Литературно-исторический альманах Скайград

Скайград

 

 


ИСТОРИЯ СТРАНЫ ВЯТСКОЙ – Евгений Харин, Слободской город, май 2008

http://skygrad.narod.ru

Вашему вниманию предлагается новая редакция работ публиковавшихся в 2003–06 годах в Слободской газете СКАТ-Инфо и размещённых в 2005–07 годах на этом сайте. В целом это достаточно нетрадиционный взгляд на историю Вятки ранних веков основанный на широком привлечении всевозможных источников и современных идей, предназначенный для широкого круга читателей интересующихся Вятской и Российской историей. В 2008 году материал о Вятке дополнен обширными экскурсами в историю наших соседей. Это сделано для более глубокого освещения темы и привлечения интереса не только Вятских читателей. Кроме того, для удобства поиска в Интернете изменены названия некоторых частей. В целом, как мне кажется, появилась возможность более подробно разглядеть события многовековой давности и приблизиться к истине. Так как автор не является профессионалом в данной области, все сделанные им выводы должны рассматриваться как предварительные, требующие дальнейшего изучения, поиска доказательств или опровержений.

 

I часть

НЕИЗВЕСТНАЯ ИСТОРИЯ ВЯТКИ

 

Когда-то Вятский и Слободской краевед Александр Рева сетовал на провинциальную приниженность и осторожность высказываний «молодых историков, как в трёх соснах, плутающих между трудов Верещагина, Луппова, Эммаусского, не смеющих отойти от их постулатов, двинуться дальше их. А что там не сметь, когда маститые работали в расчете на будущих исследователей, на то, что молодые будут, смелей и прозорливей, да и История, как наука, обогатится новыми данными, новыми возможностями для анализа старых документов».

 

1. Первое знакомство

В детстве я любил бывать в нашем краеведческом музее. Нравилось бродить по лабиринту его закоулков. Расположен он на городской площади, в помещении старинной церкви. Среди экспонатов о древнем Слободском городе помимо пушечек, копий, секир и кольчуг, выделялся макет городка в стеклянном кубе. На бутафорском берегу реки расположилась небольшая, обнесенная деревянными стенами и крутыми откосами, крепость. Вдоль одной из ее сторон шел овраг, спускающийся к реке. В центральной возвышенной части стояла деревянная церковка, а на территории, примыкающей к берегу, виднелись кладбищенские кресты…

Принято считать, что расположение Слободского города первых веков его существования совпадает с историческим центром в районе Екатерининской церкви, где действительно находится древнее городище. Однако, места здесь явно недостаточно для города 16 века, когда Слободской был центром наместничества, да, и, насколько мне известно, археологические данные очень скупы и противоречивы. Крепости в те времена строили на возвышенных местах, в нашем случае это, например, могла бы быть довольно плоская вершина Слободского холма.

Действительно, если мысленно проследить ход перепадов высот вокруг этого возвышения, то легко обнаружить резкие подъемы поверхности, особенно заметные там, где их пересекают современные улицы. А именно: на улице Гоголя в районе дома № 108 и сразу к югу от улицы Грина; на улице Ленина у магазина «Культтовары» и у рынка; на улице Советской ниже военкомата и у районной больницы. (Участок улицы Советской в районе узла связи для снижения крутизны был приподнят, об уровне земли в этом месте в 19 веке можно судить по полуподвальному ныне положению первого этажа старого здания напротив.) С востока такой подъем виден на улице Володарского у входа в Детский парк, а на западе он легко угадывается на перекрестке улиц Красноармейской и Грина (правда, местность здесь была значительно изменена при строительстве многоквартирных зданий в конце 70-х), а также на улице Свердлова вблизи перекрестка с Гоголя. Если соединить все эти точки, то с учетом размыва поверхности при строительстве зданий и прокладке улиц получится довольно правильный четырехугольник со срезанным северным углом (кстати, как на современном макете древнего города в нашем музее), соответствующий, по моему мнению, расположению земляного откоса некой древней крепости. Данная особенность рельефа хорошо видна на планах города между 160-ой и 155-ой горизонталями.

Важным доводом в пользу этого предположения является следующее обстоятельство. До 1919 года улица Кузнечная (ныне Грина), бывшая в то время южной окраиной города Слободского, называлась Гласисная.

«Гласис – (франц. glacis – скат, откос), пологая земляная насыпь впереди наружного рва крепости, долговременного сооружения или полевого укрепления. Возводится для улучшения обстрела местности, маскировки и защиты укрепления».

Такое название улица получила 200 лет назад в период увлечения в России всем французским. По всей видимости, оно было навеяно видом поверхности земли в данном месте, очевидно тогда искусственность происхождения была выражена отчетливей, чем сейчас.

Улица сначала поднимается по этой насыпи, а затем спускается по ней к реке. Предположительно существовавшая когда-то крутая искусственно отрытая верхняя часть откоса имела высоту 3 – 4 метра, что вкупе с небольшим насыпным валом вдоль ограждающей стены составляло по высоте около 5 – 6 метров основного земляного заграждения. Этот окоп (по терминологии того времени) в виду городской застройки не сохранился, но кое-где его следы можно наблюдать внутри кварталов.

По углам ограждения находились сторожевые башни. У северного склона располагалось торжище, существующие до сих пор. К восточному углу, где вероятно были одни из ворот города, примыкало кладбище, ныне территория Детского парка. Святое место не подвергалось застройке в поздние времена, но постепенно о его прошлом забылось. При строительстве моста через Вятку в 60-х годах была срыта часть берега, и некоторые из моих одноклассников находили в свежем раскопе черепа людей, кольца и крестики. Очевидно, здесь, в земле под Детским парком хранятся останки людей этого древнего поселения. С возвышенной части верхний слой земли со следами прошлой жизни в значительной мере смыт водой и стёрт деятельностью людей. Периметр предполагаемого городка получается примерно 1600 метров, что соответствует площади около 10 гектаров, здесь свободно могли разместиться несколько тысяч человек, мастерские, конюшни и другие хозяйственные постройки.

Таким образом, мы имеем косвенные свидетельства существования некого достаточно крупного древнего поселения. Но был ли этот город в действительности? Известные документы 16–18 веков ничего не говорят о нём. В поисках хоть какого-нибудь ответа, автор приглашает отправиться в неблизкое путешествие сквозь века.

Для начала напомню общеизвестные и ставшие почти аксиомой основные моменты начальной Вятской истории.

Историк Карамзин считал, что до завоевания Москвой Вятская земля триста лет была независимой. Первая волна славянских переселенцев появилась здесь еще в конце 12 века. Это были выходцы древних вятичей – непокорного племени, жившего в глухих лесах по берегам Оки. Они же, как предполагается, дали название реке Вятке. Затем сюда пошли переселенцы с Русского Севера – новгородцы и устюжане, – они в основном заселили Хлынов и Слободской. Оба потока сошлись на берегах Вятки и, смешавшись со временем с местными племенами удмуртов и других финно-угров, дали начало новой самобытной вятской народности. С конца 14 века верховодили здесь самые отчаянные – хлыны. За страх, наводимый дерзкими налетами на окружающие земли и города, их даже называли новыми норманнами. Вообще, сюда, в Вятскую республику, стекались со всей Руси знаменитые разбойники и крамольники. В 1391 году, после разорения Вятки татарами Тохтамыша, вятчане в отместку напали на Кашан, Жукотин и другие города на Каме, но возвращавшееся из похода татарское войско вновь спалило вятские городки. Считается, что тогда же для присмотра за «наглецами» поблизости устроили татарские поселения на Чепце, и Вятка попала в зависимость, впрочем, достаточно номинальную, так как после этого республика еще много лет оставалась самостоятельной.

В середине 15 века при московском князе Василии II, принявшем на службу в свое войско большое количество татар, бежавших из развалившейся Орды, произошло усиление военной мощи Москвы, и, как следствие, рост территории ей подвластной. Вятская земля долго оставалась независимой. Лишь после подчинения Москве Владимира, Ростова, Суздаля, Твери, обоих Новгородов и других земель настал ее черед. Конец независимости пришел вместе с огромным московским войском Ивана III. В 1489 году Хлынов осадили и под угрозой сожжения вынудили сдаться. Вятка имела перед собой недавний пример других русских городов, где побежденных тысячами убивали. Вятской вольнице пришел конец.

В 15 – 16 веках по средней Вятке проходила граница с Казанским ханством. Лишь в 1552 году после кровавых походов Ивана Грозного и полного разгрома Казань окончательно покорилась Москве. Спустя двадцать лет такая же участь постигла Великий Новгород.

Официальную дату основания нашего города – 1505 год – нужно считать весьма условной. Считается, что первые русские города на Вятке заложили новгородцы в 1174 году. По преданию, они захватили чудскую и черемисскую крепости и поставили свои городки Никулицын и Котельнич. Чуть позже был основан Хлынов, а затем Орлов, Шестаков и Слободской.

