова «холун» – хлын-клин – являлась в какой-то степени синонимом слова «Вятка», а также слова «Великий» (вятший, больший). В разговорной речи вятчан 14–15 веков, видимо, употреблялось название «Великая». В городе Слободском приток Вятки – соседнюю реку Белая Холуница – в обиходе называют просто «Белая». В других землях название «Великая» не имело смысла и потому не применялось, о нём узнали только по принесении иконы св. Николая в Москву.

В отношении первоначального места основания Хлынова у летописцев и краеведов шли затяжные споры, не умолкшие и поныне. В реальности не обнаружено никаких веских археологических свидетельств существования достаточно заметного города 15 века на территории нынешнего Кирова (Хлынова 17 века). Такое возможно только в исключительном случае использования удобного естественного рельефа, да и то лишь при незначительности самого поселения. Кировским краеведам пришлось сделать неутешительный вывод, что городовых укреплений у «хлыновской слободы» вообще не существовало. Отождествлять изначальную слободу с известным Хлыновским кремлем 16–17 веков нельзя по многим причинам. Прежде всего, в виду полного отсутствия здесь культурного слоя свидетельствующего о новгородской городской жизни 15 века. (В Никульчино, к примеру, кроме разнообразного оружия, производства металлов и прочего, найдены детские игрушки, музыкальные инструменты, шахматные фигурки.)

Остается только верить путаному рассказу об основании Хлынова в «Повести о стране Вятской», историческая достоверность которого, весьма проблематична. Рассказ изобилует всяческими нравоучениями и божественными промыслами, в частности, упоминается сверхъестественный перенос поселения на другое место ниже по реке. Само слово «слобода» (в те времена синоним слова «свобода») подразумевает поселение свободных от чьих либо поборов, то есть, прежде всего, равных в правах людей. Тогда как выделение Кремля как центра власти и зависимого от него Посада населённого подневольными податными людьми и обнесённого обычно всего лишь частоколом из бревен, говорит о совсем другом типе отношений. Слободы новгородцев-ушкуйников (на Каме и Вятке) представляли собой небольшие стандартные (рассчитанные примерно на тысячу воинов) городки-крепости со стенами в виде срубов. Подобные различия вызваны различиями систем власти: военно-демократической и чиновно-феодальной. Исходя из этого, можно даже положить, что каждая слобода являлась самостоятельным поселением, то есть старшего города на Вятке во времена республики вообще не существовало.

В популярной литературе происхождение названий многих городов объясняют заимствованием названия у речки, протекающей вблизи него. В частности в «Повести»: «… и град устроиша и нарекоша его Хлынов град речки ради Хлыновицы». Это заблуждение. Скорее наоборот, речка получает имя от названия города или села. Например, если верить той же «Повести», первый городок ушкуйники нарекли Никулицыным. Протекающая поблизости речка называется Никуличанка (Никульчинка, Никулинка). Сомнительно, что в данном случае сначала в честь особо почитаемого на Руси святого назвали небольшую речку, а потом город по ней. Тем более что эта речка протекает на достаточном расстоянии от Никульчино (около 4-х км). Выше было высказано предположение о позднем происхождении гидронима «Никулинка» от названия села Никульчино, появившегося в 16 веке рядом с развалинами Никулицына городка. Во времена Вятской республики эта речка, являясь естественным рубежом обороны, называлась «Рубежица», как ныне зовётся её верховье.

Таким образом, при основании нового поселения на берегу небольшой реки или речки обычно неведомого для только что прибывших названия, эта река со временем получала однотипное название: Никулица, Хлыновица, Котельница, Юрья и т. п.Со временем при постепенной смене населения и говоров эти названия видоизменялись. Такого же мнения придерживается и более сведущий в данном вопросе С. Ухов.Парные топонимы (город–река) свидетельствуют о резкой смене населения произошедшей в данной местности. При постепенной мирной замене людей, их метисации, обычно сохраняются прежние названия даже небольших рек и ручьёв.

Есть, однако, «досадные» исключения из этого правила: селения Белая и Чёрная Холуницы на берегах одноименных притоков Вятки. («Цветные» прилагательные в двухсловных топонимах более характерны для гидронимов.) Но в данном случае имеется логическое объяснение этому факту. Указанные поселения появились относительно поздно (в 18 веке), вдали от устьев левобережных притоков Вятки, безусловно, известных задолго до освоения восточного берега реки.

Выше была высказана гипотеза, что резиденция Вятского (Слободского) наместника была перенесена из Слободского в Хлынов. При этом последний был построен заново вблизи от древнего Вятского селища в середине 16 века, став со временем крупнейшим городом на Вятке. В летописных сказаниях и мечтах «выпрямителей истории» это событие переместили в туманное прошлое, заполнив фактическую пустоту в ранней истории города.

Обращает внимание тот факт, что все русские города 13–15 веков располагались на правом берегу реки Вятки. Лишь только Хлынов является исключением. Как мы видели выше, упоминания в летописях и других источниках 15-го и начала 16 веков города с названием Хлынов, недостаточно убедительны. Если он появился здесь после установления московской власти в этом регионе, то это могло произойти только после ликвидации злейшего врага Москвы – Казани, вероятно, контролировавшей левый берег Вятки. Можно предположить, что когда в середине 16 века ситуация на Вятке и нижней Каме изменилась, – появился Новый Хлынов, который и получил со временем старшинство среди вятских городов. Перенос резиденции московских наместников на другой берег объяснялся начавшимся процессом заселения русскими земель к югу от Хлынова и Котельнича. Но где в таком случае был старый Хлынов, город взятый огромным Московским войском в 1489 году?

Допустим, что Никулич (Микуличин по тогдашней языковой норме) оставался «Хлыновым» до 1489 года, не сдался московитам и за это был полностью разрушен, а уцелевшие жители переселены в центральные районы Московии. После этого Верхний Слободской город (верхний по реке по отношению к Никуличу на территории Слободы) стал центром новой власти в этом регионе. В эту схему укладывается провал в письменных сообщениях о Хлынове с 1489 до 1542 года. Можно предполагать, что в этот период город Никулич уже представлял собой поселение без собственного наместничества, то есть, являлся второстепенным Хлыновским посадом. Это могло произойти только в случае его разрушения и постепенного запустения после 1489 года (напомню, посад возле Никульчинского городища существовал примерно до середины 16 века). Такое развитие событий подтверждают глухие замечания некоторых историков 19 века, о том, что Вятка оказала сопротивление.

В этой гипотезе есть одно слабое звено: несмотря на все уникальные для наших мест археологические находки, укрепления Никулича и его размеры сами по себе не представляют чего-то особенного. На крепость, какой должен быть древний Хлынов, осаждаемый шестидесятитысячным воинством, он явно не тянет. Относительно невысокие с юго-запада оборонительные валы Никулича не являлись серьезным препятствием, а его площадь уступала Слободскому городу. Подпускать такое войско к деревянным стенам было бы самоубийственно. У Хлынова должна была быть более серьёзная защита.

Посмотрим, что автор «Повести» говорит о городе Хлынове. Сначала он даёт описание первоначального городка, которое, как мы выяснили в главе «Пыль веков», более соответствует виду Никульчинскому городищу, а затем – изменения в застройке, свидетелем которых в 1664-67 годах он очевидно был (или слышал от очевидцев). То есть, мы видим наложение, как минимум, двух текстов, первоначального – 16 века, и дополнительного – 17-го.

«Во многа бо лета во граде Хлынове где ныне Кремль городъ построены жития жителей техъ кругомъ града храмины другъ подле друга въ близости задними стенами ко рву ставлены вместо городовой стены понеже то место окружено отъ северной страны ископанымъ рвомъ а отъ западу и полудни преглубокимъ рвомъ а съ востоку отъ реки Вятки высокая гора. Избраша бо жителие такое угодное место дабы отъ нашествия супостатъ въ томъ граде быть свободно и ко отмщению удобно.

И где ныне на торгу земской колодяжъ и на томъ ключю построена была винокурня и земская изба за Вознесенскою церковию где ныне богаделни было великое болото и езеро и на томъ месте птицъ ловили, а дале того места кругомъ лесъ былъ. И въ гору что ныне Спенцынская улица недалече отъ нынешней Воскресенской церкви ходили въ чащи леса по ягоды».

Вознесенская церковь стояла в малом городе (кремле), то есть, автор описывает времена до построения его укреплений, когда городок, вероятно, имел меньшие размеры. Обратим внимание на упоминание о построенной на ключу (на свободном месте) винокурне и земской избе (варант «бане»). Земская изба могла появиться не ранее середины 16 века (о существовании её в домосковские времена можно только гадать), автор описывает как будто видел всё своими глазами.

О винокурне нужно сказать особо. Из описей Хлынова 17 века (впервые с 1637 г.) следует, что подобные заведения располагались возле Засоры (бани – в самом овраге). На месте первоначального Вятского поселения (возле Раздерихинского оврага) ничего подобного не было. Это всё говорит о появлении Хлынова в 16 веке на несколько сотен метров южнее Вятского городища, на котором, вероятно, в то время продолжали жить.

Вероятно, данный отрывок сохранил следы первого варианта рукописи, так как слегка путаное описание отчасти напоминает местоположение Вятского селища 12–15 веков (на мысу в районе Александровского сада), примыкавшего к Раздерихинскому оврагу с севера (200-метровый ров), с запада и юга могла быть неглубокая канава. Следов укреплений этого первоначального поселения до сих пор не обнаружено, их попросту могло и не быть: роль стен выполняли поставленные вплотную друг к другу «храмины» (жилые срубы) высотой до 5 метров. Собранный археологический материал говорит о достаточно крупном славяно-вотском поселении появившемся на рубеже 13–14 веков, однако, городом (центром власти) оно вряд ли было, так как почти не найдено оружия и прочих принадлежностей военно-торговой элиты. Кроме того, нет никаких свидетельств перестроения этого города в конце 14 века.

Далее идёт описание строительства посада. «И егда во граде умножишася людие и поселились свободно и тогда боящеся нашествия супостат поставили острог кругом всего посаду наченше с полуденной стороны от глубокова рва (овраг Засора с ручьём) где ныне выше винокурны словет Епихов поток (канава для стоков в овраг) и ведоша тот острог на север до глубокова ж рва (Раздерихинского оврага) где ныне башня троеворотна и построиша башни на проезжих дорогах».

То есть в территорию города вошло пространство между двумя оврагами, в том числе Вятское городище. Всего примерно 30 гектаров. При относительно небольшом населении (около 4000 жителей в середине 17 века) город представлял собой большую деревню с усадьбами, огородами и т. п. В целом мы видим описание ограждённого лишь забором из брёвен городского посада, существовавшего до строительства земляных укреплений в 1660-х годах, вызванного начавшейся гражданской смутой и войной под началом Степана Разина.** Более укреплённый внутренний Малый город (собственно Хлынов) был местом для временного сидения при осаде.

Хлынов начала 17 века.
1 – Вятское городище; 2 – Кремль, Малый город; 3 – Трифонов монастырь; 4 – Женский монастырь;
5 – Торговая площадь на посаде; 6 – подгорные кварталы бедноты, хозпостройки;
7 – могильник 16–17 веков, Раздерихинская часовня (церкви не все).

Но вернёмся назад. В «Повести» место, выбранное для города Хлынова, описано красочно, но несколько туманно. «И избравше место прекрасно над рекою Вяткою близь устия реки Хлыновицы (инии ж реша в то время по реке оной летевше птицы и крычавше хлы хлы и от того назвася та река Хлыновица) на высокой горе иже ныне зовется Кикиморская место бо оно ко общему вселению удобно и из тоя горы преславно источники вод истекающия многия. И по общему согласию во уреченную годину сошедшеся народи мнози Новгородцев на оной горе начаша к созиданию града место устрояти древеса готовити располагающе како созидати град. И заутра воставше обретоша некако Божиим промыслом все изготовлению принесено по Вятке реке ниже на высокое ж пространнейшее место и широкое поле иже в то время нарицашеся Баласково поле».

Замечание о пролетевших птицах, – ходячая народная легенда, в которой явно сомневался даже составитель «Повести». Так же как и замечание об устье Хлыновицы, необходимое для ещё одного «объяснения» названия города.

Итак, по «Повести» город был построен новгородцами-христианами на пустом месте. Тогда как Вятское городище по преданиям удмуртов подтверждаемым археологией было заселено язычниками ещё в начале 15 века. Возможно, этот городок в течение 15 века прекратил своё существование. ПСВ ничего не сообщает о старом городе. Хлыновский кремль был построен рядом с Вятским городищем, но почему-то не на нём самом. Остаётся предположить, что какая-то жизнь здесь продолжалась, но ПСВ об этом молчит, так как относит построение Хлынова в далёкое прошлое.

Сюжет о чудесном перенесении стройматериалов на другое более удобное место подразумевает Божий промысел и встречается в подобной литературе. Давно уже было обращено внимание, что Баласково поле могло получить своё название вследствие того, что когда-то оно принадлежало некому Балаксе или Балакше, судя по имени, выходцу из Новгородской земли (Балакать – говорить, болтать; фамилия известна с 15 века). Внимание! Если местом, на котором был построен город, владел некий Балакша, то о древности города Хлынова говорить не приходится. Замечу, что топонимы с основой «балак» (вероятно другие бывшие владения этого человека или его потомков) встречаются на территории Слободы: Балаксинцы (возле Шепелей на полпути между Слободским и Кировым), Балаки (возле Вагино, выше по реке от Шестаково), Балакинская (возле Роговой); ныне встречается фамилии Балакшин и Вараксин, но в описях Хлынова 17 века их нет. На исчезновение этого Балакши косвенно указывает и замечание «в то время нарицашеся Баласково поле».

(Возможно, название «Балясково поле» означало место, где располагался «Балик» – по-булгарски – небольшой городок, селение, посад. Таким баликом вполне могло считаться славяно-вотское поселение 13–14 веков, Вятское городище. В любом случае, Хлынов был построен не на пустом месте.)

Итак, Балакша (и его потомки) жили в Слободе, при этом территория нынешнего Кирова вошла в неё только после изгнания непримиримых вотяков-язычников примерно в первой половине 15 века.***

По ПСВ на месте нового города сначала был поставлен Крестовоздвиженский храм. «И на том благоизбранном месте вначале поставиша церковь во имя Воздвижения честнаго и животворящаго креста Господня и град устроиша и нарекоша его Хлынов град речки ради Хлыновицы».

В описи 1615 года церковь Воздвижения названа среди строений Малого города. (До погрома большевиков храм с таким названием находился в районе Кировского телецентра, – к югу от оврага Засора. Вероятно, церковь была перенесена по мере расширения города.) В «Сказании о вятчанех» (предполагаемый ранний вариант ПСВ), основание Хлынова описано несколько иначе: «В начале поставиша церковь во имя чюднаго Богоявления, и потом покопаша рвы великие и поставиша град (имеются в виду рвы вокруг Малого города с северо-запада).

По другой версии первая часовня с образом Спасителя была поставлена южнее на другом берегу речки Хлыновицы, где в последствии находилось село Хлыновское, затем район города «Слобода Хлыновка», а ныне Хлыновская улица (№ 7 на карте в 1 части) и ул. Блюхера (Большая Хлыновская). С учетом рельефа многовековой давности (это не очень возвышенное место тогда, по-видимому, было с трех сторон окружено водами Вятки и ее притока), данный вариант предпочтительнее. Таким образом, Слобода Хлыновка 14–15 века была (если была) относительно небольшим поселением в устье левого притока Вятки речки Хлыновицы, защищенным лишь береговыми склонами.

Часть текста (после удаления явно вставных подробностей) является куском первоначального документа или воспоминания: «И избравше место прекрасно над рекою Вяткою… на высокой горе... И по общему согласию сошедшеся народи мнози на оной горе начаша … древеса готовити». Обратим внимание на вставку «ныне зовётся Кикиморская». Она говорит, что еще на памяти автора это место звалось как-то иначе или вообще не имело названия. Кикиморка впервые упомянута в переписной книге 1678 года: «за монастырскою оградою под горою Кикимеркою подле Вятку реку слободка внове а в ней дворы бобыльские». В дореволюционной Вятке для увековечивания мифа существовала улица Кикиморская, ныне Водопроводная (в районе телецентра, № 6 на карте в 1 части). Никакой выдающейся горы здесь не видно.