Долгое время непререкаемым авторитетом и источником фактов по ранней истории Вятской земли оставалась небольшая летописная «Повесть о стране Вятской». Составлена она была, скорее всего, в конце 17-го или в начале 18-го века на основе неизвестных нам более ранних летописных заметок и устных преданий. Для тех, кто не знаком с текстом данного источника (размещенного на сайте «Наша Вятка»), представим его краткую характеристику.

Весь текст можно разбить на несколько частей.

Вначале идут многословные критические рассуждения на тему Великого Новгорода и вражде его с русскими князьями.

«Самовласцы же великаго Новограда жители заратишася с Российскими великими князи и многие их уделныя земли грады и страны разоряюще и пленяюще, и бысть между Российскими князи и Новогородцы великое неустроение и вражда, и тогда Новогородцы воеваху по Волге реке и которые страны завоеваху в тех и жити изволяюще, понеже желаху безмятежно жити и междоусобия отъити, разсматряюще земли и ко вселению удобные места избирающе. И мнози Новогородцы о преселении от своих мест за умножением народа и за неустроением межоусобных браней мыслити начаша». В этом отрывке можно усмотреть намёк на походы новгородских ушкуйников, трения, возникшие в результате их нападений на соседей, а также оправдание переселения новгородцев на Вятку.

Далее непосредственно по истории Вятки.

1. Поход новгородцев на Волгу датированный 1174 годом и основание ими временного городка на Каме. Из «Повести» следует, что новгородцы были знакомы с ситуацией на Вятке, то есть они, очевидно, не раз совершали сюда разведывательные набеги за людьми и данью. Через несколько лет часть этих новгородцев попадает через Каму и Чепцу на Вятку, по пути громя города остяков, берет штурмом Чудской Болванский город-крепость и основывает в 1181 году город Никулицын.

2. Оставшиеся на Каме новгородцы, глядя на них, проделывают аналогичное с обладаемым черемисой городком Кокшаров.

3. Испытывая опасности от врагов, обе группы новгородцев (жители Чудского городка ныне Никулицына и Кокшарова ныне Котельнича) договариваются устроить «един град и замок крепкий» на «Кикиморской горе», но город Хлынов, однако строят на другом месте ниже по реке, (очевидно на нынешнем месте) – на «поле Балясковом». «И тако Новогородцы начаша обще жителствовати самовластвующе правыми и обладаеми своими жители и нравы своя отеческия и законы и обычаи Новгородския имяху на лета многа до обладания великих князей Российских и прозвашася Вятчане реки ради Вятки».

4. Рассказ о появлении Борисоглебского крестного хода из Никулицына в Хлынов в честь основания нового города.

5. Общие рассуждения о безуспешных нахождениях на Вятку разных завоевателей. Далее описаны оборонительные сооружения раннего города Хлынова и его устройство конца 17 века, времени, как видно, хорошо знакомого автору.

6. Затем, как будто и не было переселения в «един град», повествование возвращается к Никулицину. Описано основание Волковского погоста и «селитв» вокруг него по речке Никуличанке, утверждение Георгиевского крестного хода из Волково в Хлынов и обратно дважды в год по случаю побед над язычниками. «И ради частого нашествия Чуди Остяков и Черемисян обещашася Вятские града Хлынова и уездные жители великомученику страстотерпцу и победоносцу Георгию по вся лета по дважды из села Волкова приносить образ его святый во град Хлынов и встречать со освященным собором и со всем народом со свящами и празновать и круг града хождение уставиша. Еже и до ныне пришествие святаго его образа великомученика Георгия по вся лета по дважды бывает».

Тут же описаны неудачные из-за набегов чуди, отяков и черемисов попытки поставить церкви (и очевидно поселения) на другом (левом) берегу реки Вятки, где, кстати, и находится Хлынов.

7. Замечание о происхождении стрел ранее носимых в Георгиевском крестном ходе. «И во многи лета возообновление всему народу бывшее набежание Чуди Остяков и Черемис со стрелами воспоминающе приносяще со образом великомученика Георгия стрелы окаваны и людие со свещами стрелы оные сменяюще в память великомученика избавления ради от набежания Чуди Черемис и Остяков и протчих неверных народов бывших со оными стрелами». Мол, носить те поганые языческие стрелы неуместно, а потому их заменили свечами.

8. О притоке людей на Вятку из других городов, о вражде вятчан с Великим Новгородом, и о безуспешном прихождении на Вятку ратей не названных русских князей, подстрекаемых Новгородом. Попутно опровергается легенда об основании поселений на Вятке беглыми новгородскими холопами и неверными женами.

9. Лаконичный рассказ о начальном заселении Вятки первыми христианами, поселившимися на реке Кобре, бегстве их от врагов на реку Великую и потере там иконы Николая Чудотворца. Затем идет рассказ о случайном обретении в 1383 году этой чудесной иконы и устройстве в её честь небольшой церкви в неназванном месте, а также дальнейшая история Великорецкого крестного хода. «Началствуеми же градодержатели (Хлынова) со всем священным собором и со множеством народа едва упросиша у тех христиан (отдать им икону) за обещанием своим еже им по вся лета с сем чудотворным святым образом из града Хлынова приходить на чудотворивое его место».

10. Хронограф. Очень кратко перечислены 12 датированных событий, касающиеся Вятки, взятые из русских летописей,* начиная сообщениями о смерти Дмитрия Донского в 1389 году и о набеге на Вятку татар Тохтамыша во главе с царевичем Бектутом в 1391 году, и кончая взятием Казани в 1552-ом. В этой части рассказа Хлынов не упоминается, но есть Котельнич и Вятка.

Для начала приведу две современные точки зрения на это произведение.

«Главным камнем преткновения является, безусловно, «Повесть о стране Вятской», содержащая наиболее ранние даты основания вятских городов – конец XII в. Не углубляясь в споры о степени достоверности этого сложного памятника, отмечу только, что в последние годы его сведения находят все больше подтверждений в разнообразных материалах, в том числе археологических». Л. Макаров.

«Что же касается реалий XII или XIV века, то надо признать, что автор имел весьма туманное представление о том времени и происходивших тогда событиях. Если он и основывался на каких-то преданиях, то они могли относиться либо к другому времени, либо к другому месту, либо быть плодом фантазии. Использовать в качестве источника исторических сведений «Повесть о стране Вятской» недопустимо, т.к. это не только искажает реальность, но, в отсутствие других фактов, создает псевдореальность, миф, который препятствует установлению исторической истины».С. Ухов.

Попробуем примирить эти крайности.

Из текста можно выделить основанное явно на каком-то древнем предании или записи повествование о взятия чудской Болванки и основании города Никулицына и села Волково. Рассказ этот перебит вставкой об основании Хлынова, и, вероятно, имеет местами позднейшие «разъясняющие» включения. В целом это наиболее любопытная часть «Повести».

Начало похода новгородцев и взятие Чудского городка и Кокшарова отнесены составителем к концу 12 века.

«И в лето 6682 (1174 год) отделишася от предел Великаго Новаграда жители Новогородцы самовласцы дружиною своею и шедше плавяху в судех на низ по Волге реке и дошедше реки Камы и пребыша ту не колико время и поставиша по Каме реке градец мал во обитании себе и слышаху о Вятке реке ин же по ней живущих Чуди и Остяков обладающих многими землями и угодьи, построиша окопи и вали земляныя круг жилищ своих бояшася находу Руси, а к поселению потребны и угодны обладают ими от тех язык не тягостны. И отделишася половина тех Новогородцов и идоша вверх по Каме реке до чусовских мест, а другая половина остася на Каме реке в новопостроенном их городке. Шедши же вверх по Каме реце и сшедше на гору на страну ону и дошедши реки Чепцы и вниз по ней пловуще и пленяюще Остяцкие жилища и окруженныя земляными валами ратию вземлюще и обладающе ими…»

Прежде всего, отметим, что фразу о пребывании на Каме некоторое время составитель «Повести» мог взять из Новгородской летописи вместе с рассказом 1375 года о плавании некого Прокопа вниз по Волге. Как мы увидим ниже, этот отрывок не вполне достоверен по хронологии. Разделение же отряда на две части взято из сообщения русских летописей 1374 года, – составитель использовал его для объяснения независимого захвата двух вятских городов (Кокшарова и Болванки) двумя отрядами новгородцев. Заметим, что автор (составитель) был твердо убежден в независимом существовании на Вятке в прошлом двух важнейших городов и, следовательно, двух отдельных территорий. Отметим, что этот основополагающий для нас факт нигде кроме нашей «Повести» не встречается. Сравним с отрывком из русской летописи.