Итак, сначала, якобы, хотели ставить город на Кикиморской горе, но перенесли строительство на Балясково поле, – заготовленный материал за ночь чудесным образом был перенесен ниже по реке. Сплав бревен и даже срубов по реке часто применяется для доставки материала от места заготовки к месту использования. Поэтому данная легенда вполне может иметь реальную основу. То есть, возможно, уже существовавший город могли разобрать, а срубы сплавить вниз по реке для сборки на новом месте. Подготовка срубов требует немалое время, к тому же этим делом обычно занимаются по осени (летом полно других забот). Поэтому удобнее готовить срубы для нового города вблизи от жилья основной массы работников, то есть, невдалеке от какого-то уже существующего поселения. И лишь когда всё будет готово, на плотах с заготовленным материалом спуститься вниз по реке, где на заранее выбранном месте быстро поставить новые жилища и стены. Земляные работы на начальном этапе строительства города были невелики, рвы и валы наращивали постепенно при реконструкции укреплений примерно каждые 30 лет. Такая практика известна из истории.

Если считать, что рельеф местности в момент основания Хлынова был примерно таким как сейчас, то перенос брёвен по воде с нынешней Кикиморки к месту строительства Хлыновского кремля вряд ли возможен, так как вдоль материкового берега Вятки (по её старому руслу) течёт лишь небольшая речка Хлыновка. Если же 600 лет назад в этом месте текла сама река Вятка, то ещё хуже: расстояние от Хлыновского Кремля до старого устья Хлыновки около километра. В таком случае наречение города «речки ради Хлыновицы» становится весьма надуманным. Летописец явно сочинил версию о том, что сначала город хотели поставить в устье Хлыновицы, чтобы объяснить происхождение названия города от этой речки. Кроме того, спускать брёвна в воду ради 1 км пути не имеет большого смысла.

Кировские краеведы безуспешно искали Кикиморку и древнее поселение на ней. Замечу, что подходящей горы в округе нет. Горой называют достаточно заметный и высокий отдельно стоящий холм. Для устройства города он, к тому же, должен иметь плоскую вершину, площадью, по крайней мере, более гектара.

Левый берег Вятки в районе Хлынова даже после 1437 года (предположительная дата сражения за «Вятское городище») был небезопасным. Черемисам, вотякам и татарам (если судить по «Повести», основным противникам вятчан того времени) подобраться сюда гораздо проще.

С другой стороны, есть серьезные основания верить «Повести» о переносе основного поселения вятчан из Никулича в более защищенное место. Во-первых, укрепления Никулича относительно невелики; во-вторых, археологических находок второй половины 15 века здесь не так много. Произойти это могло незадолго до 1457 года (первое упоминание о Хлынове в русских летописях). То есть вскоре после смерти Шемяки и начавшегося вслед за этим бурного процесса «собирания земель» и усиления Москвы, а, следовательно, возросшей опасности вторжения на Вятку. При этом вариант переноса города в район Кирова имеет плюсы: в виду необходимости переправы левый берег более недоступен для противника пришедшего со стороны Устюга; кроме этого отсюда удобное сообщение с союзной вятчанам Казанью. Но существовало ли на тот момент городское поселение в районе Кирова? Археологических данных свидетельствующих в пользу этого, как уже говорилось, нет.

Кикимора (Мара) – мифическое божество женского рода у восточных славян, злой дух дома, жена домового, иногда лешачиха. Под влиянием христианства это слово приобрело ироническую окраску, а когда-то наименование «Кикимора» внушало страх и уважение. Слово Кикимора у нас широко распространено, так зовут неприглядную, сварливую женщину. Гора с таким названием должна быть достаточно значительной, зримо выделяться из окружающего рельефа, в дохристианские времена она могла быть сакральным местом живущих в округе. Недалеко от села Совье Слободского района (ранее село входило в Шестаковскую волость Слободского уезда) была деревня Широбоково, имевшая также другое название Гора Кикимора. Скорее всего, это иносказательное наречение, взятое от реально существовавшего объекта. Село Совье никогда не входило в Вятский (Хлыновский) уезд, а потому заимствование названия напрямую из города Вятки маловероятно.

Горой можно назвать Чуршинское городище, но оно явно мало даже для половины жителей Никулича, к тому же не известно чтобы оно имело близкое название (правда, в ДТ упоминается Мер-Чура, по нашему мнению, правитель Чурши воин-богатырь Мар). Холмов вдоль берега Вятки достаточно много, но самое подходящее место для такой крепости – вершина безымянного Слободского холма, о котором уже говорилось в самом начале нашего исследования. Можно предположить, что новый город построили рядом с древней Коллогой. Судя по основательности земляных укреплений и значительности их размеров, он был возведен людьми, явно готовящимися к отражению опасного противника.

Официальных источников 17–18 веков об этом сооружении молчат. Однако, есть одно косвенное свидетельство, о нем уже говорилось в самом начале данной работы. Это старое название улицы Грина в Слободском – Гласисная. В старой Вятке также была Глассисная улица, которая проходила поблизости с древними земляными ограждениями Хлыновского посада. (Такие названия улиц были также в Малмыже и Яранске.) Это, вроде бы, подтверждает наличие в Слободском видимых в прошлом земляных сооружений. Однако, улица с названием Глассисная далеко отстоит от территории города Слободска изображённого на карте 17 века. Если в районе этой улицы действительно были какие-то сооружения, то они не относились к известному Слободскому городу. Не здесь ли находился первый Хлынов? Но кто и когда мог его построить?

Первый вариант – сами вятчане в середине 15 века для защиты от угроз Москвы. Сюда на труднодоступную для сухопутного войска окраину Вятской земли год за годом стекались все отъявленные противниками Московских порядков, в том числе из побитого в 1470-х годах и потерявшего свободу Великого Новгорода. Понятно, что эта крепость получила внешнее (от москвичей) наименование город Хлынов. На его фоне Коллога выглядела посадом.

Относительно неглубокий со стороны поля ров Никулича достаточно легко засыпать в ходе штурма. А вот эскарпированный уступ сооруженный вокруг Кикиморской горы не засыплешь. К нему нужно приваливать в качестве примёта различный материал (брёвна, доски, лестницы), по которому потом легче карабкаться вверх по насыпи.****

Городок Никулич продолжал существовать до 1489 года в качестве пограничной крепости, составляя вместе с Волковским погостом оборонительную линию Слободы. В таком раскладе после 1489 года в Хлыновской крепости, заселённой лойяльными новой власти людьми, сидели Слободские наместники.

Второй вариант – острог на Кикиморской горе был поставлен пришедшим на Вятку в 1489 году московско-устюжским войском для закрепления результатов завоевания. Поначалу, до окончательного усмирения края в середине 16 века, в нём располагалось конное войско и резиденция Слободского наместника. В середине 16 века, когда политическая ситуация совершенно изменилась, город на Кикиморской горе разобрали и вместе с людьми сплавили вниз по реке на левый берег Вятки. Неисключено, также, что именно он сгорел в 1552 году. Косвенно это вытекает из следующих размышлений.

По описям 1615 года деревянные укрепления Слободского и Шестаковского городов находились в ветхом состоянии, тогда как Хлыновские – в исправном. Из документов 16 века следует, что Шестаков был построен в 1542 году, то есть, за 73 года до описи. Известно, что деревянные города обновлялись примерно через каждые 30–40 лет. Отсюда понятно, что к 1615 году Шестаков пришёл в негодность. Если Слободской город сгорел в 1552 году, то в 1615 году его укреплениям было 63 года. Это много, но в описи говорится также о ветхой Никольской церкви. Деревянные сооружения (церкви и дома) при надлежащем уходе служат заметно больше 60 лет. Достаточно вспомнить часовню Михаила Архангела в Слободском монастыре, функционировавшую 300 лет, – с 1610 до 1917 года. Даже если учесть, что она, по некоторым признакам, перестраивалась, то и в таком случае сруб прослужил не менее 100 лет. Выходит, в 1552 году Никольская церковь в Слободском городе не горела, и тогда сам пожар ставится под сомнение. Но он был! Это вроде бы подтверждает сущестование до 1552 года некого другого Слободского города.

Выбор из возможных вариантов могли бы дать раскопки в Слободском и Кирове. Надо лишь учесть, что город на Кикиморской горе существовал (если существовал) относительно короткое время, не более сотни лет. Принимая во внимание размывание верхнего слоя на возвышенном месте и последующее интенсивное городское строительство, культурный слой второй половины 15-го – начала 16 веков очень тонок, всего 10–15 см, погребён почвенным наносом 17–18 веков (в этот период здесь никто не жил), да и сохраниться он мог лишь фрагментарно. Однако, при желании выявить его можно.*****

Подведём некоторый итог в вопросе «о невидимом граде Хлынове». Появление центра власти на левом берегу Вятки было вызвано несколькими причинами, одна из которых завоевание Казани в 1552 году и как следствие присоединение к Вятским владениям Москвы низовий Вятки, а также пожар и неспокойная обстановка в Слободском городе. В новый Хлынов была перенесена церковь с иконой Николая чудотворца Великорецкого. Священникам Никольской церкви проживание в строящемся Хлыновском посаде в окружении чёрного люда задавленного повинностями и налогами было тягостно в сравнении с прежней относительно привольной и налаженной жизнью, а потому, воспользовавшись тем, что почитаемая икона в 1555 году была отправлена в Москву, они испросили для себя особых привилегий.

В описях Хлынова 1615 века устройство осадных двором объясняется угрозой «от черемисския войны». Восстания черемисов были в течение всего 16 века. В грамоте 1522 года в Слободской город упомянуто сидение в осаде окрестного населения, в 1552–57 годах была настоящая война, также в 70–80-х годах. Всё это косвенно датирует построение укреплений Хлынова серединой 16 века. Так как основная угроза в этот период шла с юга, то новый город поставили на северном краю оврага Засора.

К концу века ситуация постепенно изменялась. Казань была окончательно разгромлена, а с разбойниками на Вятке удалось в основном справиться. Поэтому наместник перебрался в новый Хлынов: он ближе к Москве и к новым южным вятским территориям, а также в стороне от Слободы. Слобожанам в порядке царского «эксперимента» дали местное (выборное) самоуправление. До того под гнётом власти царских наместников Вятка (как Новгород и Псков) испытала в полной мере ордынское иго! Всё население стало государевыми холопами, обременёнными десятками налогов, даней и поборов. Территорию поделили на станы, воеводства и уезды во главе с присланными чиновниками. Народ беднел и разбегался, города пустели, налоги не собирались. Некоторое оживление началось лишь с концом царствования Ивана Грозного. В Смутное время гражданской войны Вятка в надежде на лучшее поддержала оппозицию в лице Лжедмитрия. По некоторым сообщениям этот самозванец имел отношение к нашему краю. По мнению историков, Слободской город пострадал после поражения Лжедмитрия, судя по всему, слобожанам запретили восстанавливать городские укрепления и изготавливать оружие, при этом часть населения разбежалась.

В 17 веке вместо наместников из Москвы стали присылать воевод. Жалованье им давало правительство, (что не мешало, однако, заниматься незаконными поборами), а потому их проживание было не столь обременительно для местного населения. Примечательно, что Вятских воевод было двое: хлыновской и слободской. Это и понятно. Расширение Вятской провинции с конца 16-го века шло в основном в двух направлениях: на северо-восток и на юг. Причем южное направление стало приоритетным, здесь строятся небольшие городки-крепости: Малмыж (1580), Яранск, Царевосанчурск и Уржум (1584), Кукарка (1594). Вятские поляны с обширными землями в 1595 году по указу царя переданы от Казани во владение Вятского (Трифонова) монастыря. Хлынов в 17 веке вдвое превосходил Слободской по числу жителей, и эта пропорция сохранялась до начала 20 века. Другие города были невелики. Котельнич и Орлов – в 2-3 раза меньше Слободского, остальные – в 5-10 раз.

Мы ещё очень мало знаем об этом непростом периоде нашей истории. Полную ясность в вопросе могли бы дать полномасштабные раскопки в Слободском городе, а также документы 16 века. Но подробные описи Вятских городов и селений известны лишь с начала 17 века. А ведь учёт был необходим и ранее, налоги собирали и ещё как. Где описи присланных из Москвы «больших писцов» на основании которых мог быть составлен первый вариант ПСВ?!

Итак, многие события Вятской истории 14–15 веков не имеют отношения к городу Хлынову, ставшему заметным лишь с середины 16-го века. В виду наслоившихся вокруг его официозной истории заморочек и фальсификаций******, подогреваемых амбициями чиновников областного центра, вопрос о дате основания города достаточно запутан. Отметим, что интерес к этому в последнее время заметно поостыл, – громкие даты одна за другой ускользают от кировчан.

Начнем с того, что известные из ПСВ даты 12 века (1174, 1181) к нынешнему городу Кирову не относятся. 1374-ый, от которого до сей поры, втихаря идет официальный отсчет лет, также безоснователен. Во-первых, смутное поминание города Вятка в летописях под этим годом не относится к известному по документам второй половины 15 века городу Хлынову. Во-вторых, ни о каком переносе в то время города из Никульчино на другой берег ниже по реке не может быть речи, так как Никулич и по «Повести» и по археологическим данным продолжал существовать и дальше. Выше мы уже обсуждали, что летописные упоминания 15 века о Хлынове сомнительны и, возможно, не относятся к городу, существовавшему под этим именем в 16–18 веках. Очень показательно, что о Хлынове нет достоверных упоминаний даже начала 16 века. Таких как, например, грамота 1505 года о присылке в Слободской нового наместника.

Дата «1399 год» в «Повести» или еще где-то не указана, а была выведена произвольно, отчасти на основании записи 1401 года о Суздальском князе и городке св. Николы (см. выше). Можно бы считать, что в этом году было нанесено окончательное поражение удмуртам племени «ватка» и вблизи от устья речки Хлыновки построена слобода, куда оперативно принесли икону св. Николая. Но это очень сомнительно. В устном предании сами удмурты называют иное число: сражение на культовом Вятском городище произошло за 52 года до прихода на Вятку Белого царя, что соответствует 1437 (или 1407) году. Впрочем, в любом случае, широко праздновать эту дату в виду тягостных воспоминаний о ней аборигенов (вятских удмуртов) некорректно, но и отодвигать ее на 200 лет в прошлое, – грешить против истины. Найти нейтральную, пусть и более позднюю дату, не удается из-за отсутствия оной подтвержденной документально. Остаётся только, всячески замалчивая нашу трагическую историю, не тревожа скелеты в родном шкафу, ограничиться туманными сказаниями о «поле Балясковом» и поверхностно истолкованными археологическими находками в Кировском музее.

Можно заметить, что название Хлынов не прижилось, город чаще звали Вяткой. Но, как мы выяснили в 5 части, название Вятка изначально относилось не к какому-то городу или даже местности и реке, а более к правящему сословию вятчан.

Город с названием Хлынов был известен более двухсот лет. Примерно вдвое меньше его звали Вятка, а последние 70 лет – Киров. Город долго шел к этому имени. Никогда не был он древней Вяткой, да и Хлыновым звался отчасти внасмешку. И вот нашел имя по душе – Киров! Мало кто помнит уже убиенного Сергея Мироныча Кострикова. Зато все знают о древнем кровожадном персидском царе по кличке Кир. Есть, кстати, христианский святой с таким именем.*******

И вот ныне спустя 17 лет после очередных «революционных перемен» пошли разговоры об обратном переименовании. Кому-то не иначе как от нечего делать захотелось «оставить по себе память» и к всеобщему удовольствию возвратить «историческое название Вятка». Но это славное имя носит наша главная река, а потому дублировать гидроним нет смысла. Напомню некоторые факты. В декабре 1934 года через два дня после смерти Сергея Мироныча город Вятку переименовали в Киров. В то время Вятская земля не имела административной самостоятельности, а в качестве дюжины отдельных районов входила в состав Горьковского края! При этом в городе Вятке проживало всего 25 тысяч жителей. Кто-то вовремя подсуетился с этим переименованием, статус города повысился и спустя пару лет появился Кировский край. (Потом, правда, из него вывели Удмуртию, и переименовали в Кировскую область.) После этого Киров стал бурно развиваться, его население выросло почти в 20 раз. Выходит, своему земляку мы в какой-то мере обязаны восстановлением формальной Вятской автономии. Такие вот аллюры, а потому – да здравствует Киров! Никто не мешает в явочном порядке называть город и область как душе угодно (что, кстати, и происходит).

Примечание*. Замечу, что город Слободской вообще упоминается сквозь зубы, мол, был и такой в общем ряду. Если судить по этому учебнику, примечателен он в основном «огромной колокольней». Есть в книге и совершенные ляпы: на странице 14-ой городище Иднакар причислено к марийским, а на соседней 18-ой – к удмуртским.

Примечание**. По описи 1628 года город Хлынов был рублен в две стены, с 8 башнями. Описания укреплений посадского острога нет, вероятно, он представлял собой обыкновенный забор из вертикальных брёвен. Возможно, именно эти обгоревшие в большом пожаре 1632 года укрепления малого города (двойная стенка из горизонтальных брёвен, между которыми засыпана глина) были обнаружены при раскопках вала Хлыновского кремля конца 17 века (см. 1 часть), который был насыпан позже сверху.

«7122 (1663) года месяца сентября в 17 день начали строить земляной город, а строили стольник и воевода князь Григорий Афанасьевич Козловский, а делали оба города 3 года» (Летописец старых лет). Вал длиной 400 сажен окружал малый город на берегу Вятки, а в 1476 сажен – опоясывал посад (острог) между двух больших оврагов. Земляные стены представляли собой утрамбованные насыпи (с углом около 45 градусов), армированные снаружи плетнями из веток и тонких брёвен. В нашем влажном климате такая «глинобитная» стена доволно быстро разрушается, оползает и требует постоянного подновления. Поверх земляной стены шёл частокол с башнями. Ворота города и посада представляли собой также башни, но многоэтажные, срубленные от уровня почвы, некоторые из которых (в частности, Никольская), судя по названиям, были надвратными церквами. Самой высокой башней кремля была Спасская: над её воротами висел образ «Нерукотворного Спаса» (тот самый, что потом забрали в Москву).

Описанные земляные стены характерны для азиатских городов; большая часть Великой Китайской стены представляла собой именно такую утрамбованную в деревянной опалубке и армированную прутьями глинобитную конструкцию, обложенную кое-где камнями и кирпичем. Кстати, китайская стена, несмотря на её грандиозность, не могла оградить Империю от набегов северных кочевников. Она предназначалась, прежде всего, для воспрепятствования бегства из строго зарегламентированной сословной Поднебесной замученных поборами и вечной нищетой крестьян. «Великая Китайская стена» была предтечей уникальных по сложности и системе охраны Советской границы и её Европейской разновидности – Берлинской стены.

Примечание***.Сделаем необходимое пояснение. Культурный слой 10–12 веков на городищах в районе города Кирова (Вятское и др.) относят к финно-угорским народам. С началом 13 века этот слой постепенно перекрывается русскими находками, которые, однако, сохраняют некоторые черты прежней культуры. С другой стороны, предание Слободских удмуртов ясно свидетельствует, что их предки проживали на городище в районе Александровского сада в Кирове до момента изгнания их оттуда новгородцами-христианами, приверженцами Николы. Археология подтверждает это – на Вятском городище в 15 веке никто не жил. Отсюда можно заключить, что предки удмуртов, вотяки, к этому моменту уже были заметно русифицированы, в частности, переняли форму глиняной посуды, жили под эгидой некого славяно-русского правящего на Вятке сословия (как в Иднакаре). Взаимное неприятие аборигенов и новгородцев проходило, в основном, в вопросе веры. Крестовый поход был направлен прежде всего против властного сословия Арской земли, – Чуди (Нукратских булгар?). Вотяки, как зависимое от них население, вынуждены были участвовать в этой борьбе. Маловероятно, что новгородцы принуждали аборигенов к принятию христианства. После завоевания, отношения с вотяками (и, видимо, с Арскими татарами) постепенно стали мирными. Пока трудно судить, являлись ли Арские князья из Карино хозяевами края до прихода новгородцев (примерно в 1380 году). В их преданиях нет и намёка на владения в прошлом правобережьем Вятки, претензии ограничиваются землями вдоль Чепцы, полученными по жалованным грамотам 15–16 веков. Однако, нельзя исключить, что изгнанные с правого берега булгары-бигеры, по договоренности с новгородцами-вятчанами ограничились левобережьем Вятки.

Примечание****. Хотя место это достаточно высокое, проблем с питьевой водой во время осады здесь не было, колодец глубиной 12–15 метром мог обеспечить несколько тысяч людей. Кроме того, от восточного угла предполагаемой крепости под нынешним Детским парком мог быть проделан тайный ход к берегу реки, где есть мощный источник.

Примечание*****. Например, в Кремле на Боровицком холме (древняя часть города, усадьба князей) были обнаружены остатки предметов роскоши производства Улуса Джучи и его восточных соседей (Китай, Иран, Малая Азия) в тонком культурном слое конца 13 – начала 14 века, что свидетельствует о появлении уже во времена князя Даниила Московского (сына Алесандра Невского) тесных связей с Ордой.

Примечание******. Напомню широко известное предание о событиях 1421 года. Хлыновцы ожидали нападения, якобы, вотяков. Помощь им обещали послать устюжане. Но появились они не с той стороны, откуда их поджидали, а потому в ночное время были приняты за врагов. Неприятеля встретили на кромке оврага к северу от города. И только на рассвете обнаружили свою ошибку. Здесь всё нелогично и путано. Устюжане пришли с севера, откуда их и должны были ждать; обознаться при контактном бое, даже ночью, так чтобы угробить 4000 человек – невероятно. Чтобы подойти к Хлынову (Кирову) с севера нужно сначала переправиться через реку, а сделать это незаметно (и к тому же ночью) не так-то просто. Если же, как обычно, устюжане плыли по реке, то принять их за вотяков не сконных к таким передвижениям, совершенно невозможно.

В Хлынове много позже на краю Раздерихинского оврага, где виднелись древние братские могилы, якобы, в память об этом событии была поставлена Устюжская часовня, но кто похоронен возле нее – долгое время оставалось неизвестно. Некоторыми исследователями предполагалось, что здесь, в местной скудельнице (божедомке), хоронили «нехороших мертвяков» – нищих, умерших при неясных обстоятельствах (убитых, самоубийц и утопленников), тела которых попросту кидали в общие ямы, присыпали сверху землей или закладывали брёвнами. Часовня же была поставлена для поминания их душ.

В 1990-ые годы Е.А. Кошелевой было археологически изучено это место: она проводила надзоры за земляными работами при строительстве домов на месте "Старых ям". Мнение Д.К. Зеленина, что на этом месте была божедомка, подтвердилось. Об этом свидетельствует способ захоронения: тела похоронены без гробов в специально вырытых ямах, а сверху они заложены бревнами . Добавлю, что район "Старых ям" в конце XVI – начале XVII веков был окраиной города (здесь же находилось заброшенное Вятское городище с культовым капищем), где обычно и устраивались такие скудельницы.

Претендующий на роль древнего Хлынова Никулич имеет овраг с северной стороны, но он видимо примыкал вплотную к стене города и драться на его кромке невозможно, удобнее подойти с юга, а не ломиться напролом. Скорее всего, знаменитое сражение произошло где-то в другом месте, например, к северу от Котельнича и Ковровского городища, о чём существует местное предание.

Примечание*******. Кир был врачом в городе Александрии. Он лечил больных безвозмездно, и своими наставлениями и примером добродетельной жизни обратил ко Христу многих язычников. В то время император Диоклитиан (284–305) воздвиг на христиан гонение. Святой Кир был обвинен перед наместником, и тот приказал арестовать святого. Узнав об этом, Кир удалился в Аравийскую пустыню, исполняя слова Христа: «Когда вас гонят в одном городе, бегите в другой». По прибытии в Аравийскую пустыню святой Кир принял монашеский постриг. Узнав, что в Египте в городе Канопе схвачена христианка Афанасия с тремя юными дочерьми Кир и его ученик Иоанн поспешили в Каноп, опасаясь, как бы страх перед мучениями не заставил юных исповедниц отречься от Христа. Они посетили их в темнице и утвердили в мужестве перед предстоящим подвигом. Об этом было донесено градоправителю Канопа Сириану, который приказал схватить обоих мужей и жестоко пытать на глазах Афанасии и ее дочерей. Святые исповедники остались непоколебимыми. Оставив их, мучитель начал истязать Афанасию с дочерьми, но не смог побороть их мужества и повелел обезглавить. Вслед за ними на том же месте казнили и святых бессребреников Кира и Иоанна ( в 311 году). Христиане погребли их тела в церкви святого апостола и Евангелиста Марка. В 412 году мощи святых Кира и Иоанна были перенесены из Канопа в близлежащее селение Мануфин. Святитель Кирилл построил в Мануфине храм во имя святых. Впоследствии их мощи были перенесены в Рим, а оттуда в Мюнхен.

В 1765 году на Солянке в центре Москвы заложили церковь во имя свв. Кира и Иоанна по случаю восшествия на престол императрицы Екатерины II, которое состоялось в день памяти святых Кира и Иоанна 28 июня 1762 года. Ставить в Москве храмы-памятники, освященные по празднику дня восшествия на престол, было старинной традицией.

Так что с христианской точки зрения всё ОК. Остается только построить в Кирове храм в честь св. Кира, испросить у немцев частицу мощей (не звери – дадут на благое дело, можно пообещать возобновление работы католического кастёла). Только нынешние церковнослужители вряд ли согласятся на такие новшества.

 

6. Город на Кикиморской горе

«В конце этой главы сделаю еще одно, почти курьезное, замечание. Некоторые радикально настроенные слободские краеведы высказывают смутно угадываемую и почти ничем не обоснованную, но приятную для местных патриотов легенду, по которой главный город ушкуйников – «невидимый град Хлынов» – представлял собой группу поселений-слобод, расположенных на территории нынешнего города Слободского. Автор не разделяет подобного мнения, но оставляет заинтересованному читателю право самому рисовать общие контуры этой уже почти фантастической версии». (Из работы «Древними путями» 2006 года)

Посмотрим ещё раз на известные документы и факты.

1505 – Впервые в грамоте упомянут город Слободской, в который прислан новый наместник. «Се аз князь велики Иван Васильевич всея Руси пожаловал есми Андрея Иванова сына Племянникова Слободским городком на Вятке под Замятнею под Константиновым сыном Сабурова (прежний наместник) в кормление. И вы все люди того городка чтите его и слушайте, а он вас ведает и судит и блюдет, и ходит у вас по старой пошлине, как было преж сего. Писал на Москве лета 7013 майя».

1504–10 – Грамоты Каринским князьям на земли и привлечение людей из Арской земли.

1522 (34) – город Слободской, – большой, с улицами, в осадное время вмещает в себя население всей округи.

1528– Грамота в Слободской город верхний наместнику Караулову.

1540 – Население Слободского города верхнего получило полномочия на расправу с татями и разбойниками, минуя наместников.

1542 – Население всех Вятских городов (в том числе Хлынов, Слобода и Карино), получает полномочия на расправу с разбойниками.

1546 – Упомянуты Шестаков, Слободской город (верхний), Слободской наместник, Хлынов, впервые – Хлыновский наместник, а также Никола Великорецкий.

1549 – Подтверждена грамота 1540 года о полномочиях жителей Слободского верхнего городка.

1552 (март) – Упомянуты церкви на территории Слободы: Михаила Архангела, Николы Грацкого и Егория Великого.

1552 (1 сентября) – «город Слободской сгорел». Возможно, произошёл перенос икон Николы Грацкого и Николы Великорецкого в Хлынов.

1552 (август–октябрь) – Осада и взятие Казани. Вятка вошла во вновь созданную Казанскую епархию.

1552 (ноябрь-декабрь) – нападение Казанцев на Вятку.

1553–56 – Война в Арской земле, затронувшая Вятку.

1554 (?) – Пожар в церкви, где находилась икона Николы Великорецкого, интенсивное строительство в Хлынове.

1555 – Отправка иконы Николая Великорецкого в Москву. В декабре дано освобождение от поборов священникам церкви Николая Великорецкого, косвенные свидетельства о строительстве города Хлынова.

1556 – Упомянуты Слободской город, Хлыновские наместники и Слободские волостели, а также выражение «на Вятке в Слободе деревни…».

1557 – Упомянуты Слободской город, Вятские наместники и Слободские волостели.

1574 – В завещании вятчанина Ивана Иосипова названы характерные топонимы города Хлынова-Вятки (замечу, зажиточный «вятчанин» в данном случае очень похож на «вятшего» – знатного и богатого человека).

1576 – Упомянута церковь Николы Грацкого в Хлынове.

1580 – С этого года известны грамоты, адресованные в город Хлынов.

Бросается в глаза полное отсутствие документов 16 века напрямую связанных с городом Хлыновым. Как мы видели, он лишь мельком упомянут в грамотах 1542 и 1546 годов, при этом трудно определить его местонахождение и статус. В 1549 году появляются земские в Хлынове. Затем до 1580 года в документах Хлынова нет.

Слободской и Хлыновский наместники фигурируют одновременно лишь в грамоте 1546 года. С началом 50-х годов Слободские наместники исчезают, из документов пропадает и само наименование «Слободской город верхний». Зато в городе Хлынове кипит бурная жизнь: наезжают всевозможные посланцы, действует ямская служба, идёт строительство городских укреплений и наместничьих дворов, простой люд изнывает под бременем налогов и повинностей. Одновременно происходят и другие важные события: перенос иконы Николая чудотворца, переподчинение Каринских татар непосредственно Хлыновским властям.

Если исходить из имеющихся документов, то по крайней мере, до 1542 года города Хлынова не существовало. Туманное известие о Хлыновском наместнике появляется только в грамоте 1546 года. Сам город Хлынов появляется постепенно, как бы вырастая, набирая вес и значение. При этом до 1555 года Слободские наместники вроде бы ещё продолжают существовать, но затем и вдруг Слободской становится пригородом Хлынова (Вятки), здесь сидит волостель, – представитель Вятского наместника.

Из сказанного однозначно вырисовывается такая картина: Слободской до построения нового Хлынова был основным центром на территории Слободы, бывшей Новгородско-Вятской республики. Однако события 1552 года изменили ситуацию.

О значимости Слободского города в начале 16 веке свидетельствует упоминание об улицах и проживании в нём в осадное время всего окрестного населения, вспомним, что в осаждённом Хлынове 1489 года также укрывалась вся Вятка; вероятно, в данном контексте под «Вяткой» понимается местная «вятшая» знать. Кроме того, Слободской город держал первенство на Вятке в деле становления (восстановления) местной выборной системы управления и судопроизводства, что говорит о сохранении им неких давних демократических традиций и прав. Если принять во внимание двоякость названия Хлынов-Вятка и отсутствие археологических свидетельств о существовании города в 15 веке, а также незначительность размеров хорошо изученного археологами городища в Никульчино и нахождение новгородских предметов в различных местах нынешнего города Слободского (достаточно удалённых от самого городища), то гипотеза о том, что главная крепость на Вятке 15 века находилась именно здесь становится ещё более реальной.

Попробуем увязать сообщения о пожарах в церкви с иконой Николы Великорецкого и в Слободском городе 1552 года. Возможно, именно этот катастрофический пожар (поджог?) привёл к ликвидации Слободского наместничества. Во всяком случае, пожаром воспользовались для переноса почитаемой иконы, а, следовательно, культового и торгового центра на Вятке.*

В Слободском издавна существовало две торговые площади. Одна вблизи Слободского городка, на месте, где в 16–17 веках был неукреплённый посад. Это место в 19 веке известно как главная Торговая площадь (она же Красная в виду множества красивых церквей и зданий). Другая – бывшая Хлебная площадь, а затем Слободской (колхозный) рынок, в просторечии – базар.** Из названия понятно, что до последнего времени торговали здесь в основном сельской продукцией, привозимой из окружающих город деревень и сёл, мукой, зерном, мясом, овощами, дровами и т. п. Тогда как на главной площади торговали промышленными товарами, привозными и произведенными местными кустарями и мастеровыми. Подобная дифференциация торговли в размытом виде сохраняется до сих пор.

Расстояние между этими торговыми площадями невелико, примерно 500 метров. Район, примыкающий к Хлебной площади (квартал занятый ныне школой № 5), был достаточно освоен; по крайней мере, с конца 18 века здесь селились зажиточные слобожане: торговцы, духовенство и представители местной власти; располагались общественные здания и склады. Можно даже утверждать, что здесь существовал второй городской центр.