«В лето 6882 (1374). Того же лета идоша на низ Вяткою оушкуиници разбоиници, совокупишася 90 оушкуев, и Вятку пограбиша и шедши взяша Болгары и хотеша зажещи и взяша откупа 300 рублев. И оттуду разделишася на двое: 50 оушкоев поидоша по Волзе на низ к Сараю, а 40 ушкоев поидоша вверх по Волзе и, дошедше Обухова, пограбиша все за-Сурие и Марквашь, и, переехавше за Волгу, лодьи, поромы и насады и павозкы, и стругы, и прочаа вся суды посекоша, а сами поидоша к Вятце по сухоу на конех и идучи много сел по Ветлузе пограбиша.»

Автор «Повести» опустил негативные сообщения о погроме Вятки, для чего изменил начальный маршрут похода: у него он шел, якобы, вниз по Волге, а не по Вятке. А так как ему видимо было доподлинно известно о примерном времени первоначального заселения Вятского региона русскими (в конце 12 века), то он с чистой совестью отнес эти события на 200 лет в прошлое, что существенно изменило ход Вятской истории.

Таким ловким маневром составителя «Повести» были буквально убиты сразу два зайца: во-первых, получается, что не было на Вятке никаких славян-язычников, древних вятичей, а, следовательно, название реки и города на ней не имеет к ним никакого отношения. Во-вторых, «ушкуйники-разбойники» известные по нашим летописям 14 века не участвовали в завоевании и христианизации Вятского края. А были одни лишь стерильные богобоязненные «новгородцы», которые перед тем как идти убивать и резать «дикарей» не ели, не пили, а молились и постились. В результате этого получился 200-летний провал в повествовании между двумя первыми датами, указанными в «Повести»: 1181-ый (взятие Чудского городка) и 1383-ий (обретение иконы Николая Чудотворца). Так как Вятка в русских летописях впервые упомянута под 1374 годом (заметим, этого основного для нас известия о походе на Вятку ушкуйников в Хронографе «Повести» нет!), то совершенно справедливо связать описанные в «Повести» события с походами новгородских ушкуйников конца 14 века. К тому же, как мы увидим, в конце 12 века на месте Никульчинского городища существовало лишь очень незначительное удмуртское поселение, – для нескольких сотен профессиональных воинов взять его не представляло труда. Тогда как по «Повести» Чудской город был хорошо укреплён и многонаселён: «… и приступивше к тому граду вельми жестоко и сурову … той крепкий град взяша воинским промыслом в лето 6689 5 месяца июля в 24 день на память всероссийских князей святых страстотерпцов Бориса и Глеба и побиша ту множество Чуди и Остяков …» Это описание более подходит под характер и величину городов на Вятке конца 14 века, включая тот же Никулицын.

Вероятная близость составителя к церковным кругам наложила отпечаток благонамеренности, что определило полное отсутствие неизбежных негативных моментов в истории Вятки и привязка местных христианских празднеств и традиций к определенным нейтральным датам вятской истории: основание Хлынова и Волково. Происхождение же самого знаменитого Великорецкого крестного хода объяснено по известному церковному канону о случайном обретении чудодейственной иконы.

В «Повести» нет каких бы то ни было упоминаний о городах Слободском и Орлове, а также (в явном виде в основном тексте), о самом известном городе – Вятке. Много в ней противоречий, откровенных ляпов и фантазий, об одних уже хорошо известно, о других мы будем говорить ниже. Но в целом их не намного больше, чем в работе любого провинциального российского краеведа во все века находящегося под присмотром властей и давлением исторических догм. Разумеется, некритически доверять «Повести» совершенно нельзя, но в несколько зашифрованном виде в ней отражены многие подробности нашей начальной истории, прямо высказать которые автор-составитель не мог. Поэтому будем принимать во внимание лишь те сообщения «Повести», которые находят подтверждение в независимых источниках: летописях и документах, археологических и геоморфологических данных, местных устных преданиях, а также соответствуют некой единой концепции. Только таким путем можно добыть из текста достоверную информацию. Замечу также, что имеется более десятка списков «Повести» и близких к ней преданий, заметно расходящихся в некоторых деталях. Но для наших целей – прояснения важнейших моментов начальной истории Вятки – достаточно общеизвестных публикаций.

Нужно сказать, что русские летописи оставляют желать лучшего, многое в них явно перекроено и сокрыто. Летописных известий о Вятке очень немного, а до 1374 года их вообще вроде бы нет, само название «Вятка» появляется впервые только в связи с рейдом ушкуйников. Если судить по скупости упоминаний о Вятке и после этого события, то можно считать, что летописи были задним числом преднамеренно подчищены.

Какие тайны скрывают от нас уже сотни лет?

Примечание*. Точнее, из «Вятского временника», – компилятивного местного летописного свода конца 17 века.

 

2. О городах древности

Начнём с того, что кратко освятим вопрос о русском оборонном градостроительстве средних веков. Для чего воспользуемся известными работами Н. Раппопорта, Н. Крадина и И. Кирьянова. Замечу только, что работы эти, на мой взгляд, несколько устарели, имеют обзорный и даже поверхностный характер, но других пока нет. Поэтому мною введены небольшие авторские ремарки, которые в данной главе даются в скобках. Они призваны, отчасти обновить материал, влить в него если не свежую струю смысла, то хотя бы его каплю. Цитаты не выделены и приводятся с разумными сокращениями. Важные моменты и новые термины здесь и далее выделяются курсивом. Встречающиеся кое-где повторы вызваны использованием трёх близких по теме работ. Итак, начнём.

Первоначально городки славян располагались на естественно укреплённых от нападений местах: островах, холмах. Поселение в этом случае имело округлую форму. С 8–10 века более распространённым стал мысовой тип. Удобные, хорошо защищенные природой мысы при слиянии рек, ручьев, оврагов можно было найти в любых географических условиях, чем и объясняется их широчайшее применение. Основное значение в организации обороны в то время имели земляные препятствия – естественные склоны и искусственные рвы. В тех случаях, когда склоны мыса были недостаточно крутыми, их искусственно подправляли: примерно на середине высоты отрывали горизонтальную террасу, так что верхняя половина склона приобретала большую крутизну. Такой прием – террасирование, или, употребляя современный военно-инженерный термин, эскарпирование, склонов в древнерусских укреплениях применяли очень часто.

В случае равнинной местности с напольной стороны прорывали искусственный ров, а вынутую землю укладывали в виде вала. Первоначально насыпной вал шел с одной только напольной стороны вдоль прорытого рва. Весь городок имел обычно треугольную (округлую) в плане форму.

Наземные деревянные оборонительные конструкции играли подчиненную роль и им не уделяли большого внимания. Обычно ставили деревянный частокол. Применяли и другой тип деревянного забора – горизонтально положенные бревна зажимали между попарно забитыми в землю столбами (иногда дубовыми). Такие конструкции ставились в небольших городках-острогах до 17 века.

С появлением Русской государственности городские укрепления состояли из нескольких (большей частью двух) оборонительных линий, из которых одна окружала небольшую центральную часть города, называвшуюся детинцем, а вторая линия защищала территорию окольного города.

(Древнерусская народность складывалась в 9–12 веках на основе множества славянских, балтских, финно-угорских племён и реликтовых народов, оставшихся на территории Восточной Европы от государств прошлого. Важную роль в этом сыграли русские викинги, – выходцы из Скандинавии, вобравшие в свою военизированную среду часть активных элементов из других соседних народов, тех же балтов и славян. Для установления власти над этой территорией они, как и норманны в Западной Европе, строили небольшие городки-крепости – гарды. Отчего Русь в Скандинавии называли Гардарики – страной крепостей. Некоторые из них со временем выросли в полноценные города, а предводители варягов – конунги – стали русскими князьями. Города были и до варяжского пришествия, но вряд ли они были крупными. Славяне владели производством железа, пашенной обработкой земли, были достаточно воинственны и склонны к экспансии на соседние земли, но профессионального восословия у них не существовало, а свои жилища они делали упрощённо, в виде срубных стен скреплённых вертикальными брёвнами по углам. По такой же схеме, не позволяющей создать сложные оборонительные стены и башни, они строили ограждения своих городков. Русы первоначально селились на некотором расстоянии от них, и, совершая грабежи и полон людей, постепенно принуждали к выплате заранее определённой дани. С установлением «мирных» отношений, русы выучили славянский язык, (обогатив его западноевропейскими словами), и начали жить в одних городах со своим народом, впрочем, держа ухо востро. При этом продолжали совершать набеги на ближних и дальних ещё незамирённых соседей. Так появились первые государственные образования славяно-русов: Киевская Русь, Полоцкое княжество, Новгород и другие. – Е. Х.)

Если не удавалось взять город неожиданно, изгоном, то пассивная блокада была в ту пору единственным надежным средством взять укрепление; на прямой штурм решались лишь в том случае, если оборонительные сооружения были заведомо слабыми, а гарнизон малочисленным. В зависимости от того, насколько жители осажденного поселения успевали подготовиться к обороне и запастись пищей и особенно водой, осада могла продолжаться различное время, иногда до нескольких месяцев. С учетом этих тактических приемов и строилась система обороны.

Детинец часто строили так же, как обычные укрепления, т. е. почти всегда по мысовой схеме, а с напольной стороны защищали его мощным валом и рвом. За рвом располагался окольный город, обычно в несколько раз превосходящий размерами площадь детинца.

Оборонительная система окольного города в некоторых, наиболее благоприятных случаях также была рассчитана на защиту естественными склонами по боковым сторонам и валом с наполья. Такова схема обороны Галича Волынского, в котором детинец прикрыли с наполья двумя мощными валами и рвами, а окольный город – линией из трех параллельных валов и рвов. При этом Детинец и повторяющий его форму окольный город имеют форму прямоугольников, сочетающихся с кругом (две стороны с напольной части скруглёны). На севере Руси по «волынской» мысовой схеме была построена оборона древнего Пскова.

В Новгороде Великом детинец имеет полукруглую форму, (диаметр полукруга примыкает к берегу реки), а окольный город – неправильно-округлую, причем окольный город расположен на обоих берегах Волхова, и, таким образом, река протекает через город.

На ровной местности валы укреплений делались более высокими. При этом они имели внутри довольно сложную деревянную конструкцию. Эта конструкция связывала насыпь и препятствовала ее расползанию. В нижней части вала, прорезая всю его толщу, размещалась независимая от частокола конструкция из мощных дубовых бревен. В передней части (в сторону поля) бревна были уложены в два ряда, образуя стену, закрытую насыпью. Стена удерживалась бревнами, заложенными поперек вала по всей его ширине. Такие деревянные конструкции, заложенные в толще валов, являются очень древними и применялись чаще всего в укреплениях, сооруженных еще до татаро-монгольского завоевания.

На Руси обычно применялись внутривальные срубы, но есть исключения. Так, например, конструкция из несвязанных между собой нескольких слоев бревен была обнаружена в валах Новгородского детинца и древнего Минска 11 века. Подобное укрепление нижней части вала бревнами с деревянными крюками (сучьями) на концах характерное для городов Польши обнаружено в валу Московского Кремля 12 века. (Как мы ниже увидим, такая конструкция была обнаружена в восточной части вала Слободского города.)

На Руси срубные внутривальные конструкции имеют несколько вариантов, последовательно сменяющих один другой. Первоначально это были приставленные друг к другу срубы, забитые лёссом, землёй, глиной. Наружная стенка размещалась под гребнем вала. В 12 в. наряду с конструкцией из отдельных срубов получил распространение прием, при котором срубы связывались между собой в единую систему путем врубки «внахлестку» их продольных бревен, Такова, например, конструкция вала детинца в Вышгороде. Этот прием оказался особенно удобным при постройке крепостей, в которых вдоль вала располагались помещения, конструктивно связанные с самим валом. Здесь срубная конструкция состояла из нескольких рядов клеток, причем лишь один наружный ряд был забит землей и составлял конструктивную основу оборонительного вала. Остальные же клетки, выходившие в сторону внутреннего двора крепости, оставались не засыпанными и использовались как хозяйственные, а иногда и как жилые помещения.

По мнению историка Г. Борисевича, устройство внутривальных срубов само по себе не имело смысла, так как проседание свеженасыпанного грунта по вертикали (уплотнение со свеменем) в любом случае приводит к деформации построенных на валу сооружений (стен и башен). Внутривальные срубы, поставленные на плотном материковом грунте, засыпанные внутри землёй (вынутой изо рва) играли роль цоколя для поставленных на них стен. Первоначально это была единая конструкция. Ко времени строительства новых стен (спустя несколько десятилетий) вал достаточно уплотнялся и теперь можно было не заботиться о его просадке. По мнению этого историка, присыпка к таким стенам земли снаружи (устройство подвального этажа) не имеет смысла. Но, на мой взгляд, это уже перебор, подсыпка глинистой земли, хотя бы на 2 метра высоты стены, защищает дерево от сырости, а, главное, устраняет площадку между стеной и рвом (ставить сруб на самом краю нельзя), которую могут использовать нападающие. Известно, что расширение наружу нижней части у каменных стен замков и крепостей делали не только для большей устойчивости, но и для лучшего скатывания в ров предметов, сбрасываемых сверху на нападающих. Кроме того, не все внутривальные срубы сделаны аккуратно, некоторые из них (московского типа) явно не рассчитаны на внешнее исполнение.

Стены большинства крепостей были деревянными, первоначально в виде частокола или городни, которые устанавливались на вершине насыпного вала. Частокол делался из вертикально врытых заостренных вверху бревен, вдоль вершины которых с внутренней стороны крепости располагались подмостки для защитников.

Стены всех русских укреплений 11–12 вв. за исключением Новгородской земли были деревянными. Они представляли собой бревенчатые срубы установленные на вершине вала, скрепленные на определенных расстояниях короткими отрезками поперечных стенок, соединенных с продольными «в обло». Такие срубные стены, по-видимому, впервые стали применяться в русском военном зодчестве со второй половины 10 века. Они были уже значительно более прочными, чем примитивные ограждения 8–9 вв.

В тех случаях, когда перед воротами проходил ров, через него строили деревянный, как правило, довольно узкий мост. В моменты опасности защитники города иногда сами уничтожали мосты, чтобы затруднить противнику подход к воротам. Кроме основных ворот, в крепостях иногда делали дополнительные скрытые выходы, большей частью, в виде обшитых деревом проходов сквозь земляной вал. Снаружи они были закрыты тонкой стенкой и замаскированы, использовались для устройства неожиданных вылазок во время осады.

Следует отметить, что в русских крепостях 11–12 вв., как правило, не было башен. В каждом городе существовала, конечно, воротная башня, но ее рассматривали именно как ворота, и так она всегда называется в древнерусских письменных источниках. Отдельные же, не надвратные, башни (донжоны), стоящие внутри крепости, строили редко, главным образом в княжеских замках. (В верхней части такой башни находилось жилище владельца крепости. Попасть в него можно было лишь по узкому лесничному проходу, перегороженному крепкими дверями. Такая схема с одной башней была характерна для небольших деревянных и каменных военных крепостей викингов в Европе 10–12 веков.)

Возведение срубных стен занимало гораздо больше времени и требовало значительного количества строительного материала. Часто поэтому при выборе места для будущей крепости ее основатели максимально учитывали защитные свойства местности и с наиболее защищенных сторон не ставили стен. Вдоль обрывистых берегов рек роль стен играли поставленные вплотную жилые срубы. (Внешне они почти не отличались от остальных стен. Такое устройство описано в Вятской «Повести», как изначальное у древнего Хлынова.)

Стены, состоявшие из отдельных, плотно приставленных один к другому срубов, отличались своеобразным ритмом торцов поперечных стенок: каждый отрезок стены, имевший в длину 3–4 м, чередовался с коротким промежутком длиной около 1 м. Каждое такое звено стены, вне зависимости от конструктивного типа, называлось городней. В тех случаях, когда оборонительные валы имели внутри деревянную конструкцию, наземные стены были тесно связаны с ней, являясь как бы ее непосредственным продолжением вверх над поверхностью вала. (Таковы конструкции стен вятских крепостей 14 века.)

Тогдашняя слабость средств дальнего боя заставляла строителей крепостей ориентироваться, в основном, на оборону по фронту. Это было связано стем, что главную опасность для восточных русских княжеств представляли степняки, располагавшие лишь лёгким ручным оружием. Башни, кроме проезжих, делались небольшими и за линию стен почти не выступали. Они служили для наблюдения, управления боем и лишь в небольшой степени являлись узлами обороны. Мощными делались только проезжие башни, потому что осаждавшие, не располагая хорошей осадной техникой, обычно стремились прорваться через ворота.

В тех случаях, когда перед воротами проходил ров, через него строили деревянный, как правило, довольно узкий мост. В моменты опасности защитники города иногда сами уничтожали мосты, чтобы затруднить противнику подход к воротам. Специальные подъемные мосты на Руси появились только в 15 веке. Кроме основных ворот, в крепостях иногда делали дополнительные скрытые выходы, тайники и вылазы, большей частью, в виде обшитых деревом проходов сквозь земляной вал. Снаружи они были закрыты тонкой стенкой и замаскированы, использовались для устройства неожиданных вылазок во время осады.