Таким образом, наша гипотеза о нахождении на территории Слободского древнего Хлынова находит косвенное подтверждение. Здесь на вершине Слободского холма находилась первоначальная Хлыновская крепость. В одной из башен его была надвратная церковь с иконой св. Николая. Слободские наместники сидели в этом городе на горе, у подножия которой располагалось торжище. Наместнику и его слугам было удобно контролировать и облагать налогом привозимые издалека товары и продукты. Слободских наместников пошлинники «поджидали» Шестаковцев на подступах к этому торжищу, по церковным праздникам превращавшегося в большую ярмарку. Шестаковцы считали себя освобождёнными от любых поборов, поэтому они жаловались в Москву на Слободских наместников не пропускавших их беспошлинно в Хлынов.

Старое торжище возле Слободского городка (крепости на береговом мысу) продолжало существовать, но Шестаковцев туда (бесплатно) не пускали. Новое, возле Хлыновского острога, после переноса города, вероятно, работало только по праздникам.

Как уже говорилось, в «Повести о стране Вятской» (ПСВ) описано чудесное перенесение материала для построения Хлынова с Кикиморской горы на поле Балясково. Подобное чудо с переносом стройматериалов есть в повестях об иконе Николая Чудотворца Великорецкого в отрывке о построении первой церкви для этой иконы. Однако в «Повести» второго чуда нет. Этот пробел объясняют нежеланием автора повторяться, но мы теперь можем предположить, что Хлынов и церковь с иконой были перенесены на другое место одновременно. Автор ПСВ догадывался об этой связи, а потому опустил «одно из чудес».

Обнаруживается несколько новое понимание смысла понятия «Слободские наместники». Слободскими называли наместников присылаемых из Москвы для управления всей Слободской территорией на Вятке и находившиеся в Слободском городе (верхнем?) на горе. При этом собственно «Хлыновских наместников» ещё не существовало. (Хлынов был, а Хлыновских наместников не было!) Поставить отдельный Хлынов (относительно небольшой кремль площадью 3–4 га) могли вскоре после предоставления некоторой автономии Верхнему Слободскому городу в 1540 году. Вызвано это было неспокойной внутренней и внешней обстановкой. Но лишь после большого Слободского пожара 1552 года новый Хлынов стал бурно развиваться.

Так или иначе, есть признаки того, что Большой Слободской город в середине 16 века был разделён на части, из него выделили отдельный новый Хлынов и Шестаков. Как видно на примере Шестаковского городка, в новый Хлыновский городок могли переманивать людей временным освобождением от налогов. При этом Хлынов, построенный рядом с древним Вятским поселением, формально мог являться преемником Никулича, а потому претендовать на часть территории Слободы. Со временем он стал центром власти, в него постепенно переносили из Слободы всё ценное, за остальным Слободским городом на какое-то время сохранялось название Хлыновский посад. В этот период, в течение второй половины 16-го и начала 17-го веков, продолжалась целенаправленная политика ликвидации Слободы: часть населения переселили в Хлынов, часть – в Шестаков; Никулицкую и Бобинскую волости (позже и Волковскую), а также Карино, – передали Хлынову. С 17 века Слободской город лишился не только своих укреплений (их попросту перестали подновлять), но из него было вывезено всё вооружение, производство же нового оружия запретили. Мы видим целенаправленную политику ликвидации прежнего центра власти, ускорившееся после разгрома Казани.

Переселение людей, церковных и прочих служб происходило постепенно по мере строительства нового города Хлынова-Вятки. По описи начала 17 века в Слободском городе было 8 действующих церквей (и одна пустая), а по описи 1678 года – всего 4 (не считая монастырских). Такое могло произойти только в случае падения численности населения.

Одновременно с этим наблюдался явный рост Хлынова-Вятки. По описи 1615 года в нём было: 15 церквей, 37 дворов церковных, 260 дворов тяглых, 190 бобыльских, 84 нищих, 49 пустых. А в 1628 году (всего через 13 лет), – 17 церквей, 50 дворов церковных, 390 тяглых, 80 бобыльских, 82 нищих, 13 пустых. При этом собираемые с города доходы увеличился со 168 до 436 рублей. Так как этот прирост произошёл в заметной степени за счёт сдачи в аренду земель и водных объектов вне города, то, очевидно, что к городу были переданы значительные земли.

Подтверждение этому имеется в рассмотренном выше завещании Есипа, зажиточного жителя Слободского города. Вскоре после его кончины этот город сгорел, а его жители частично перебрались на другое место. В новый Хлынов вместе с людьми перенесли икону Николы Градского.

Официально считается, что первый монастырь на Вятке был основан Трифоном в 1580 году. Для чего он, якобы, выпросил у слобожан сруб церкви, который они приготовили для своего монастыря. Однако ещё в послании на Вятку Московского митрополита Ионы 1452 года упомянуты «игумены», то есть настоятели монастырей. Таким образом, монастыри на Вятке были ещё в 15 веке (по крайней мере, в виде особножитийных на небольшое число состоятельных монахов). Вероятно, в 1580 году монастырь в Слободском (как и часть церквей в этот период) перенесли в Хлынов. В сохранившемся предании об этом событии переносмонастыря заменили переносом пустого церковного сруба.

О существовании монастыря в Слободском городе говорится в грамоте от 4 января 1599 года данной Московским патриархом Иовом слобожанам на заведение своего монастыря. Начинается она пересказом прошения слобожан. «…Они де ныне городом Слободским, посадом и уездом, в городе Слободском у посаду на старом церковном месте, где был храм Введения Пречистыя Богородицы у речки Спировки, воздвигнули храм Богоявления Господа Бога и Спаса нашего Исуса Христа и приговорили к тому храму служити чёрного попа Иасафа Казанца и под келейцу де ему место дали. И нам бы их пожаловати велети тому черному попу Иасафу дать свою благословенную грамоту…»

Таким образом, Московская грамота, в сущности, является лишь констатацией факта. Многое в монастырском строении на Вятке произошло без участия Трифона.***

Заметим, что на месте построенного храма когда-то стоял другой, очевидно, тот, что увёз Трифон (сходные названия). Вряд ли он был неосвящённый и пустой (иначе не имел бы названия), пронырливый «устроитель первого монастыря на Вятке» предъявил слобожанам данную ему царскую грамоту, забрал монастырскую церковь, но в последствии принимал к себе в Вятский монастырь небогатых слободских монахов неохотно.

Прозвище попа Иасафа – Казанец – говорит о его прибытии из Казани. После взятия Казани в 1552 году Вятка была приписана к вновь образованной Казанской епархии.

Обратим внимание, что монастырь располагался «у посаду», то есть на окраине города, а это примерно 800 м от Слободского центра. Получается, что посад 16 века простирался на север столь же далеко, как это изображено на чертеже города 17 века. То есть, он занимал почти всё пространство между берегом Вятки и Косаревским логом, а это площадь не менее 25 гектар. Если к этому прибавить и сам город, то получится сравнимо с предполагаемой площадью Хлынова-Вятки начала 17 века (30 – 40 га). (Другое дело, что плотность населения в Слободском в 17 веке могла быть ниже, отсюда разница в числе жителей и исчезновение некоторых церквей-приходов.)

Необходимость в собственном монастыре объяснялась слобожанами отдалённостью Хлыновского Успенского Трифонова монастыря и жадностью тамошних владык, которые требовали с неимущих (одиноких престарелых и больных людей) за постриг и принятие в монастырь огромные деньги (до 20 рублей, – в то время стоимость 4-х холопских душ). В монастырь, таким образом, попадали вполне здоровые и достаточно состоятельные лица в желании избавиться от налогов и повинностей, приобрести более высокий статус, – в сущности, поступить на церковную службу и довольствие. Из документов 17 века известно о пьянстве Вятской братии, о расправах и пытках применявшихся монахами и их охраной для выбивания долгов с подвластных им крестьян****. Заметим, что Слободской монастырь был у властей не в чести, существовал в качестве заштатного, почти без поддержки Москвы (жалованных грамот на земли подобных Трифоновским относительно немного), бедствовал, а в 1775 году был вообще упразднён в пользу переведённого на его место «правильного» Крестовоздвиженского монастыря с Чепцы. (Тамошние монахи переусердствовали с приобщением вотяков и татар к православию, и те массово бежали на восток в глухие чащи, после чего монахам стало нечем кормиться.) Так была (по крайней мере, внешне) искоренена Слободская нестежательская монастырская традиция.

Любопытно, что царёва грамота 1580 года на устройство Трифоном Успенского монастыря в Хлынове сохранилась … в Слободском монастыре.

В завершении темы позволю цитату из статьи нашего краеведа А. Ревы об устроении первого Слободского монастыря. «Можно ли не удивляться тому, как сумели монастырские старцы (конечно, им помогал весь город) в короткий срок построить 4 храма, да не просто построить, а еще наполнить их святыми иконами, книгами и прочими служебными атрибутами? Удивительно и то, что все это делалось в пору смуты, безвластия, военного разорения страны, усугубленного неурожаями, голодом и эпидемиями, опустошавшими города на Руси».

Добавлю в эту бочку меда ложечку дёгтя. Желание слобожан уйти под монастырское крыло было вызвано в какой-то мере налоговыми послаблениями (тарханами) для монастырей и их владений. Бесконечная Ливонская война к концу правления Ивана Грозного истощила казну, и власть неимоверно усилила налоговый пресс. После пресечения династии в центральной России – Московии – началась многолетняя гражданская война, власть ослабела, поборы из центра сократились, от «прозападного» Лжедмитриева правления (поначалу активно поддержанного Вяткой) повеяло свободой и обновлением, отчего окраины ободрились духом. Династия, как известно, сменилась (через сотню лет еще раз, но уже втихую), но результат оказался далёк от ожидаемого.

Есть и другие интересные факты*****, свдетельствующие, что на месте безымянного Слободского городка некогда существовал Большой Город, – его попросту растащили по частям. При смене политической ситуации такое происходит довольно часто. Например, после погрома Батыем Рязани был основан новый город на другом берегу реки в нескольких десятках километров от старого. Примерно то же произошло с Великим Булгаром.

Выбор верхнего Слободского города в качестве резиденции наместника в первые десятилетия после завоевания Вятки (напомню, еще один наместник сидел в Орлове), объясним следующими причинами.

Во-первых, запустение Никулицына, вызванное, по всей видимости, событиями 1489 года.

Во-вторых, какая-то часть прежних Слободских жителей могла бежать от преследования новой власти и укрыться в северных лесах, совершая оттуда разбойные нападения. Это неспокойное положение требовало держать в Слободском городе достаточный военный отряд, который одновременно служил охраной самого наместника. Не случайно здесь существовал тюремный острог. Он служил для временного содержания отловленных «разбойников» и других неблагонадежных лиц до их отправки в другие местности, а также, вероятно, для заключения присылаемых из Москвы и других городов преступников и политических ссыльных, производства пыток, казней и прочих экзекуций.

В-третьих, в 15–16 веках левобережье средней Вятки и её низовья входили в сферу интересов Казанского ханства, здесь находились татарские и марийские поселения. Вообще, можно сказать, что по средней Вятке и Чепце до середины 16 века проходила граница Московского и Казанского царств. Ушкуйникам далеко не сразу удалось добить племя «ватка» и, возможно, поставить на левом берегу свою слободу. Исключить этого нельзя, но только отчаянные головы могли устроить своё житьё «за границей» на опасном «вражеском» берегу. Вряд ли эта слобода называлась «Хлыновица». Если верить устным преданиям вятских удмуртов, произошло это за 52 года до утверждения на Вятке власти белого царя (правобережье Волги входило в Белую орду).

И, в-четвёртых, нельзя исключить существование или построение Хлынова в 15 веке возле старой Коллоги.

В первой половине 16 века на Вятке было неспокойно: войны с соседней Казанью, передел власти в Москве, засилье царских наместников, – вызывали массовые беспорядки, граничащие с бунтом.Не случайно, в этот период «от слобожан» бежали тяглые сельские вотяки и татары. Для центральной власти град хлынов, пусть и обезглавленный в 1489 году выселением наиболее активных его жителей, оставался, всё еще, опасен. Чтобы потушить пожар слобожанам сначала посулили поблажки, – дали в 1540 году губную грамоту на выборное правление, – но как, видно не надеясь на это, город, на всякий случай, развели еще раз. Часть его жителей «добровольно» переселилась в отдельный городок Шестаков.

Видимо в это же время ниже по реке был поставлен Хлыновский кремль, – новая резиденция Вятского (бывшего Слободского) наместника. Возможно, для быстроты его возведения разобрали деревянные укрепления крепости на Кикиморской горе и сплавили по воде. Безусловно, древние новгородские иконы, находившиеся в Слободских церквах, играли воодушевляющую роль, – во время военных смут и народных волнений их выносили на всеобщее обозрение. Под благовидным предлогом их одну за другой изъяли и увезли в Хлынов, а далее в Москву. Старый Слободской город постепенно пришел в негодность, превратился в неукреплённый Посад. Новый Хлынов со временем обзавелся своим посадом, заселенным «надежными» москвичами и устюжанами.

У слобожан (включая переселившихся в Хлынов) еще в прошлом веке в рудиментарном виде сохранялось негативное отношение к выходцам с Устюга. Достаточно напомнить презрительное наименование «свистопляска» для ежегодного праздника устюжан, а также прозвище «устюжка – банный голик» (то есть, нищий, как облезлый банный веник без листьев), употреблявшееся в значении «прихвостень, подручник». Последняя поговорка существовала уже в сравнительном варианте «как устюжка…», – деление жителей на устюжан и слобожан к тому времени давно перестало быть актуальным. До 19 века в церквах Котельнича, Вятки и других мест поминали убиенных в далёком прошлом устюжан. Нет такой памяти лишь в Слободском городе.

О перенесении центра наместничества и строительстве новой крепости (которое можно связать с пожаром в Слободском городе в 1552 году) наверняка существовала особая грамота из Москвы, но документы касающиеся Хлынова того периода полностью отсутствуют. В них могли быть неудобные упоминания о бунтах и мерах по их устранению, относительной молодости Хлынова-Вятки, а также подробности о Великорецкой иконе. По всей видимости, во времена написания первой «Повести о стране Вятской» еще ходили устные рассказы о старом Хлынове на Кикиморской горе и перевозе срубов его сооружений вниз по реке. С целью «исправления» этих «неправильных слухов» и была использованана фантасмагория о чудесном переносе материала для строительства города на другое место. Люди того времени верили в подобные чудеса. Но, возможно, таким способом автор «Повести» просто обошел цензурные препоны, вставил в свой труд намёк на историческую правду.

Примечание*. На татарском кладбище села Карино есть надгробие с такой надписью.

"О Мухаммед! Али!

Помяни не пощаженного смертью! Именем бога милостивого, милосердого. Всяк живущий смертен, он же живой - бессмертный. Каждая душа вкусит смерть; а после вернетесь ко мне. Даты в девятьсот двадцать шестом, в месяце рэджэбе Джиханша сын Сейдтэка ... умер мученически".

Дата соответствует сентябрю1522 года. На другой стороне поэтический плачь отца Сейдтека по сыну Джиханше. (Имя весьма интересное, с новгородским окончание «ша», – Иоган-ша?) Часть текста не сохранилась.

"Настала радость [для] смерти: наша [же] радость ушла, как будто соколом улетела. Их не найти ищущему. О ушедший оборвав надежды с.....(?), ушедший сгорая в горе и печали, душа моя, юноша! О ушедший, томясь и страдая, не изведав радости, душа моя, юноша! Отнимет.....".

Что если умерший мученически молодой человек сгорел в Слободском пожаре, который произошёл 1 сентября 1552 года? Косвенно это может свидетельствовать о непростых обстоятельствах этого дела.

Язык неарабских частей текстов старый тюрко-татарский, с ошибками.

Примечание**. Тихомиров М. «Местоположение торга в других городах может быть нередко установлено современным положением рынка, по традиции помещающегося на древнем месте. торговище, как правило, возникало вне городских стен, за их чертой, там, где селились пришлые ремесленники и купцы, но в непосредственной близости к городским воротам. Этот рынок у нас называют Базар. Характерно истолкование первоначального слова «базар». Как указывает В. В. Бартольд, слово это обозначает «дело у ворот».

Торговище, являясь центральным и наиболее оживлённым местом в больших городах, обычно было украшено одной или несколькими церквами. Патроны рыночных церквей выбирались далеко не случайно. Выбор подчинялся некоторым закономерностям. В России рыночных патронов было в сущности два: Параскева Пятница и Николай Мирликийский. По местоположению этой церкви, по крайней мере в Северной Руси, почти безошибочно можно судить о том, где первоначально находилась торговая площадь. Обычай строить церковь Параскевы Пятницы на торгу объясняется тем, что греческое имя Параскева в переводе обозначает пятницу, которая во времена язычества была почитаемым днём недели. С этим, видимо, был связан распространённый обычай не работать по пятницам. Особое почитание пятницы торговцами выросло из обычая устраивать торги и ярмарки по пятницам (так называемые пятницкие торги), что восходит к древним временам; например, большой пожар в Новгороде (1194 г.) случился в пятницу в торг».

В Хлынове 16–17 веков на посаде вблизи скудельницы (общего захоронения «Старые ямы») возле Раздерихинского оврага располагалась церковь св. Христовы мученицы Пятницы. Неясно, был ли здесь постоянный торг. Однако, после панихиды в Устюжской часовне по «заложенным» начинался разгульный праздник Свистопляска, во время которого на площади перед Пятницкой церковью непременно устраивали ярмарку. Главным товаром в этот день были глиняные игрушки и свистульки, которые специально изготавливались для этого праздника потомками устюжан из Дымковской слободы.

«Связь церквей Николая Мирликийского с рынком прослеживается труднее. Однако церковь Николая находим в Киеве на Подоле как раз в районе площади; в Новгороде Николо-Дворищенский собор стоял в непосредственной близости с торгом. По словам сборника чудес Николая, написанного в конце XI - начале XII столетия, церкви Николая находились во всех русских городах. Культ Николая Мирликийского был распространён и в Западной Европе, тогда как Пятница особенно почиталась в южнославянских странах. Так намечаются различные пути, по которым проникали в Россию культы Пятницы и Николая из южнославянских стран и из Западной Европы.

С давнего времени известны деревянные статуи Николы, изображаемого с мечом в одной руке и с подобием церкви в другой; сохранились и скульптуры Пятницы с крестом в руках.

Общая идея о заимствовании фигуры Николы из западноевропейской практики представляется правильной. Николай Мирликийский почитался в Западной Европе патроном купцов, матросов, льняного промысла и пр. Он изображался в одежде епископа с моделью церкви в руках. В России Никола Мирликийский был также патроном купцов и плавающих по воде, отчего церкви Николы Мокрого нередко возникали у пристаней. Собор Николы Гостунского в Московском кремле был построен на месте старой церкви Николы Льняного. Значит, Никола и на Руси был патроном купцов, торговавших льном. Особенно характерно изображение меча в руках Николы. Позволим себе сделать предположение, не имел ли этот меч символическое значение и не стояла ли фигура Николы первоначально в нише церковной стены или в часовне, отчего появляется обычай ставить её в киоте - «храмце». Фигура Николая, стоящая в «храмце», служила символом охраны и неприкосновенности торга, наподобие знаменитых фигур Роланда - обязательной принадлежности торговых площадей в средневековой Германии».

Итак, торги устраивались возле главных городских ворот, которые часто представляли собой башню с надвратной Никольской часовней, на стене которой вывешивали икону или ставили статую Николы.

Примечание***. Преподобный Трифон не был уроженцем Вятского края. На 22-м году, приняв схиму в Пыскорском монастыре, он долгое время жил в Пермском крае. Далее отрывки из жития.

«Когда преподобный дошел до Кай-города, что на верхнем течении Камы, он встретил здесь вятчанина из города Слободского Ивана Витезова (Витязев, очень интересная фамилия, встречается и ныне). Тот сказал преподобному, что уже давно вятчане желают, чтобы был у них монастырь, и ищут человека, который мог бы устроить его, но не находят. И если ты, святой отче, помышляешь быть на Вятке, — сказал ему Иоанн, — жители той страны с радостью приимут тебя и будут тебе повиноваться».

Обратим внимание, что вятчанином назван житель города Слободского, сравним это с упомянутым выше завещанием вятчанина Есифа Труфановича. То есть, вятчанин – это знатный родовитый житель Вятской земли, необязательно только лишь города Хлынова-Вятки. Возможно, Хлынов со временем стали звать Вяткой ввиду того, что в него постепенно съехались многие знатные люди – вятчане. В рассматриваемый период часть вятчан проживала в Слободском. Об этом свидетельствуют и другие документы: в 1609 году был уличён в измене «вятчанин Слобоцкого города ведомой вор Чуватка Яковлев», которому посвящена обширная переписка. Вот ещё один отрывок из письма 1611 года: «… и послали к вам в Пермь Великую с вятчанином же слобожанином с Останкою Кузминым сыном Сухих-Кулаков».

Из приведённых цитат можно заключить, что не все «вятчане большие люди» были выведены в Московию в 1489 году, или некоторым из них разрешили вернуться на родину, как, например, Арским князьям. Кстати, в некоторых жалованных грамотах Арские князья, имеющие дворы в Слободском, также названы вятчанами.

Так как монастырь хотели устроить состоятельные люди, то становиться понятно дальнейшее противостояние Вятских монахов и Трифона, сторонника строгих монастырских порядков (см. прим. 4 ниже).

«18 января 1580 г. св. Трифон пришел в город Слободский. А оттуда направился вскоре к городу Хлынову, или Вятке. Здесь святой обходил городские церкви и усердно молился Господу. Никто в Хлынове не знал угодника Божия, бедным странником ходил он по городу. Особенно часто являлся преподобный в церковь великого чудотворца Николая Мирликийского, к чудотворному образу святителя, именуемому Великорецким. Вспоминая бывшее ему явление святителя Николая в Пыскарском монастыре, преподобный часто молился пред его образом. На благочестивого странника обратил здесь внимание дьякон той церкви Максим Мальцов».

Как видим, Трифон направлялся в Слободской, но, нестотря на то, что слобожане, вроде бы, нуждались в устроении своего монастыря, почему-то пошел далее в Хлынов, но и здесь его никто не привечал, возможно, видя в нём чужака-оборванца. Заметим, указана точная дата прибытия в Слободской, но не указана дата появления Трифона в Хлынове. Это можно объяснить только тем, что приезд Трифона в Слободской был зафиксирован в каких-то документах или был позже внесён в них по памяти. Но тогда почему запомнилось слобожанам недолгое пребывание Трифона ?

«Ходя по городу, прп. Трифон смотрел туда и сюда и старался найти место, пригодное для построения обители. Потом он пришел на сход вятских людей и стал просить их о построении монастыря… Наконец, обратился к ним с посланием, в котором между прочим писал: «Слышал я о вере вашей, знаю о вашем желании построить монастырь. И если вы хотите исполнить свое желание, Господь призывает меня, грешного, на сие дело, и я готов поработать Богу и потру­диться, насколько поможет мне Господь. Место, удобное для монастыря, находится за рекою Засорою, где стоят две малых и ветхих церкви: одна во имя Пресвятой Богородицы, а другая во имя Афанасия и Кирилла, Александрийских чудотворцев. Вручите, если вам угодно, сие дело мне и священнику иноку Онисиму, который обещает трудиться вместе со мною и совершать службы на сем месте. Пошлите меня, убогого старца, к Москве бить челом царю Иоанну Васильевичу и преосвященному митрополиту Антонию о построении монастыря». Заметим, выделенные слова по смыслу относятся к слобожанам, а не к хлыновцам. Очень похоже, что в житие задним числом была сделана правка, первый монастырь на Вятке был основан в Слободском, а не в Хлынове. Да и был ли Хлынов вообще?!

При тех церквах жители Вятки погребали усопших и в некоторые дни приходившие из городов священники совершали здесь богослужение; иноков при них не было. Вятчане обрадовались и, написав челобитье, послали прп. Трифона в Москву к царю и митрополиту просить разрешение на открытие монастыря. Разрешение скоро было дано. Митрополит назначил преподобного строителем новосозидаемой обители и посвятил его в сан священника. Это было 24 марта 1580 года. 12 июня царь Иоанн Васильевич дал грамоту на строение монастыря и пожертвовал обители ту землю, которую просил прп. Трифон. Сверх того царь дал колокола и богослужебные книги для новой обители.

Текст грамоты сохранился, по ней новому монастырю в Хлынове были дарованы пустующие земли. Приписки-подтверждения от новых царей к грамоте: 29 апреля 1599 года (упомянут игумен Трифон с братею); 27 апреля 1608 года (упомянут архимандрит Иона с братею); 20 декабря 1613 года; 27 января 1627 года.

Получив царские грамоты, 24 июня преподобный вышел из Москвы, 20 июля пришел в Вятку и был встречен с великой радостью. Теперь он стал строить монастырь – сначала поставил келии для братии. Однако обе церкви были весьма ветхи, и преподобный помышлял, как бы построить новую. Здесь встретились ему препятствия. Жители Вятки, начавшие с такой радостью, скоро охладели к делу строения монастыря. Одни еще мало знали преподобного, а некоторые даже относились к нему с недоверием, как к чужому. Тогда препо­добный услышал, что недалеко от города Слободского есть недостроенная деревянная церковь на месте предполагавшегося монастыря. Преподобный просил ее у жителей Слободского, и они отдали ему недостроенную церковь. Преподобный послал своих учеников Дионисия и Гурия, чтобы разобрать церковь и рекой перевезти ее в Хлынов, к месту нового монастыря. С Божией помощью в один день церковь была разобрана до основания и разложена по порядку. Бревна свезли к реке. Положили их на плоты и поплыли по Вятке».

«8 сентября, заложена была церковь во имя честного и славного Благовещения Пресвятой Богородицы». В описях такого храма нет, и далее описано строение нового храма.

«В то время послан был царем в Вятку воевода Василий Овцын, благочестивый и богобоязненный, милостивый к нищим, почитавший духовный и монашеский чин. Видя подвиги прп. Трифона, воевода сильно полюбил его, как святого, и часто с ним беседовал. Во время одной беседы преподобный просил Василия Овцына помочь ему в построении новой церкви в честь Успения Пресвятой Богородицы. И воевода помог ему». Деньги были собраны с богатых вятчан по подписке.

«Преподобный был требователен к братии, не терпел нарушений иноческого устава. И это вызвало недовольство на подвижника. Некоторые из монахов не хотели слушать его поучений и наставлений, оставили иноческие правила, стали жить, как миряне; часто приходили они к преподобному и просили послаблений. Даже поносили святого, заявляя ему: пусть сделает послабления или же пусть отказывается от настоятельства.

Но преподобный спокойно и кротко увещевал их: «Нам, братия, следует жить по преданию святых отец, довольствоваться общей трапезой в определенное время, вина не держать». Так кротко поучал подвижник свою братию. Но они еще более досаждали святому, хотели избить его, иногда силой брали у него церковные ключи, гнали из монастыря.

Они избрали вместо прп. Трифона настоятелем ученика его Иону Мамина, родом из московских дворян; тайно написали в Москву прошение и послали Иону для поставления в архимандрита в то время, когда подвижник уходил из обители для сбора подаяний. В Москве, по ходатайству родственников, Иона был возведен в архимандрита. Возвратившись, он не стал более повиноваться преподобному и побуждал его оставить монастырь».

«Иона начал держать в монастыре хмельные пития, устраивал пиры и призывал на них воевод и простых мирян; сам ходил в дома горожан и упивался вином. У него был слуга Феодор. По повелению Ионы, не терпевшего обличений прп. Трифона, этот Феодор всячески досаждал прп. Трифону, поносил и укорял его, бил и даже заключил в темницу. Наконец братия изгнали святого из обители, им самим основанной и устроенной. В крайней нищете св. Трифон вышел из своей обители».

«После изгнания из Вятского монастыря Никита (богач Строганов) пригласил подвижника к себе и поселил его в Сольвычегодском Введенском монастыре, устроил ему особенную келлию, часто посылал с своего стола пищу и питье, давал все потребное. Когда вскоре преподобный захотел идти в Соловецкую обитель, он испросил у Строганова судно, людей и все нужное для продолжительного путешествия. Плывя по Двине, преподобный Трифон отпустил людей, продал все вещи и судно, а сам по образу убогого, по своему обычаю, достиг Соловецкой обители. Побыв там недолго, он пришел в Успенский Вятский монастырь и отдал вырученные деньги на нужды обители». Но благодарности за свои труды и сомнительные денежные операции Трифон не поимел, а Никита Строганов разгне­вался на него за то, что «он все, что я дал ему, хитростью употребил на монастырское строение».

«Побывав в Москве, в Сольвычегодске и в Соловецком монастыре, преподобный отправился в город Слободской. Жители этого города обрадовались приходу подвижника. Еще в 1599 г. они получили разрешение от патриарха Иова на устройство монастыря, но дело почему-то замедлилось. Когда же преподобный сказал им, что хочет устроить у них монастырь, они с радостью приняли его, отвели место для обители, усердно стали помогать ему. Вскоре построили церковь и освятили ее в честь Богоявления Господня. К преподобному начали собираться люди, искавшие иноческих подвигов, и принимали от него пострижение. Подвижник наставлял их и укреплял в иноческих трудах, служа всем примером. Поставили келлии, обвели монастырь оградой и над воротами монастырскими построили церковь во имя Архистратига Михаила». Как мы видели, монастырь в Слободском существовал без участи Трифона.

Затем Трифон скитался по северу, собирал пожертвования. «Вернулся преподобный с иконами в Слободской Богоявленский монастырь и принес сюда собранные пожертвования. Отсюда подвижник предпринял трудное путешествие в Соловецкую обитель – последнее путешествие в своей многотрудной жизни. Здесь поклонился он мощам прпп. Зосимы и Савватия. Соловецкие иноки, слышавшие о подвигах прп. Трифона, с великой честью его приняли и даже не хотели отпускать от себя. Некоторые из них прозорливо предрекали святому скорую кончину. Но подвижник, благодаря Соловецких иноков, просил отпустить его на Вятку, в Успенский монастырь, потому что там он желал найти место своего упокоения.

Плывя рекою Вяткою, глубокий старец впал в предсмертный недуг. Больным он прибыл 15 июля в город Хлынов и отправил своего слугу в Успенский монастырь к архимандриту Ионе Мамину. Подвижник просил своего бывшего ученика принять его в обитель, которую сам же устроил. Но, питая злобу на преподобного, Иона отказался принять его». После всех уговоров и заступничества, в том числе, Максима Мальцова, Трифона приняли в монастырь. «Немного, лишь несколько дней после возвращения, прожил прп. Трифон в Успенской обители. 8 октября 1612 г. он мирно предал Богу свою душу. Архимандрит Иона с братией с честью погребли его святое тело в Успенском монастыре». Как видим, судьбы Вятского и Слободского монастырей переплетаются даже в приглаженном житие.

Примечание****. Вот что пишет о нравах 16 века историк Костомаров. «У нас часто думают, что в древности господствовало благочестие, по крайней мере, наружное; но Стоглав (материалы церковного собора 1551 года) представляет нам в этом отношении совсем иной образ. При невежестве духовенства, богослужение происходило самым нестройным образом, особенно заутреня и вечерня; в одно и то же время один читал канон, другой кафизмы; духовные машинально исполняли заученное, не имея никакого внутреннего благочестия, и потому позволяли себе во время богослужения непристойные выходки, приходили в церковь пьяные, ругались и даже дрались между собою. Глядя на них, миряне не оказывали никакого уважения к церкви: входили в храм в шапках, громко разговаривали между собою, смеялись, перебранивались, даже нередко среди божественного пения можно было услышать срамные слова. В поминальные дни церковь представляла совершенный рынок - приносились туда яйца, калачи, пироги, печеная рыба, куры, блины, караваи; попы уносили все это в алтарь и ставили даже на жертвенник. В монастырях в этом отношении было не лучше; ожиревшие от изобилия настоятели часто вовсе не священнодействовали, братия пьянствовала, и по целым неделям не бывало в монастыре богослужения.