Со второй половины 12 в. письменные источники все чаще сообщают о «взятии копьем» русских городов, т. е. с помощью прямого штурма. Постепенно этот прием получает все большее распространение и в 13 в. почти полностью вытесняет тактику пассивной осады. При штурме начинают применять вспомогательные приспособления: рвы заваливают вязанками хвороста (примёт), на стены взбираются с помощью приставных лестниц (до 10 м длиной, а также с помощью верёвок с крюками.) С самого начала 13 в. начинают употреблять также камнемётные машины для разрушения городских стен. Всё это привело к изменению вида городов, заметному улучшению их укреплений, и, прежде всего, появленияю башен.

Наиболее употребительными терминами, означавшими башню, были «вежа», «стрельница», «костер», «столп». Причем эти термины не были одинаково распространенными по всей Руси. Так, в Новгородской и в Псковской землях башню называли словом «костер», а в других русских – «стрельница». Термин «башня» появился лишь в 16 веке, и с этого времени встречался повсеместно. (Это название происходит от тюрского баш – голова. Название костер западноевропейского происхождения, и означает крепкое сооружение, сравните со словами костёл и кость.) Проездные башни почти всегда назывались «воротными».

Большинство башен деревянных крепостей были четырехугольными в плане, или, как писали в летописях, «рублены в четыре стены». Круглые, или многоугольные, башни хотя и были менее распространенными, но почти всегда им отводилась роль главных проездных башен.

Круглые башни были больше распространены на русском Севере. Так, в Олонце по описи 1699 года значилось десять шестиугольных и всего три четырехугольных башен. В Холмогорах в 1623 году из одиннадцати башен было семь шестиугольных, а в Кольской крепости такую же форму плана имели все пять башен.

Немаловажным достоинством многоугольных башен было то, что они выступали за линию городовой стены тремя, четырьмя или пятью стенами, что значительно увеличивало поле обзора (обстрела). Можно предположить, что многосторонние башни чаще применялись при сложной конфигурации планов крепостей, так как в отличие от четырехугольных давали возможность соединять стены города не только под прямым углом. Там, где крепости имели форму, повторяющую контуры рельефа местности, круглых (многоугольных) башен было больше, и, наоборот, в крепостях с геометрически правильной конфигурацией плана более употребительными были четырехугольные башни.

Башни кроме оборонительных выполняли и другие функции: использовались под амбары, жилье, на них устраивались колокольни или часовни. Так, в Албазине под главной проездной башней находились ворота, в самой башне помещалась приказная изба, а наверху – караульня. Две другие башни служили жильем для казаков. Для большей безопасности от предательства делались двойные или тройные запоры (включая подъёмные решётки и мостики), при этом каждое устройство через систему рычагов и тросов открывалось отдельно со своего этажа воротной башни.

Характерной чертой башен некоторых крепостей было наличие в них навесных балконов-часовен над въездными воротами. Некоторые исследователи исключали культовое назначение навесных балконов и целиком относили их появление к задаче усиления обороны въездных ворот крепости. Это предположение, однако, не подкрепляется ни архивными источниками, ни конкретными сохранившимися памятниками. С самого начала балконы-свесы устраивались в качестве часовен, чему можно найти подтверждение в архивных исторических документах. Описание Илимского острога воеводой Качановым в 1703 году показывает, что в крепости было три башни с «часовнями на свесе». У Спасской башни одна часовня была «снаружи за острогом, а другая в остроге».

Стоявшая напротив Спасской Богоявленская башня имела одну часовню - «за острожною стеною». На культовое назначение часовен указывает не только их название, но и описание конструкции и отдельных форм («вершена бочкою, а на верх бочки маковица с крестом, опаяно белым железом, а бочка и маковица обита лемехом»), а также перечень главных икон с описанием их содержания. С «часовней на свесе», обращенной за пределы острога, была третья проездная башня Илимского острога – Введенская. Устройство часовен над проездными башнями не было случайным. Как наиболее слабое место в системе оборонительного сооружения, воротные башни получали «покровительство» святых. Для размещения икон и устраивались навесные часовни. Можно отметить также, что часто иконы размещались непосредственно над воротами.

Монголы принесли с собой на Русь детально разработанную тактику осады крепостей. Это была в общем та же тактика, которая слагалась в то время и на самой Руси, но у монголов она была подкреплена широким применением камнемётов, по древнерусской терминологии – пороков. Камнеметные машины метали камни такой величины, «якоже можаху четыре человеки силнии подъяти», причем устанавливали эти машины перед стенами осажденного города на расстоянии не далее 100 – 150 м, примерно на дальности полета стрелы из лука. Только на таком или еще более близком расстоянии камни, бросаемые пороками, могли причинить ущерб деревянным стенам.

Кроме того, начиная осаду города, монголы окружали его частоколом (собранным из заранее подготовленных 10-метровых звеньев), чтобы прервать связь города с внешним миром, прикрыть своих стрелков, а главное, предотвратить вылазки защитников, стремившихся разрушить пороки. После этого начинали систематически бить из камнеметов по городским стенам, чтобы разбить какой-либо их участок или хотя бы сбить их деревянные брустверы со стрелками, забрала. Когда это удавалось, массированным обстрелом из луков осыпали данный участок стены тучей стрел; «стрелами яко же дождем пущаху».

(Надо отметить особую форму наконечников монгольских стрел, – часть их делалась в виде рогатины-лезвия, такая стрела подрезала кожаные детали защитного снаряжения и экипировки всадника, а также издавала в полёте резкий свист. Русские стрелы с одним остриём были рассчитаны на меткость стрельбы и пробивание доспехов, тогда как рой монгольских стрел неизбежно поражал незащищённые места, – шею, лицо, кисти рук, ноги.)

Лишенные брустверов защитники не могли вести ответную стрельбу: «не дадущи им выникнути из заборол». И именно сюда, на участок, где была подавлена активная стрелковая оборона, нападающие бросали основные силы штурма. Таким способом монголы успешно брали даже наиболее крупные и защищенные русские города. Применялись также поджоги деревянных башен и части стены, воздействие едким дымом, а также затопление города водой из перегороженной реки. Не говоря уже о вероломстве и психическом давлении на осаждённых.

Еще до монгольского нашествия на Волыни начали появляться оборонительные сооружения, приспособленные к новым тактическим требованиям. Укрепления стали располагать так, чтобы не было никакой возможности установить камнемётные машины непосредственно перед городскими стенами. Так, например, города Данилов и Кременец были построены в первой половине 13 в. на довольно высоких отдельных горах с крутыми склонами. Камнеметы же не могли бить вверх на большую высоту (снаряды теряли с высотой скорость), кроме того стены и башни этих крепостей были выполнены из камня. Замечательно, что монголы, которые взяли штурмом все крупнейшие города Киевщины и Волыни, эти две крепости даже не пытались штурмовать.

С 14 века русские крепости строились так, что большая часть их периметра прикрывалась естественными преградами – реками, широкими оврагами, крутыми склонами. С этих сторон противнику не удавалось установить камнеметные машины, и здесь можно было не опасаться штурма. Ту сторону, где такие естественные препятствия отсутствовали, защищали мощными валами, рвами и деревянными стенами. С напольной стороны ставились и башни, которые были рассчитаны на стрельбу вдоль прилегающих участков крепостных стен. Участки стен между башнями (прясла) стали делать по возможности прямолинейными, чтобы боковой обстрел мог быть наиболее успешным. При этом новгородские и псковские горододельцы обычно не очень соблюдали геометрическую правильность валов и больше ценили естественные преграды, чем строители укреплений Северо-восточной Руси.

Новгородцы и псковичи в 14–15 вв. непрерывно совершенствовали и реконструировали укрепления не только детинцев, но и окольных городов в своих столицах. В Северо-восточной Руси в это время не только не строили оборонительные сооружения окольных городов, но не поддерживали даже укрепления, сложившиеся в 12–13 вв. Отличия в структуре укреплений отдельных районов Руси сказываются даже в терминологии. Так, в Московском и в Тверском княжествах центральная часть укреплений приобрела наименование кремль, в Новгороде же сохранился термин детинец, а в Пскове сложился свой местный термин – кром.

(В целом заметно изменение городового строительства, возникшее под влиянием зависимости от Орды. До середины 14 века на востоке Русской земли наиболее подверженной влиянию Орды строится только центр власти, – Московский Кремль. Укрепляются лишь западно-русские города, вошедшие во владения Великой Литвы и пограничные с расширяющимся Московским княжеством. Особенно выросли и окрепли постепенно ставшие независимыми Псков и Новгород. Во второй половине 14 века возникают новые городки-крепости на юго-восточной границе Суздальско-Нижегородской земли и к югу от Москвы. Строится после Московско-Ордынского погрома 1327 года непокорная Тверь. Это оживление можно объяснить начавшимся распадом Золотой Орды и обособления русских княжеств. Упадок военного искусства у наследников монголов налицо: Тохтамыш и Тимур пришли на Русь без пороков, а появившиеся пушки первое время использовались только при обороне. Поэтому дальнейшее описание относится в большой мере к городам Западной и Северной Руси.)

Рвы в укреплениях 14–15 в. обычно широкие и глубокие. Они, как правило, отрезали крепость с напольной стороны и имели очень большое значение в системе обороны. Часто в качестве рвов использовали подрезанные естественные овраги. Рвы обычно имели симметричный профиль с уклоном стенок около 30°. Достаточно широко применялось в это время также и эскарпирование склонов. Усложнилось устройство крепостных ворот. Прежде всего, сам въезд часто размещали не в напольной стене крепости, как это обычно делали раньше, а в одной из ее боковых сторон (через овраг или крутой спуск). Таким образом, даже подход к воротам уже представлял известные трудности.

Стены начали делать более толстыми, состоящими не из одного, а из двух рядов бревен. Утолщение стен стало необходимым, когда рядом с камнеметами в осаду крепостей включилась огнестрельная артиллерия – пушки, появились на Руси в конце 14 века. Для противодействия ударам каменных пушечных ядер начали строить стены из двух и даже трех срубных стенок с засыпкой пространства между ними землей или камнями.

Развитие артиллерии поставило перед строителями крепостей ряд новых технических задач. Прежде всего, понадобилось возводить стены, способные выдерживать удары пушечных ядер. Наиболее радикальным решением было строительство каменных стен. Но всё же основным типом на Руси и в это время продолжали оставаться деревянные оборонительные сооружения. В тех крепостях, которые имели небольшое военное значение, стены строились по-прежнему в виде однорядной срубной стены. Однако в более важных крепостях стены делали более мощными, состоящими из двух или трех параллельных срубных стенок, пространство между которыми засыпали землей или камнями. Такие деревоземляные стены могли противостоять ударам пушечных ядер не хуже каменных.

(Известно, что при осаде Иваном Грозным Казани в 16 веке пушечные ядра отскакивали от дубовых стен крепости, не причиняя вреда. Город был взят только после разрушения стен в нескольких местах путём подкопа и заложения мощного заряда пороха. Нужно отметить, что города-крепости Казанского ханства ничем не отличались от русских городов того периода. Применялись все те же технические новинки: мысовое расположение, высокие валы, рвы, заполняемые водой, сложное устройство входа, многоугольные башни, двойные и тройные линии обороны. Вероятно, укрепления строили взятые татарами в плен русские люди. В Казанском посаде на случай прорыва было не менее двух внутренних рубежей обороны. Правда, конструкция Казанского кремля до сих пор неизвестна в деталях, идут споры, были ли башни его каменные или деревянные. По описаниям это был большой город, в котором во время осады укрывалось до 30 тысяч человек. Площади других, более изученных крепостей, невелики, 3 – 5 гектаров.)

В период расширения Московских владений наблюдается построение новых крепостей вдоль появлявшихся новых границ. Лишь одна граница Московского княжества оставалась более или менее неизменной – граница с Тверской землей. Основным опорным пунктом здесь стал город Дмитров. Границы Тверского княжества были несколько более стабильны, чем московские. Тверь почти непрерывно враждовала с Москвой и опасалась вторжения московских войск; кроме того, с этой же стороны могло грозить вторжение татар. Поэтому на юго-восточном пограничье Тверского княжества с Московским размещалось большое количество крепостей.

В 15 веке широкое распространение получает двухрядная срубная стена. Она становится основным типом конструкции крепостной стены. В письменных источниках такая конструкция названа «тарасами», она имела множество вариантов. В ней не все клетки были заполнены землей и камнями. Обычно ограждение состояло из двух параллельных стен, отстоящих друг от друга на полторы-две сажени и соединенных между собой перерубами с промежутками в одну-две сажени. Узкие клетки заполнялись «хрящем», а широкие оставались полыми. Они предназначались для защитников крепости. В каждой из них обычно было сделано по две бойницы и дверь. Выходящая в сторону поля стена делалась выше внутренней и имела боевые окна. Верхняя площадка стены покрывалась деревянной кровлей. Ширина стен колебалась от 1,5 до 4,5 метра, иногда стена состаяла из трёх рядов срубов.

Ранние пушки использовались главным образом в обороне, и в связи с этим уже в начале 15 в. начинается перестройка крепостных башен, для того чтобы в них можно было устанавливать орудия. К середине 15 в. мощь огнестрельной артиллерии начала настолько превосходить камнеметы, что пушки стали основным средством осады крепостей. Дальность их стрельбы значительно увеличилась, их могли теперь устанавливать и на другом берегу широкого оврага или реки, и даже внизу – у основания склона холма. Естественные преграды становятся все менее и менее надежными. Теперь штурм, поддерживаемый огнем артиллерии, был возможен уже со всех сторон крепости, вне зависимости от их прикрытия естественными препятствиями. В связи с этим меняется и общая организация обороны крепостей. Стены в Северо-западных русских крепостях делают из прочного камня. Деревянные города окружают двойными и тройными линиями обороны (как внутри так и снаружи города) с более глубокими рвами, часто заполняемыми водой. Небольшие крепости располагают на высоких холмах.

Одной из мер призванных уберечь стены городов от разрушения артиллерией, было устройство земляных укреплений на значительном расстоянии от города, дальность полёта ядер достигла 300 м. Двойные (внешние) линии обороны применялись и ранее, для того чтобы не дать возможность подкатить камнемёты (и зажигательные средства) непосредственно к стенам города. Только теперь их стали размещать дальше.

(Но более удобным в применении стало устройство внутренних линий обороны. В частности, по раскопкам в Вятском городке Никуличе, его улицы-проходы явно выполняли роль внутренних линий обороны. Посады некоторых городов (в частности Казани) превращались в многочисленные линии обороны. Именно здесь на узких улочках ставших оборонительными позициями, в городском бою решалась судьба осаждённых. Надо сказать, что реально все эти меры были последним актом сопротивления расширявшейся Московской империи. В полной мере ими воспользовались Казанцы, оттянувшие неизбежное дольше других соседей Москвы. Впрочем, и взятия Твери и Новгорода Великого были достаточно кровопролитны.)

В верхних частях стен, как и прежде, размещались боевые площадки для воинов. Здесь находились также и своеобразные боевые устройства – катки: бревна, уложенные так, что в любое время их можно было легко сбросить вниз. Падая со стен и скатываясь по склону валов, такие бревна сметали на своем пути штурмовавших крепость воинов.

В конце 15 в. были внесены существенные усовершенствования в систему водоснабжения крепостей. Тайники, ведшие к колодцам, стали теперь обычно располагать так, чтобы они выходили в одну из башен крепости, стоявшую ближе всего к реке (Тайничной).

По расчётам специалистов, строительство основных укреплений небольшого города втечение одного сезона требовала усилий примерно 150 человек, а строительство каменного Московского Кремля 14 века с 8 или 9 башнями и периметром почти 2000 метров потребовало около 2000 работников. Приведём несколько интересных для нас примеров крепостей.

Схемы городов

1. О начальной Москве сведения очень неполны и предположительны. В нижнем культурном слое Кремля (8–9 век) найдены исключительно вятичские женские украшения. Подобный же материал дало и самое раннее из исследованных московских кладбищ, которое было расположено у позднейшего Успенского собора. На рубеже 11–12 веков вятичи были покорены Владимиром Монамахом. На их земле появились княжеские замки-крепости.

М. Рабиновичем установлено, что с конца 11 до середины 12 в. около мысовой крепости Московских вятичей имелось предградие, ограждённое валом древнейшего (начала н. э.). Дъяковского городища. В 12 в. ров, отделяющий предградие, был засыпан, что свидетельствует об окружении единой стеной, о слиянии в единый оборонительный комплекс общинного городка и княжеского замка, которые длительное время сосуществовали, вероятно, разгороженные частоколом. При этом ограждение всего поселения представляло собой острог с дубовыми подпорками.

Возможно, что в 12 веке этот вятичский городок принадлежал боярам Кучковым, и даже назывался Кучков. Известны бояре Кучковичи, убившие в 1175 году владимиро-суздальского князя Андрея Боголюбского – Пётр Кучков, Яким Кучковитин. Они были родственниками жены Андрея – булгарки. Фамилия от тюрко-булгарского слова Куч-кучак, что означает «обнимание, охапка, кипа»; отсюда происходят слова «кушак» и «куча». Заметим, Владимирские князья роднились с половцами и булгарами, что, вероятно, объясняет их (Ярослава Всеволодовича и его сына Александра) дальнейшее сотрудничество с монголами и тюрками.*

Кучково владение захватил Юрий Долгорукий, но старое название еще некоторое время сохранялось в памяти летописцев. В 1176 г. князь Михалко Юрьевич шел из Чернигова до «Кучкова, рекше до Москвы». Слово «москвичи» появилось на страницах летописей в 1214 г., первоначально как обозначение городского войска. В этническом плане русская княжеская и дружинная знать домонгольского времени состояла в основном из потомков скандинавов, об этом говорит недавняя находка в Кремле клада того времени.