Монастыри с существовавшими в них злоупотреблениями составили одну из главных забот Стоглавного собора. Наделенные селами и пользуясь большими доходами, монастыри были земным раем для своих начальствующих лиц, которые всегда могли принудить к молчанию своих подчиненных лиц, если бы со стороны последних раздавались обличения. Архимандриты и игумены окружали себя своими родными и клевретами и превращали монастырское достояние в выгодные для себя аренды. Их родня под именем племянников поселялась в монастырях; настоятель раздавал им монастырские села, посылая их туда в качестве приказчиков. Управление монастырскими имениями, вместо того чтобы производиться собором старцев, зависело от произвола одного настоятеля. В его безусловной власти находились и братия, и священнослужители монастырских сел и часто терпели нужду, хотя и находились в ведомстве очень богатого монастыря, так как никто из них не пользовался доходами и не смел требовать участия в пользовании. Зато настоятели жили в полном удовольствии. В редких монастырях удерживалось общежитие в строгой его форме: если где и была скудная трапеза, то разве для бедняков, питавшихся от крупиц, падавших со стола властей. Нередко вкладчики, в порыве благочестия, отдавали в монастырь все свое достояние с тем, чтобы там доживать свою старость; лишившись добровольно имущества, они терпели и голод, и холод, и всяческие оскорбления от властвующих, которые не дорожили ими, зная, что с них, после отдачи всего в монастырь, уже более нечего взять. Зато те, которые хотя и отдали в монастырь часть своего достояния, но оставили значительный запас у себя, пользовались вниманием и угодливостью. В монастырях курили вино, варили пиво и меды, отправлялись пиры; в монастыри приезжали знатные и богатые господа, и настоятели раболепствовали пред ними, стараясь что-нибудь выманить от них. Вольное обращение с женским полом доходило до большого соблазна: были монастыри, в которых чернецы и черницы жили вместе. Нередко можно было встретить в монастырях мальчиков, "ребят голо-усых", как выражались в то время. Собор осудил все эти злоупотребления, между прочим, совсем запретил держать в монастырях пьянственное питье, кроме "фрязских вин"; запрещалось совместное жительство чернецов и черниц; для сохранения монастырской казны собор определил давать по книгам отчеты царским дворецким».

Описанные нравы той эпохи (некоторые прямо списаны с Вятских монастырских реалий) вряд ли объяснимы одной лишь распущенностью. Вероятно, мы имеем дело с периодом концессионального переустройства. По «ТРИ» в конце 15 века Московские правители переменили религиозную политику, – окончательно отошли от мусульманской веры в пользу христианства. Принудительные неофиты из числа бывших мусульман, вынужденные посещать церкви с большой неохотой, выражали при этом свое недовольство и пренебрежение. В частности входили в храмы в мусульманских шапочках, по сообщениям иностранцев очень популярных среди москвичей.

Новгородские монастыри и церкви до конца 16 века также были весьма демократичны. Так как служба в Новгородских церквах (кроме соборных) совершалась лишь по воскресеньям и праздникам, то попы занимались своим промыслом, – каким-либо ремеслом, обработкой тканей, солеварением, хранением ценных вещей, торговлей и ростовщичеством, обучением детей, а также участвовали в военных походах наравне с прочими гражданами. Монастыри «особного жития» были своеобразными пансионатами: монахи жили по своим средствам в отдельных келиях с прислугой, часто под одной крышей с монахинями; из обязанностей их было лишь посещение общих молитв. Общежитийные монастыри (казарменного типа) появились с 15 века; это были крупные хозяйства, со своими землями и угодьями, дворами, торговлей. Монахи в них также жили довольно свободно. Часто попы и дьяки были двоеженцы (то есть, женились повторно).

Примечание*****. 1 момент. Первой церковью в построенной Трифоном монастыре была церковь во имя Успения Богородицы. Церковь эта вызывала восхищение своей необычной конструкцией шатрового типа, с центральной шестиугольной частью (столпом) и с шестью приделами:

Рождества Богородицы,

Иоанна Богослова,

Василия Кесарийского,

Зосимы и Савватия,

Афанасия и Кирилла,

мученицы Екатерины.

Известно, что она строилась и оборудовалась на средства всех пяти Вятских городов. Можно полагать, что центральная часть этой церкви была той самой церковью перенесённой Трифоном из Слободского города. Заметим, что некоторые приделы соответствуют существовавшим в Слободском городе храмам Екатерины, Афанасия и Кирилла, а также «пропавшему» из него в 17 веке храму с приделом Зосимы и Савватия. Вот список Слободских церквей по описи 1615 года, курсивом отмечены существовавшие в конце 17 века:

1) муч. Екатерины,

2) Вознесения с приделом Флора и Лавра,

3) Никольская ветхая,

4) Афанисия и Кирилла,

5) Преображения соборная,

6) Иоанна Предтечи,

7) Воскресения с приделом Благовещения Богородицы,

8) Петра и Павла с приделом Зосимы и Савватия Соловецких,

9) Никольская с приделом Симеона Столпника.

Сравним Слободской пантеон с Хлыновским. Вот список церквей в Хлынове по описи 1615 года:

1) Богоявления,

2) Воздвижения Креста,

3) Прокопия Устюжского,

4) Николая чудотворца Великорецкого,

5) Рождества,

6) Покрова Богородицы,

7) Воскресения,

8) Николая чудотворца Грацкого,

9) церковь под колокольнею Казанской Богородицы.

В описи 1628 года добавлена церковь Всех святых и Алексия человека Божия под колокольнею у Николы чудотворца.

Кроме того, на посаде в острогу:

1) Креста Господня,

2) Троицы,

3) Вознесения,

4) Жен-мироносиц,

5) Сретения,

6) Пятницы. В описи 1628 года добавлен Монастырь Новодевич с церковью Благовещения.

В следующей описи 1646 года отражены некоторые перемены: церкви Прокопия Устюжского, Николы Грацкого и Рождества в городе отсутствуют, но появилась церковь Во имя входа Господа в Ерусалим. На посаде остались только три церкви:

Троицы с приделами архистратига Михаила и апостолов Петра и Павла,

Креста с приделами Николая чудотворца и Екатерины,

Вознесения с приделами Михаила и Егория.

У Слободского города было двое ворот. При этом южные выходили в Острог, и, очевидно минуя его, далее дорога шла вдоль берега реки через Каринский перевоз в Глазов (как село основан в конце 17 века). Западные (Хлыновские) выходили на неогражденный Посад, где жили податные простолюдины. В описи 1629 года в числе храмов расположенных на территории Острога названа Афанасьевская церковь. Известно, что в 1715 году она сгорела и на ее месте была построена каменная (снесена в прошлом веке). Последняя стояла на месте нынешнего дома по ул. Володарской 52. Маловероятно, что это место вблизи Хлыновских ворот находилось внутри Острога, скорее всего Афанасьевская церковь была перенесена сюда, на посадскую территорию.

Из всего перечисленного можно сделать интересные выводы. Во-первых, Никола Грацкий переехал на посад. Здесь же появились новые для Хлынова приделы, характерные для церквей Слободского и его окресностей: Екатерины, Михаила, Егория (Волковский Георгий), Пётра и Павла. Последние святые как будто «переселились» из Слободского. Косвенно всё это указывает на массовое переселение людей в 17 веке из Слободы в Хлынов.

2 момент. Выше мы разбирали грамоту 1552 года – дарственную Есипа Труфановича трём церквам на пожню в Нероновом лугу и пришли к выводу, что даритель был жителем Слободского города. У этого состоятельного вятчанина известны потомки, в частности сын по имени Шелом, который упомянут в жалованной грамоте 1553 года братьям Деветьяровым (татарам): «А порука в том оброце и пошлинах вятчане Шелом Есипов сын, да Ивашко Ондреев сын Бакулев».

В приписке к грамоте 1551 года на владение Каринских татар также упомянут Шелом. «Лета 7064 (1556) пожаловал царь…вятского татарина Махмета Чукавина сына верх Чепцы реки бобровыми реками…, оприч тех урочищ, что на оброце за Шеломом за Есиповым со товарищи».

В грамоте 1557 года вотякам Сырьянской волости Слободского уезда, пожелавшим креститься и получившим за это некоторые послабления в налогах, читаем. «Наместницы наши Вятские и Слободские волостели и их тиуны не судят их ни в чём оприч душегубства, и татбы и разбоя с поличным, … а кому будет до них каково дело ино их судят слободчики Ивашко Бакулев да Федко Филипов». То есть по тяжким уголовным делам на данных людей распространяется судебная власть Вятских наместников и их Слободских представителей, а по другим делам судят слободчики – выборная власть.

Шелом Есипович и Ивашка Бакулев проживали, по всей видимости, в городе Слободском, отсюда их деловая и судебная близость к Чепецким (Каринским) татарам и Сырьянским вотякам. Поэтому в целом можно говорить, что все указанные события относились к городу Слободскому и его округе.

В Духовной грамоте (завещании) Ивана Иосифова сына Шелома, писанную им перед отъездом к Москве с государскими книгами в 1574 году. (В пространном списке вещей есть и оружие – нож булатной, доспех-панцырь, три сабли, одна булатная донская, другая крымская, шапка железна боевая, да наручи железные золотом наложены, да… с наколенниками,…да две рогатины, да топорок боевой.) Завещает всё сыновьям Василью, Григорью и Ивану Бажену (возможна связь с фамилией Бажин).

Перечислены следующие пожни: на острову против Леденца (?), две в Нероновом лугу (одна та самая жалованная трём церквам), за рекою Тороповская с княжей да с тиуновою в межах, за рекою в Пихотках, а концом к Базелине пожне от города, пожня Гарь в Плоской и под горами. Часть их располагается в Хлыновском уезде, местоположение других неясно.

Город, где он жил и имел собственность без достаточных оснований отождествляется с левобережным Хлыновым (Вяткой). Действительно, в завещании упомянуты ориентиры: деревни в Спенцинском и Берёзовском станахи двор в городе у Слудных ворот. Спенцинская улица есть в описях Хлынова, а указанные станы числятся за Хлыновским уездом, но это не исключает возможности владения состоятельным вятчанином земель в соседнем уезде. Среди прочего в грамоте есть такое напутствие. «…Дати ми по кабале Николы Великорецкого священникам да и прикащикам Николины казны 7 рублёв денег…». Но это также не может однозначно свидетельствовать о проживании сына Шелома в Хлынове.

В Хлынове городе в начале 17 века было 4 проезжих (воротных) башни, но их названий не приведено. Слюдные ворота упоминаются в качестве ориентира положения церкви Троицы на посаде, предположительно, церковь располагалась поблизости от ограды малого (внутреннего) города (кремля). Двор завещателя располагался в городе у Слудных ворот, то есть внутри кремля возле выхода из него. В описях 17 века внутри малого города потомков Шелома не числиться, правда, есть 27 дворов пустых для осады от черемисские войны крестианам Хлыновского уезда. Учитывая слабую защищённость других вятских городов, в этих пустых дворах могли в период опасности укрываться состоятельные вятчане из Слободского.

Слуда, слудка – по-вятски означает возвышенный берег реки, оврага, холм возле реки(в поле возвышенность зовут угор). Вот пример употребления данного слова из Слободской описи 1629 года: «Меленка колотовка (мельница) на речке Спировке пониже Красные Слудки повыше Тимохины мельницы Зезева». Вероятно, в данном случае имеется в виду приметный ещё в недалёком прошлом песчано-глинистый красноватый берег речки Спировки (высотой около 10 м) к северу от Слободского. Поэтому Слудные ворота города являлись проездной башней, возле которой был достаточно глубокий ров (овраг) с мостом через него. Хлыновский малый город с запада и севера окружал ископанный ров, наибольшую глубину он мог иметь только в местах соединения с оврагом Засорой и берегом Вятки. То есть, двор завещателя, будь он в Хлынове, должен был находиться в одном из двух углов внутреннего города, правда, ставить ворота и мост в таком неудобном месте несколько странно.

В описи Слободского города 1629 года читаем: «За Богдашком Сафоновым сыном Дьяконовым огородчик у Слудного мосту Пятунинской Каргопольца». Принимая во внимание то, что другие огороды располагались за пасадом или за острогом, можно предположить, что огороженный участок земли, – огород – был на выезде из Слободского города за мостом через овраг, ров или даже через речку Спировку. Значительный ров у Слободского города был только с северной стороны, на чертеже 17 века показаны два моста через него.

Таким образом, упоминание Слудных ворот не может служить безоговорочным аргументом в пользу проживания Шеломова сына в Хлынове, такие городские ворота с мостом через ров были и в Слободском. Возможно, что Шеломовы имели во второй половине 16 века в Хлыновском кремле двор, но впоследствии по какой-то причине там не жили (лишь по описи 1615 года на посаде числился бобыль Дениско Шеломов).

В дальнейшем потомки Шелома проживали исключительно в Слободском городе: Пятунка Парфенов сын Шеломов; на Тимошке Парфентьеве сыне Шеломове под городом под Слободским перевоз. Кроме того, в окрестностях Слободского есть Шеломова пожня по реке Холунице, сенной покосец брата их Ондрюшкинской Шеломова за рекою Вяткою подле Мостовихи.

Можно предположить, что эта была семья одна из немногих, уцелевшая после Вятского взятия 1489 года (это могли быть явные сторонники Москвы), но во второй половине 16 века, когда нужда в знатных, а потому независимых вятских людях упала (вспомним о Каринских князьях), подвергшаяся гонениям (неслучайно перед отъездом в Москву Иван Шеломов, бывший каким-то чиновником, оставил завещание). В 1710 году в Слободском ещё жили Шеломовы, кроме того, одна семья проживала в деревне в Хлыновском уезде. Очевидно, в 18 веке часть Шеломовых покинула Вятскую землю, но род уцелел, эта фамилия известна у нас и в России Ныне в Слободском проживают две семьи Шеломовых, кроме того, существуют близкие по звучанию фамилии Шеломаев и Шеромов, возможно, это варианты той же фамилии. Нельза исключить появление «дочерних» фамилий типа Бажин. Но всё это требует отдельного исследования для нас не столь важного.

По официальной версии, мать Владимира Путина звали Шеломова Мария Ивановна. Она родилась в деревне Заречье Тургиновского района Тверской области. По свидетельству родственников В. Путин внешне похож на своего дядю Петра Ивановича Шеломова. Кроме Вятских Шеломовых 16–17 веков более ранних носителей этой фамилии неизвестно.

В Слободском в 17 веке числились и такие интересные фамилии: Пугин (см. ниже), Анфолов (потомки Анфала или переселенцы из Анфалова городка), Лучников (от оружия лук), Роготнев. Последняя довольно распространена и вызывает ассоциации с самострелами-роженцами. В описях Слободского города есть несколько семей с фамилией Роготневы, что может говорить о причасности их предков к данному оружию. В настоящее время у нас распространены близкие по звучанию фамилии: Роженцов, Рожнев, Рогачев, Роговцев и т. п. Роготневы сохранились только в Слободском.

3 момент. О репликации (повторении) местных топонимов говорит и такой пример. Всем известна слобода Дымково в Кирове. Считается, что её основали выходцы с Устюга, в этом городе есть аналогичное название для поселения на противоположном низменном берегу реки Сухоны. В духовной 1462 года Василия Васильевича упомянута на Устюге «Дымкова сторона с деревнями и присельи». В описях Хлынова начала 17 века упоминаются дворы на Дымкове за рекой, а позже слобода Дымково. Однако, и в Слободском городе было такое наименование: «за Офонкою Хрулевым за рекою против города на Дымкове Олешкинское дворище Глухово».

Приведённое сравнение может свидетельствовать о практике обозначения таким термином заречной низинной территории города, часто закрытой дымкой тумана. Название Дымково в Слободском не прижилось, поэтому нельзя исключить переселение части жителей города (устюжан) в Хлынов и Шестаков.

Чертёж города Слобоцка середины 17 века см. http://sloblib.narod.ru/1997plan18.htm

По описи Слободского 1629 года кроме двух церквей и колокольни в городе (кремле-детинце) была ветхая Никольская, а при церквах жили в отдельных кельях 11 нищих (других жильцов в городе не было). Здесь же была тюрьма (без описания) и 131 место пустых осадных дворишков. Здесь мы вновь сталкиваемся с несоответствием описания устройства города с его окружностью 275 сажень. Если положить, что хотя бы треть территории городка (площадью около 15 000 кв. м) занимали улицы-проходы и церкви с тюрьмой, а также появившиеся с конца 16 века прицерковные кладбища, то на один осадный двор остаётся всего 70 кв. м, что маловато даже для осадной скученности. Остается также вопрос, почему эта территория никак не использовалась? Кроме того, на посаде ещё около 50 пустых дворов и мест дворовых. Это всё свидетельствует о переселении или бегстве людей.

На площади стояли церкви, возле которых располагались лавки (налоги с них шли церквам). Здесь же стояла колокольница рубленая св. Николая. Следовательно и сама церковь Никольская располагалась по соседству.

Можно прокомментировать ещё один отрывок. «На Гришкинской пустоши Кривого у речки у Спировки под двор и под огород земли с прорыву до мельничные до Спировочные верхние дороги до речки Любянки с болотом и двумя перевесьи и с лужечком, подле ево ж Перфилков мельничный пруд». На Спировке было несколько мельниц с плотинами и прудами. Речка с новгородским названием Лубянка – приток Спировки, вероятно, это ручей текущий с Нового кладбища, на этом ручье также есть небольшой пруд; болото (в начале 20 века городская свалка) было на месте нынешних коллективных садов за мясокомбинатом.

 

7. Сердце Вятской земли

Важным документом, отчасти проясняющим ситуацию на Вятке в 15 веке, является «Послание митрополита Ионы вятским воеводам и всем жителям» датируемое историками 1452 годом.

«От Ионы митрополита Киевского и всея Руси на Вятку и всю Вятскую землю, воеводам земским Якову Пугвину и Оникею и Юрью Алексеевым Мышкина, и всем ватаманом, и подвойским, и боярам, и купцам, и житьим людям и всему нарицающемуся именем христианству тамошних земель.

Не ведаю как вас и назвать: зоветесь именем «христиане», а живете, делающе зло, горше нечестивых, ни по христианству, ни по крестному целованию, ни по божественному писанию, …своему господарю великому князю грубите и пристаете к его недругу. Издавна с поганством съединяетесь, и с отлученным от Божьей церкви князем Дмитрием Шемякою приходили многожды на великого князя вотчину, на Устюг, на Вологду, на Галич… И с теми христианскими губителями и сами собою вотчину его воюете беспрестанно. Христиан губите убийством и полоном и граблением и церкви Божие разоряете: и кузнь и книги и колокола и всё творите злые и богомерзкие дела, якоже погание.

И ныне снова сими часы воевали великого князя вотчину Сысолу и Вымь и Вычегду, да людей христианских много перемучили, переморили, а иных в воду пометали, а иных в избы и хоромы насажали, мужей, старцев и малых деток, бесчисленно пожгли. А иным очи выжигали, а иных младенцев на кол сажали подоббеся злочестивому губителю христианом убийце Ироду. А полону взяли более полуторы тысячи душ, которых ныне у себе держите, а иных в поганство продаете и в дары даёте, да от того своего злого дела не престаёте, а своему господину великому князю зався (всегда) грубите, а челом ему за свою грубость не бъете (не винитесь)».

Воевода земский – избранный землёй, населением. Перечисление трёх вятских воевод, вроде бы, означает существование трёх городов и соответствующих им волостей. При взятии в 1489 году также фигурируют три воеводы, главные противники Москвы: Иван Аникиеев, Пахом Лазарев и Павел Богодайщиков. Первый из них, вероятно, был сыном упомянутого Ионой Оникея Мышкина. То есть, должность, как часто бывает, передавалась по родству.

Вопрос о делении Вятской земли на три части остаётся неясен. Если, как это обычно делали раньше, иметь в виду три известных из летописей 15 века города – Котельнич, Орлов и Хлынов, – то остаются неудел явно существовашие в ту пору Никулич и Слободской. С ними вместе на троих не делиться. Учитывая, что эти два города, по нашему предположению, входили в одну административную единицу – Слободу, – а также то, что Хлынова в 15 веке не существовало (в обычном понимании), можно вывести такие три волости: Котельничская, Орловская и Слобода. Две первых представляли собой единицы управления, возникшие не позже конца 13 века. Последняя была создана новгородцами в конце 14 века в отвоёванной ими части Арской земли. Это предполагает наличие некого единого центра этой территории. Первоначально это был, без сомнений, Чуршин городок, а после его взятия – новоотстроенный Никулич. Но во второй половине 15 века (в период написания посланий Ионы) мог появиться новый, более укреплённый центр.

Ватаман – атаман, командир, вожак ватаги (отряда), у новгородцев – выборный глава флотилии (рыболовов или пиратов), возможно происхождение слова от европейских или восточный языков. Ватаманами были такие известные личности как Михаил Россохин, Анфал Никитин, Костя Юрьев.

Подвойский – судейский пристав или рассыльный для призыва в суд, объявленья решений; позывай; глашатай и исполнитель приговоров веча.

Житьи люди – зажиточные, землевладельцы.

Поганые – неправославные люди.

Кузнь – церковные металлические предметы: кресты, подсвечники, сосуды и т. п.

Дмитрий Шемяка – один из трёх сыновей князя Юрия Дмитриевича (сына Дмитрия Донского), боровшийся до смерти в 1553 году за власть с Василием Васильевичем Тёмным (слепым). Юрьевичи совместно с вятчанами (и, вероятно, казанцами) совершали карательные набеги на северные владения Москвы и Новгорода, в частности, на Устюг.

В 1452 году вятчане ходили к Устюгу на соединение с Шемякой, но узнав, что Шемяка бежал от Устюга, бросаются на Сысолу, Вымь и Вычегду. Сысолятины и Вычегжанины живут на Вятке до сего дня, возможно, часть из них – потомки тех самых принудительных пересенцев (числились от Шестаково до Хлынова по описям 17 века).

Фамилия Пугвин очень близка к известной в Слободском в 17 веке фамилии Пугин.

В отдельном обращении к вятским священнослужителям митрополит пишет так:

«От Ионы митрополита Киевского и всея Руси на Вятку и во все вятские городы и в волости и в погосты и в села и во все Вятцкие места, и игуменам и попам, и дъяконам и черноризцам, и всему нарицающемуся тамошнему священству.

Не ведаю, как вас назвать, священники, от кого имеете поставление и рукоположение… Евангельских и апостольских и отеческих поучений сами не требуете, и живуще небреживо, сами идете в погибель… Якоже слышим, ваши тамошние духовные дети незаконно живут, имеют жен до пяти, до шести и до семи, а вы их благославляете и приношения от них приемлите, что есть Богу мерзко…» Далее следуют требования подействовать на свою паству для прекращения разбоев и грабежей, возвращения полона и смирения перед великим князем Московским, иначе – отлучение от церковной благодати. В другом послании упоминается: «многие де христиане с женами незаконно в невенчании живут, а иные де венчаются незаконно пятым и шестым и седьмым совокуплением, олинь и до десятого … и за небрежение детей своих духовных за ленности не могут нам своего единого брата священника послати (для наставления)…»

Предположительно, Вятка принимала к себе беглое духовенство, среди которого было много «еретиков» (жидовствующих, стригольников, нестяжателей и прочих провинившихся перед митрополией). Понятно, что все они, как и руководство епархии, в 1489 году были удалены с Вятской земли.

Погост – в данном контексте (новг.) приход сельский; несколько деревень, под общим управлением, здесь обычно имелась церковь (часовня) с кладбищем.

Игумен – настоятель монастыря. Это упоминание опровергает мнение о том, что первые монастыри на Вятке повляются только в конце 16 века. Разумеется, мог быть перерыв в монастырском строении.

Черноризцы, чернецы – монахи.

Спустя 30 лет эти послания почти дословно повторил митрополит Геронтий. В 1486–87 году он отлучил вятчан от церкви: «а не затворят церквей божих, и от вас с земли прочь не пойдут, а имут у вас жити, а вас благославляти и священствовать имути, наше смирение по Божьему повелению и по божественным и священным правилом святых апостолов и святых богоносных Отец, и со всем нашим священством, имеем их и самих и с вами ровно неблагословенных и проклятых в сей век и в будущий».

Но вятские священники продолжали ослушание, и не воздействовали на свою паству. Похоже, и новгородские и вятские церковнослужители в 15 веке не подчинялись московскому митрополиту. Кроме того, сами вятчане не считали церкви, подчиняющиеся Московскому владыке святыми и неприкасаемыми для грабления, а их прихожан не считали ближними в евангельском смысле. Что за этим стоит? Религиозные различия или чисто политические противоречия? И то и другое. Вообще можно заметить, что с 13 века Русский север все более расходился с «Низовской землей». Различия видимо коснулись не только политического устройства, но и культурных обычаев и языка. Вятчане одинаково жестоко грабили и Жукотин, и Сарай, и Кострому, и другие московские земли, в том числе соседний Устюг. Как известно, Великому Новгороду в последние годы его независимого существования было предъявлено обвинение в отступничестве от веры. Разумеется, это надо понимать как расхождение с Московской митрополией, вероучение которой того времени, мягко говоря, само страдало вопиющими отступлениями от греческого канона. Вероятно, на русском севере сохранялись традиции какого-то западноевропейского христианского верования принесенного (по Кузьмину) еще в Киевскую Русь 9 века ирландскими проповедниками до раскола христианства на восточную и западную ветвь.*

В древней Вятке, бесспорно, внедрялось христианство в качестве религии объединяющей различные славянские, пермские и финно-угорские народы и племена, но на практике существовало двоеверие, причем совершенно открыто. Иисус и христианские святые воспринимались массой народа (в значительной степени метисированного) как еще одна дополнительная группа богов. Весьма показательны в этом отношении сохранившиеся у нас в отдаленных церквах до 20 века деревянные скульптуры Спасителя, ангелов и святых, явно воспринимавшиеся верующими в качестве эквивалентов разнообразных языческих божков древности. При этом лики святых отражают черты упомянутых народов проживающих на Вятке. Священники до поры не спешили бороться с этими и подобными им рудиментами старых верований, лишь смягчая «перегибы» вроде человеческих жертвоприношений. Без сомнения, «незаконные» вятские попы («еретики» и «ослушники») были в 1489 году выведены в первую очередь. На их место прислали «правильных» священников, хотя об этом в источниках, разумеется, молчок.

Из послания также следует, что в налетах вятчан на северных соседей принимали участие не только казанцы, но, вероятно, и Арские татары, за что последние и были подвергнуты временному выселению.

Обратим внимание на обращение в начале посланий:

на Вятку и всю Вятскую землю;

на Вятку и во все вятские городы и в волости и в погосты и в села и во все Вятцкие места.

Из сравнения двух вариантов можно видеть, что под «всей Вятской землёй» понимались все вятские города, волости, погосты,сёла и прочие населённые места. Что же тогда понималось под Вяткой? Во-первых, это не город, – все города входили в понятие «Вятская земля». Во-вторых, это не местность, – таковой выступает «вся Вятская земля».

Во всех посланиях сохраняется обращение «на Вятку». Тогда как в других известных документах 15 века при направлении грамоты в город употребляется иная форма – «в».**

В данном случае Вятка – это некая важнейшая человеческая субстанция, – она наполняет Вятскую землю и стоит на первом месте в обращении главы Московской церкви. Вятка – некая группа лиц, обладающая наибольшим авторитетом и влиянием в данном регионе. Сама же Вятская земля является территорией, которой обладает эта Вятка.

Аналог явлению – изначальные понятия Русь и Русская земля. Как известно, под Русью первоначально (в 9 веке) понималась флотилия Восточноевропейских викингов, затем дружина Киевского князя, а далее территория её постоянного проживания вокруг города Киева – центра оседлого ареала русов. В ходе расширения на соседние земли славян и других народов эта территория получила название Русская земля. Схожее явление происходило с понятиями Московия и Великороссия.

О внутреннем устройстве Вятской республики 15 века можно высказать следующие предположения. В укрепленных городках (слободах) жила в основном «лихая» военизированная вольница (ушкуйники с выборными ватаманами), а на их посадах – местное и прибывшее со стороны ремесленное и крестьянское население. Постепенно оно расселялось по округе. За предоставляемое покровительство и защиту сельское население, в том числе и замиренные вотяки, платили определенный налог продуктами и мехами. Часть горожан и посадских людей занималась ремеслами для меновой торговли (производство предметов из металла, и т. п.). вятчане-ушкуйники постоянно участвовали в местных и дальних военно-торговых экспедициях и войнах. Часто возвращались из них с большой добычей и прибылью. На Вятке существовало зажиточное население, бояре и купцы. Все взрослое мужское население городов (в отсутствие мужа его заменяла жена) по новгородской традиции участвовало в ежегодных (иногда досрочных) выборах главных лиц местной власти: воевод, подвойских (судей-исполнителей), писарей, церковного старосты и др., обсуждало важнейшие спорные вопросы текущей жизни. Вероятно, местная власть опиралась более на авторитет отдельных личностей и военную демократию. Ватаманы («полевые командиры») появлялись из числа таких наиболее авторитетных и удачливых предводителей ватаг ушкуйников. У каждого ватамана существовал свой отряд и свои плавсредства (десяток-два ушкуев). Небольшие поселения (такие как Волковский погост) административно подчинялись своему городу, но его жители могли участвовать в общих дебатах на вечевом собрании. Кстати, при этом в качестве активного наблюдателя мог присутствовать любой иной житель города и его окрестностей и выражать свое недовольство или одобрение. Конечно, реальной властью и авторитетом пользовались более состоятельные и удачливые в военном отношении матерые личности вроде Никитина, Рассохина и Шемяки (не всегда даже выходцы из Новгородской земли), обладающие силовой поддержкой, в том числе в лице далеких друзей и покровителей. Именно они часто втягивали вятчан в различные авантюры.

История Вятки в важнейших моментах повторяет историю Руси и России. Так же как древние русы, вятчане торговали пленными-рабами и захватывали городки аборигенов на берегах рек (славян и угрофиннов), собирали дань, насаждали христианство (то есть, прививали благоприятные для устройства власти мораль и культурные ценности), заселяли отвоеванные земли новым лояльным к их режиму населением. Одновременно с этим точно так же как и их предшественники русские викинги, они совершали дальние торгово-грабительские походы по большим и малым рекам.

«После похода в 1467 году вятчан и пермяков на Пелымское княжество вогуличей-манси (известно с 14 века), Пелымский князь Асыка был взят в плен и приведён на Вятку. Есть множество сообщений о совместных военно-разбойничьих экспедициях вятчан и вогуличей на Устюг и другие поселения, что свидетельствует о наличии между ними союзнических отношений, которые надо полагать подкреплялись взаимными визитами, наличием послов, аманатов и т. п.» (В. Напольских)

Сказанное подтверждают топонимы Вогули и Вогульцы возле Нагорска и Омутнинска, – в прошлом это Слободской уезд. Трудно сказать, жили эти люди всегда там или это позднее перенесение названий.

С точки зрения теории этногенеза Гумилёва, на Вятке той поры, как и на любой окраине этноса в период агонии старого и зарождения нового государства (речь идет о Руси и России), в среде скопившихся противников новой власти и новых порядков появилось альтернативное Московскому – Вятское ядро этногенеза. Вятчане противопоставляли себя всем остальным окружающим народам, в том числе москвичам, устюжанам, владимирцам, булгарам и татарам, что давало основания не стесняться в средствах борьбы вплоть до геноцида. Пленённых язычников по традиции тех лет продавали в Поволжье на рынках рабов. Христианский полон с Двины и Устюга в основном селили на Вятке. Это способствовало дальнейшему вытеснению аборигенов с территорий, примыкающих к Слободе, а также обеспечивало их жителей (профессиональных воинов и торговцев) продуктами питания. Замирённых аборигенов крестили, а их знать задабривали выгодным товарообменом, скупая меха, добытые рядовыми охотниками. Похоже, что население Вятской земли представляло собой сообщество пассионарных выходцев из разных племен и народов. В общем, налицо все признаки появления особого государства и зародыша нового этноса.

В качестве примера, подтверждающего заявленный тезис, рассмотрим появление гидронима «Великая» (Вятка). У разных народов реки назывались в древности, а часто и поныне, различно. Например, Волга у тюрков звалась Итиль. Причем верхним её течением считалась нынешняя река Кама и ее приток река Белая. (Русское название притока Камы – река Белая – произошло от тюркского «Ак-Итиль» (Агидель), что значит «Белая Итиль».) Верхняя Волга (кара=Итиль) с такой точки зрения – приток Итиля.

Так как для северных русских людей основной водный путь на юг шёл через Вятку (этакий местный путь «из варяг в греки»), то нет ничего удивительного в том, что когда для ушкуйников река стала родной, они назвали её Великой, возможно включая в это понятие и нижнюю Волгу (Итиль). Заметим, что топоним «Великая» легко для нас понятен, он «чисто русского» происхождения, в отличие от тюркского «Итиль» (большая вода) и совершенно неясного происхождения топонима «Волга».***

В трёхстороннем противостоянии – московиты, северные руские и татары – верх одержали первые. Они «завернули» исток главной реки региона к себе, и дали всей реке своё название.

Процесс становления вятско-русского этноса был оборван распадом антимосковской оппозиции последовавшим за вероломным убийством Галицкого князя Шемяки, – её знамени. После этого Москве удалось поодиночке придавить Новгород, Казань и Вятку.