Настоящая крепость на месте Московского Кремля была построена в 1156 году. О её городских укреплениях известно следующее. (Далее из работы Г. Борисевича.) «При рытье котлована под дворец съездов в предматериковом слое были обнаружены остатки разгороженных продольными и поперечными стенками трех клетей. Ритм укладки продольных и поперечных стенок в клетях показывает, что были найдены остатки четырех дубовых городней стены 12 в., прослеженной на протяжении 13,5 м. Городни состояли из шести квадратных ячеек, каждая из которых была равна внутри одной мерной сажени (2,2 м). С фасадных сторон они соединялись своими стенками впритык, а внутренними перегородками внахлестку. Внутри они забивались землей, взятой из рва, создавая массивную, непробиваемую стену. Внутренний ряд ячеек использовался в хозяйственных целях. После каждого пожара (или разборки всвязи с обветшанием) стена превращалась в осыпь (вал), на этом новом основании воспроизводили опять такую же стену, используя ров как ближайший карьер для заполнения клетей основания. Строительство заключалось не в создании вала, а в создании деревянной стены, забитой землей.

Поверх остатков городней были обнаружены два отрезка «крюковых конструкций». На поперечных подкладках с крюками на концах были уложены дубовые бревна толщиной в отрубе 0,3–0,35 м. Крюк держал бревно и не позволял ему смещаться под напором грунта. Для удержания от смещения подкладки дополнительно заанкеривались деревянным колом, остающимся внутри насыпи. Лицевой поверхностью крюковая конструкция обращена в сторону городища. Очевидно существование таких же конструкций ниже по косогору, обращенных в сторону р. Неглинной. Между ними делалась насыпь, на которой ставилась рубленая стена». (Последнее описание относиться к внутривальным укреплениям и совпадает с обнаруженным материалом внутри Слободского вала.)

В плане город был примерно треугольной формы (напольная сторона в виде дуги), периметром 500 м и площадью около 2-х га. Южная стена выходила на склон холма к Москве-реке, западная обращалась к берегу р. Неглинной; восточная стена, выходившая на полевую сторону, была защищена рвом и валом, укреплённым брёвнами с крюками внутри него. Крепость имела двое ворот: одни помещались в ее юго-западном углу, выводя к реке и броду через нее (Боровицкие ворота); вторые ворота были в восточной приступной стене. В 1177 году этот город сожжен рязанцами, а в 1237 – монголами. В 1331 и 37 годах пострадал от пожаров. Слово «кремль» впервые встречается в Тверской летописи под 1315 г. До того крепость называлась «кремник». Историки не спешат признать происхождение этого названия от монгольского «Кара-корум» и татарского «кирим» или «крым» (крепость).

Первоначально Московский Кремль занимал небольшое пространство на конце берегового мыса, созданного рекой и её притоком. В дальнейшем его увеличение, производившееся несколько раз, заключалось в уничтожении напольной стены старого укрепления и постройке новой, расположенной дальше от конца мыса. Таким образом, мысовая схема и треугольная форма укрепления не нарушалась, и две стороны его по-прежнему были защищены береговыми склонами рек Москвы и Неглинной.

Зимой 1339–40 года Иван Калита ставит новую крепость из дуба периметром 1670 м. После очередного пожара в начале зимы 1366 г. было решено ставить каменный город. Вот, что пишет Тверской летописец. «Князь великий Дмитрий Иванович, погадав с братом своим с Володимиром Андреевичем и со всеми бояры старейшими, и сдумаша ставити город камен Москву, да еже умыслиша, то и сотворииша тое же зимы повезоша камение к городу... Того же лета на Москве почали ставити город камен, надеяся на свою великую силу, князи руськыи начата приводи в свою волю, а которые почали не повиноваться их воле, на тых почали посягати злобою». К весне следующего, 1367-го, года запасы местного извескового камня были уже достаточны, чтобы начать строительство, которое было проведено с исключительной быстротой. Уже к 1368 году новый Кремль был готов. Простоял он сотню лет, и по размерам почти совпадал с нынешним, возведённым в конце 15 века иностранными специалистами. Стена (толщиной 2 м, высотой 8 м) протяженностью около 2 км имела восемь или девять башен, причем шесть из них были проездными: трое ворот выходили в сторону теперешней Красной площади; двое – на берег Неглинной, и одни – на берег Москвы-реки. Улицы Москвы продолжались в направлении дорог: Смоленской (Арбат, на Можайск), Волоцкой (Волоколамск и Новгород), Тверской, Дмитровской (Юрьевская), Переяславской, Владимирской, Коломенской (Болвановской), Ордынской, Калужской. Под конец 15 века стены Белокаменной столицы князя Дмитрия развалились от пожаров, осад, воровства кирпичей, и были заменены бревенчатыми.

«К концу 13 в. обозначилась важная роль сухопутных дорог: на северо-запад, в Тверь, и на юг, в Орду. Думается, что именно в этих явлениях можно видеть зачатки позднейшей радиально-кольцевой планировки города. 14 в. стал для Москвы временем значительных сдвигов. Расширялась территория города. В междуречье Москвы-реки и Неглинной вырос главный его посад, занявший позднейший Китай-город. Само наименование древнейшего центрального посада Большим, или Великим, предполагало наличие других, меньших посадов». (М. Рабинович.) Китай – по-татарски «средний», «срединный». Китай-город до 15 века был средоточием торговли и ремесла, в результате раскопок здесь открыты остатки множества мастерских различных специальностей: кожевенно-сапожные, кричные (производство железа), литейно-ювелирные, гончарные и другие. Здесь жили представители всевозможных народов Востока и Запада. О его раннем ограждении известно только, что в 1394 году копали ров от Кучкова поля до реки Москвы.

С 14 века в Москве обнаруживаются южные археологические артефакты (керамики и другие предметы ордынского типа), а с 15 века появляются целые татарские слободы. «Хотя пришлое население по своему количеству превосходило старожилов, но на стороне последних имелось и количественное и культурное преимущество, потому что пришельцы были уже оторваны от своей этнической среды метрополии. Они, например, жили в русских домах и одевались зачастую в русское платье. А следующая группа пришельцев оказывалась снова перед монолитным ядром москвичей, уже успевшим ассимилировать предыдущую группу». (М. Рабинович.) Население Москвы с ближними пригорадами в конце 14 века составляло 20–30 тысяч, через сотню лет – до 100 тысяч.

2. Сообщения о Новгороде появляются в начале 11 века, учёные спорят о местонахождении начального Новгородского детинца (крепости), так как он находится внутри кремля построенного в более поздние века. По изучению к-слоя город возник примерно в 920-х годах. Далее цитата с сайта «Русские города».

«Раскопки земляного вала, проведенные М. Алешковским под восточной частью Владимирской башни и западнее ее, с обеих сторон крепостной стены выявили интереснейшую внутривальную деревянную конструкцию. Это система городней – срубов из дубовых бревен, рубленных "в обло с остатком". Чашки врубок сделаны в нижних бревнах, что характерно для древних построек до 16 в. Городни делятся стенками на узкие клети и не соединяются друг с друг, а стоят рядом. Клети плотно засыпаны землей. Подобные городни обнаружены раскопками 1985 г. Г. Штендера и М. Вороновой юго-восточнее Лихудова корпуса. Кроме того, у Владимирской башни выявлено, что городни с наружной стороны укреплены вбитыми в землю кольями, а внешние (лицевые) стенки срубов состоят из необычайно толстых бревен диаметром 60–80 см. Они тщательно протесаны на 16–18 граней и укреплены с помощью также старательно обтесанных крюков – куриц (обработанных в виде крюка комлей с частью корня). Интересна система сопряжения куриц друг с другом: каждая нижняя курица одновременно держит вышележащую и врубленное бревно. Крепость 11 в. имела только двое ворот, к которым подходили главные магистрали Софийской стороны – Великая улица Неревского конца и Пробойная улица Людина конца. Для оценки защитных свойств этой части Новгорода достаточно сказать, что в древности она возвышалась над долиной р. Волхов на 10 – 12 м, а над дном оврага на 5 – 6 м».

По мнению большинства ученых в 1116 г. Детинец был увеличен в южную сторону и достиг размеров современного Кремля. Втечение 14–15 вв. происходит постепенная замена деревянных укреплений Детинца каменными. По форме Детинец, а позже Новгородский Кремль (построенный на его месте после завоевания края Москвой в конце 15 века) представлял вытянутый вдоль берега реки овал периметром около 1500 м и площадью 12 га.