Казань и Новгород «опускали» постепенно. Окончательному разгрому они подверглись уже в 16 веке. Уцелело только сельское население и то отчасти. Казанские татары оказались вытеснены в сельскую местность, многие расселились по всей России. Еще в 19 веке татары жили на окраине Казани в небольшой Татарской слободе. Сохранить народ удалось лишь благодаря мусульманской вере, препятствовавшей смешению с титульной нацией – великороссами, имевшими, кстати, большие преимущества перед нацменами. В советское время казанские татары нежданно-негаданно получили (пусть чисто формально) территориальную автономию. Главари большевиков, в заметном числе не русские, в первые годы своей власти чувствовали себя неуверенно, а потому вербовали сторонников из числа национальных меньшинств. Слабая Ельцинская власть в конце прошлого века разрешила то, что было на бумаге, и ныне мы видим достаточно экономически независимую и процветающую республику Татарстан (правда, многие «завоевания» потеряны последние годы).

На Вятке после 1489 года также сохранилось, главным образом, лишь сельское население и городские низы. Царская власть много поработала, чтобы извести народную память. Возникшую на основе ежегодных походов ушкуйников традицию крестных водных ходов по реке Великой Вятке, разбили на местные пешие ходы в разное время года, а то, что осталось покрупнее, – завели в глухомань одного из притоков Великой реки. Святые иконы припрятали в Москве, где-то там же сгноили подлинные вятские летописи, а самой реке и городу с «нехорошим» названием «по просьбе правоверных трудящихся» сначала «вернули историческое наименование», а позже вообще присвоили партийную кличку большевика. В угоду этому искажался Вятский герб, отнимались сберегаемые людьми немногочисленные уцелевшие реликвии той эпохи (арбалетные стрелы), писались лукавые исторические повести, из Вятской истории изымались упоминания о городе Слободском, распространялись всяческие басни и прибаутки, в которых вятских людей выставляли недоумками. Сюда на Вятку использовали в качестве ближней ссылки, коренных вятских людей гнали на войны и освоение Сибири, а саму Вятскую землю многократно кроили и перекраивали. Замалчивание и фальсификация нашей истории продолжается до сих пор.

В угоду Хлыновской духовной и светской власти было утверждено «первородство» этого города и полное игнорирование более древнего Слободского. Главной целью подмены было исключение любого намёка на связь происхождения крестных ходов с военной и миссионерской деятельностью новгородских ушкуйников, а также сокрытие роли Чуршинского городища и расположенной вблизи от него Слободы в истории того периода. Чуршинская крепость, несомненно, была в древности Сердцем Вятской земли. Выросший вблизи её город был в 15 веке столицей свободных русских людей. Деспотической и клерикальной Российской власти во все времена это было, безусловно, не по душе. Поэтому в официальной истории для языческой Чурши и своевольной Слободы не нашлось места. Новгород и особенно Вятка – зримый пример иного пути развития России. Пример отрицающий необходимость самовластной царской власти. Это вечный укор Москве и угнездившейся в ней бесчеловечной царской власти, раздавившей на Русской земле свободу и демократию. Поколениями ангажированных историков было сделано всё, чтобы скрыть это, оправдать тиранию и всеобщее рабство. Были переписаны летописи, фальсифицированы документы, искажены до полной противоположности факты, написаны тысячи лживых псевдоисторических книг. Да и нынешние историки не спешат тревожить скелеты в родном шкафу, пристраиваются к привычному ещё при царе горохе заданному курсу. Но в 21 веке шило истины в Интернет-мешке уже не утаишь. Монополия официальных историков уходит в прошлое, у массы людей появляется новое средство получения и обмена информации, что способствует распространению идей и появлению новых исторических представлений.****

В наше время от прежнего духа вятской вольности мало что осталось. Редко встретишь тот особый вятский характер. Но он есть. Купец Анфилатов не случайно снаряжал корабли в Америку, а «полукровка» Грин не случайно писал о морских странствиях. И хотя пассионарные гены вятских ушкуйников давно рассеяны по всему свету и присутствуют у нынешних вятчан в гомеопатической дозе, настоящий вятский человек всегда чувствует свою особость и моральное превосходство, свою принадлежность к Земле предков, – осевших когда-то на Великой реке свободолюбивых и безбашенных русских викингов.

Со второй половины 16 века жители Слободы расселялись по ближней и дальней округе. Об этом свидетельствуют топонимы типа Слободино, Слобожане, и соответствующие им фамилии Слободин и Слобожанин. Вероятно, слобожанами был основан небольшой городок Истобенск. Здесь также есть Никольская церковь. Истопками звали сделанные по северо-русски тёплые срубные дома, тогда как большинство селян до 19 века проживали в полуземлянках отапливавшихся по-чёрному, вместо печи с вытяжной трубой – очаг из камней. Основан слобожанами город Глазов, его расположение и планировка старого центра напоминают Слободской город 17 века.*****

Канувшая в лету Вятская республика не пропала даром. Вятские люди формально оставались свободными, на Вятке не было крепостного права. Однако, это же способствовало расселению вятчан во все концы России, многие из них подались в казаки или ушли подальше от властей в Сибирь.

В последние годы существования Вятской республики сюда стекались готовые к сопротивлению оппозиционеры со всей Русской земли. Им довелось испытать всё: жизнь во враждебном окружении, рискованные походы и, наконец, угрожающее положение накануне последнего столкновения за средневековую демократию и последовавшая за этим гибель республики. Уцелевшие потомки этих людей после всех мытарств продолжали жить на Вятке. В своей памяти они хранили идею сопротивления и борьбы. Эта, уже почти не осознаваемая, всячески искажаемая и приспосабливаемая к нуждам церковной и светской власти, а временами и пресекаемая, идея, сохранилась до наших дней в ежегодных многотрудных шествиях.

Было бы знаменательно восстановить древнюю традицию в виде более близком к первоначальному. Думаю, найдутся в нашем городе молодые люди, у которых в жилах течет не вода, а кровь их предков – вятских викингов. И горазды они не только на пьяные драки, но и на славный подвиг. И тогда после всех трудов речного перехода вернётся во вновь обретенный Никольский храм наша Чудотворная реликвия.******

Примечание*. В течение 14 века произошло расхождение Новгородской и Московской церквей. Новгородцы, имевшие постоянные торговые связи с Западной Европой, перенимали некоторые внешние атрибуты западной ветви христианства. Московская митрополия, на словах верная греческому православию, под влиянием Сарайских епископов-ордынцев, похоже, склонялась к восточной (несторианской) обрядности с явными элементами ислама. В начале 15 века Константинополь указал на эту вопиющую ересь, после чего Московские митрополиты перестали ездить в Царьград за утверждением в должности. Воспользовавшись унией (примирением и единением) церквей (подписана Константинопольским патриархом и папой Римским в 1436 году), Московская митрополия объявила себя единственной законной продолжательницей православия. Одновременно с этим Новгород стал самостоятельно выбирать своего иерарха. После чего расхождения с Новгородцами (и Вятчанами) в вопросах веры обострились (не говоря уж о «латинянах»).

Иона митрополит (ск. в 1461), первый из предстоятелей Русской Церкви, избранный Собором епископов совершенно независимо от Константинопольского патриарха. Уроженец г. Солигалича (Костромского), в 12-тилетнем возрасте принял монашеский постриг и вскоре перешел в Московский Симонов монастырь, епископ Рязанским и Муромским (1431), был избран на Московскую Митрополичью кафедру, а в 1448 без согласия Константинопольского патриарха Иона был объявлен митрополитом Киевским и всея Руси. Таким образом было положено начало фактической автокефальной Московской Церкви, которая отвергла Флорентийскую унию.

Примечание**. Для примера послания в Псков о еретиках стригольниках.

1. Благословение Фотея, митрополита Киевского и всея Руси, в Псков собору Святыя Троици и всему священническому чину.

2. Благословение Фотеа, митрополита киевьскаго и всея Руси, в Псков, о святем дусе детем моим, посадником и тысячкым, и старым посадником и тысячькым, и всему священническому и иноческому чину, и всему христоименитому господню исполнению, святому людству, обретающимся всем в богоспасаемей державе пьсковьской.

3. Благословление Фотиа, митрополита Киевского и всея Руси во Псков, збору святые Троици и збору святые Софии и збору святого Николы, игуменом и попом, и священническому всему и иноческому чину, и посаднику Федосью Фефиловичу и старым посадником, и всему Пъскову,, христоименитым господним людем, живущим всем под законом божиим!

Лексическое и смысловое различие форм «в» и «на» требуют отдельного разговора (достаточно вспомнить новомодное применение «в Украину»), но можно заметить, что форма «в» более подходит для послания в отдельный Город (несёт смысл проникновения во внутрь за некую границу или ограду); тогда как форма «на» менее конкретна, и в данном случае подразумевает многоадресность.

Примечание***. Заметим, что «Великая Вятка» является переводом названия «Итиль»: Итиль – Большая (великая) вода – Великая ватка.

Примечание****. В исторической судьбе Вятки 14–16 веков просматриваются явные параллели с происходящим на наших глазах в Чеченской республике. Пассионарный толчок вызвал в обоих случаях схожие результаты. Относительно небольшой этнос, зародившийся на окраине империи, бросил ей вызов. Сравните навешенные ярлыки: разбойники-ушкуйники (хлыны) и бандиты-боевики (абреки). Пассионарии для их соседей – обычных народов – всегда неудобны и опасны. На протяжении многих десятилетий шли войны, карательные походы, осада городов и ответные нападения на соседние территории, захват заложников и объектов в Москве (Кремль, Кострома, Устюг и Двинские владения в 15 веке; Норд-Ост, Буденовск и Беслан в наши дни). И чеченцев и вятчан обвиняли в примыкании к недругам Москвы. В 1944-ом за «сотрудничество с немцами» всех чеченцев вывезли на восток СССР. В 90-х годах прошлого века чеченские сепаратисты приняли помощь зарубежных исламистов. Результат всего этого печален и очень схож: пассионарные вятчане и чеченцы рассеялись по всей империи, некоторые из них даже занимали важные государственные посты (Молотов, Рыков и Киров, Хасбулатов и Сурков). Но родина их подверглась опустошению, а героическое прошлое – забвению. Кстати, по доверительному сообщению президента В. Путина сделанному в его послании 2006 года, в 1999-ом для проведения очередной операции в Чечне требовалось 65 тысяч военнослужащих, собрать которых со всех боеспособных частей России удалось тогда с большим трудом. Практически полное совпадение цифр говорит о сопоставимом количестве чеченских боевиков конца 20 века и вятчан конца 15-го. Как известно число первых в лучшие времена колебалось от 10 до 20 тысяч. Смелую аналогию можно продолжить. Донские историки по результатам исследования водских погребений вблизи Новгорода полагают, что новгородские ушкуйники были тёмноволосы, что, возможно, выдаёт их южное этническое происхождение. Казакам это лестно ввиду их известной смуглоты. Добавлю сюда же, что в одной новгородской грамоте Водская земля упомянута в варианте «Воцкая», что равноценно «Вотская». Впрочем, хотя бы какая-то историческая или этическая связь Водской пятины и Вятской земли до сих пор не обнаружена.

Примечание*****. Отрывок из старой энциклопедии. «В 27 вер. к ю. от Орлова среди болотистой местности расположено с. Шалегово. В селе имеются волостное правление и две школы – земская и церковно-приходская. Село основано можно думать, в XVI в., так как в начале XVII в. здесь уже строилась Покровская церковь и самое село прежде называлось Покровским. Первыми поселенцами села было несколько семейств новгородских ушкуйников, поселившихся сначала близ с.Истобенского. Близ села есть селение Харанчуги на рч.Холунице, при котором в 1894 г. при раскопке было найдено несколько каменных вещей, а также и монет, так напр. каменное копье, каменный шарик в виде ядра, серебряные и медные монеты начала и конца XVIII в., а также одна серебряная монета продолговатой, неправильной формы, на лицевой стороне которой изображен всадник на коне (изображение всадника на монетах появилось в 1535 году). Старики рассказывают о существовании возле селения Харанчуги клада – бочки с деньгами, положенной будто бы в прежние годы разбойниками.

Жители с. Истобенского, не имея пахотных угодий, исключительно занимаются отхожими промыслами – главным образом бурлачеством. Мужчины большую часть года проводят в работах на речных судах, имея своих представителей во всех должностях этого рода: большая часть матросов, водоливов, лоцманов и капитанов на вятских баржах и пароходах происходит из истобенцев. Другой промысел мужского населения – рыболовство и изготовление изделий из проволоки, главным образом рыболовных крючков (удочек), которые идут на Волгу, Северную Двину и в Сибирь. Женское население занято промышленным огородничеством – разведением на продажу огурцов, капусты и других овощей; истобенская капуста славится на Вятке своим вкусом и белизной и распродается в Орловском у., а также на рынках городов Орлова, Котельнича и Вятки. В Истобенском более 2.000 жит., 2 церкви».

Название села Шалегово, возможно, видоизменённое «Калегово», – от Калога-Слободской; фамилия Колеговы встречается у нас. Род деятельности истобенцев говорит о их городском происхождении. Название Харанчуги вероятно связано с фамилией Харины, известной в окрестностях Слободского по самым первым сохранившимся описям начала 17 века. Гидроним Холуница также перенесён из окрестностей Слободского, расположенного вблизи устья небольшой реки Белая Холуница. Добавим к этому списку фамилию Слободины, встречающуюся в районе Истобенска. Этот подбор фактов косвенно подтверждает предположение о переселении в данную местность в 16 веке выходцев из Слободы, потомков ушкуйников.

Примечание******. Бунтарский дух жив в нашем тихом городке и по сею пору. Достаточно напомнить о событиях 1978 года, аналогичных произошедшим в Кандопоге в 2006 году. (См. повесть «Звуки Времени», глава «Русский бунт».)

 

Послесловие

Интерес к истории пробудился у меня более 20 лет назад. Недоверие к официальным сказкам подогревало желание разобраться во всём самому. Затем в мирную жизнь ворвалась Перестройка, и древности ушли на дальний план. Крушение Советской Империи дало пищу для размышлений, а 21 век – новые возможности для поисков материалов и распространения идей. Возвращение старых интересов началось с местного ажиотажа по случаю празднования 500-летия города. Природный нигилизм взял своё и в этом вопросе. Так как время становления Слободского и других городов на Вятке приходится на период так называемого Ордынского ига, то попутно пришлось разобраться и с этим вопросом.

Планомерных археологических исследований в нашем городе не проводилось, высказывались лишь оценочные догадки с точки зрения заезжих историков и краеведов из областного центра. И все-таки автор, исходя из логики событий, а, иногда привлекая на помощь фантазию, попытался дать ответы на многие вопросы. Летописные предания о Вятской земле были сочинены много позже описанных в них событий, в период, когда усердно переписывалась вся русская история. А уж тем более такая болезненная тема, как отношения Москвы с Русским Севером. Чтобы развязать войну, Новгород обвинили в отступничестве от веры и связях с Литвой, а вятских людей того времени обозвали разбойниками и проходимцами.

Вокруг Слободского и его истории всегда существовал заговор умолчания. Несмотря на достаточно хорошо сохранившиеся многочисленные свидетельства древних земляных сооружений, их не хотят даже увидеть. Официальным историкам и краеведам, исписавшим кучи бумаг, очень не хочется ворошить и переписывать утвержденную сверху историю Вятской земли. А потому придётся еще немало потрудиться над развенчанием застарелых исторических догм.

Заканчивая свою во многом реферативную работу, должен признать, что обрисованная картина Прошлого имеет очень много неясного и приблизительного, не все противоречия удалось устранить, до полной истины ещё далеко, нам лишь приоткрылась вся бездна нашего незнания. Надёюсь, разнообразие собранных фактов, и обилие смелых гипотез станет унавоженной почвой для будущих более серьёзных исследований. Автор сделал, что мог, его ждут отложенные на время иные проекты. Хочу особо отметить тех, чьи идеи сыграли важную роль в моих странствиях сквозь века – Л. Макаров, С. Ухов, С. Серкин, С. Плёнкин и многочисленные интернет-авторы.

Свои замечания можно оставить на гостевой странице Скайграда или прислать на адрес сайта.

Е. Х.
Слободской город, декабрь 2008.

Шли мы, шли, и пришли.
Глядь, – батюшки, сколь баско! –
Часты поля, зелены луга!
На лугах девки царски
Поют песни Арски…

 

КОНЕЦ

---