Великий Новгород представлял собой комплекс поселений из пяти (первоначально трёх: Словенское, Неревское, Людино) отдельных городов-слобод и крепостью Детинец в середине. Со временем слободы слились между собой и стали называться концами города, вокруг которого появилось несколько монастырей. Река Волхов делила город на две Стороны, соединенные мостами. Наличие мощного водного источника решало вопрос с водой при любой длительной осаде. Все это в течение 14–15 веков было окружено общим земляным валом, рвом и каменными стенами. Великий Новгород в пору своего могущества был окружен кольцом монастырей, занимавших стратегически важные возвышенности; (монастыри-крепости защищали также подступы к Пскову, Серпухову, Звенигороду, Москве и другим городам).

Население составляло 60 тысяч, если не больше. Взять город никто никогда не пытался. Москве после разграбления сельской местностии, осады, уговоров и лживых обещаний, сдались сами. В 1502 году по приказу царя каменные стены города были разобраны и заменены деревянными.**

3. Великий Устюг 15 века имел двухчастную планировочную структуру (старое городище Гледен и Большой острог). По размерам эти две соседствующие части были неравнозначными. Если периметр стен Городища по описи 17 века составлял всего 296 саженей (660 метров), то вокруг Большого острога стены протянулись на 1288 саженей (около 3 км). Сопоставляя эти размеры с размерами других северных крепостей, следует отметить, что Устюг среди них был едва ли не самой крупной крепостью. Причем деление на две части носило в нем, скорее, условный характер и было связано с рельефом местности и историческим развитием.

Укрепления Устюга были типичными для древнерусского крепостного зодчества 17 века. Деревянные тыновые стены вокруг Городища и Большого острога стояли на земляной «осыпи» (в 15 веке стены Гледена вероятно были срубного типа), а изнутри к ним была пристроена обходная галерея для ведения с нее верхнего боя. Равномерно расставленные по всему периметру крепости двадцать четыре башни, одиннадцать из которых были проездными, обеспечивали надежную фланкированную защиту стен и создавали своеобразный ритм всей архитектурно-пространственной композиции города. Широкий ров глубиной до трех с половиной метров, вырытый с северо-восточной стороны, служил почти непреодолимым препятствием для врага.

Отрывок из М. Тихомирова. «Местом, где первоначально стоял Устюг, считается гора Гледен на правом берегу Сухоны при слиянии Юга с Сухоной. Позже город был перенесён на левый берег Сухоны, в 4 км от Гледеня. На месте старого города остался Троицкий гледенский монастырь.

Причиной, вызвавшей перенос города на новое место, устюжские предания считают постепенное подмывание горы Гледень рекою Юг, что будто бы угрожало опасностью городку. Но Троицкий гледенский монастырь до сей поры стоит на месте прежнего городка, и непосредственная опасность от обвалов ему не угрожает. Вероятнее думать, что перенос города был вызван причинами торгового и стратегического характера, в связи с участившимися нападениями камских болгар в начале 13 в.

Город был поставлен на северном берегу Сухоны, которая, таким образом, должна была защищать его от нападения с юга. Действительно, Устюжское городище, находящееся несколько в стороне от позднейшего центра города, представляет собой укрепление, поставленное в низине и окружённое болотом и долиной небольшой речки, впадающей в Сухону. По своему типу оно примыкает к городищам Владимиро-Суздальской Руси (Дмитровскому, Переяславскому). Городище стоит в непосредственном соседстве с Сухоной, где должна была находиться речная пристань. В документах старый город уже назывался в 17 в. городищем «в старой осыпи», т. е. за старым валом».

4. Крепость в Балахне (Нижегородский край) была построена в 1536 году. Строители Балахнинской крепости, ссыльные новгородцы, не ставили себе задачей обеспечить защиту города в целом. Крепость имела относительно небольшие размеры и должна была служить временным укрытием для населения в случае возникновения опасности вражеского нападения. Внутри ее по описи 17 века размещались соборная церковь, воеводский двор, губная изба с тремя тюрьмами (разбойной, опальной и женской), двор патриаршьих десятильников (присылаемых для проверок церковных служащих) и 27 осадных дворов. В самой Балахне в это время вне крепости было 547 дворов жителей.

Балахнинская крепость имела форму неправильного пятиугольника (почти квадрата) Общее протяжение линии стен и башен крепости составляло 1102 м (соответствует площади 7 га). Всего в крепости имелось 9 башен, из которых четыре были проезжими. Стены и башни располагались по насыпанному валу, «осыпи» (насыпи), который частично прослеживается до настоящего времени на стороне крепости, выходящей к Волге. На южной стороне вдоль городского сада хорошо заметен старинный ров от берега речки до автостанции. Ныне его ширина и глубина незначительны. Но Писцовая книга 17 века содержит косвенное указание на его первоначальные размеры при описании кладбища церкви Флора и Лавра «а рву и осыпи до городовой стены 10 сажен» (20 м шириной).

Стены Балахнинской крепости были рублеными, т. е. делались из поставленных в стык друг к другу срубов из массивных сосновых бревен. Толщина стен составляла 2 сажени – 4,4 м. Внутренность стены была частично засыпана грунтом, а по ее вершине проходила ходовая площадка с бруствером и бойницами в сторону поля. Верхняя ходовая площадка стены была покрыта кровлей со скатом внутрь крепости и наклонным козырьком-карнизом в сторону поля. Полная высота стены составляла от 7 до 8 м. Крепость с двух сторон была прикрыта естественными препятствиями – поймой и руслом Нетечи, ныне река Железница, и Петровским озером. Эта защита была усилена устройством специальной плотины на Железнице. На двух других сторонах дополнительным укреплением был ров, образовавшийся при устройстве вала и засыпке внутренности стены. На его дне был установлен «ослонной тын», – прочно врытый остроконечный бревенчатый частокол. (Назначение такого препятствия не вполне понятно, автор не встретил пояснений.)

Башни Балахнинской крепости были квадратными в плане и имели размер стороны от 6,6 до 12 м. Высота башен без кровли, по данным Писцовой книги, составляла от 9 до 16 м. О некоторых башнях книга дает дополнительные указания об их устройстве. Никольская башня была сделана с «развалом», т. е. имела расширенную верхнюю часть. В «развале» устраивались вертикальные бойницы-колодцы, через которые можно было уничтожать врага, вплотную подошедшего к башне. О Рождественской башне даны указания, что, она «крыта четвероугольным шатром» и от почвы до проезжей части «рублена в две стены». Четыре проезжие башни были самыми крупными и хорошо вооружёнными, 4-5 пушек в каждой, и, судя по названиям, носили имена церквей в них расположенных.

5. Крепость Курмыш в низовьях Суры (притока Волги) была построена в 1372 году, когда Суздальский князь Борис Константинович «постави город на Суре – Курмыш нарече». Долгое время она оставалась восточным форпостом русского проникновения в среднее Поволжье. В 1393 году Борис Константинович дал Нижегородскому Благовещенскому монастырю рыбные ловли и бобровые гоны вниз по Суре от речки Курмышки до Волги. В 1406 – 1407 годах великий московский князь Василий Дмитриевич завещал своему сыну «Курмыш со всем, что к нему потягло и с Алгашем» (городок выше по Суре от Курмыша на 50 км). В 1445 году из Курмыша был отпущен за громадный выкуп, захваченный в плен Казанским ханом Улу-Муххамедом великий Московский князь Василий Тёмный.

Крепость стояла на мысу образованном Сурой и её небольшим притоком речкой Курмыш. Её описание дано в Писцовой книге, составленной в 1623–26 годах. По данным книги, стены и башни крепости с двух сторон защищались береговыми скатами, усиленными искусственным препятствием – «тыном вострым, а по тыну рублеными тарасами». С напольной стороны крепость защищалась рвом глубиной и шириной в 5,5 м. По дну рва также проходил остроконечный частокол. Крепость имела семь башен. Одна из них угловая – «позади воеводского двора и площади» – незадолго до составления Писцовой книги сгорела. Из семи башен шесть были прямоугольными, в том числе две проезжими. Одна башня, называвшаяся «Красной», имела шестигранную форму. Кроме проезжих башен, крепость имела «четверо ворот потайных» в стенах. Крепостная стена состояла из 93 городней – срубов по три сажени длиной каждый (6,6 м). Вал крепости был невысоким. Внутри крепости находился воеводский двор, склад боеприпасов, тюрьма, 17 амбаров и житниц, 28 жилых дворов, собор Успенья Богородицы и церковное место. В 1623 – 1626 годах на вооружении крепости состояло 2 пищали полковых (пушки) и 20 пищалей «затинных» – крепостных ружей. Кроме основной крепости-детинца, Писцовая книга упоминает вторую цепь укреплений города – острог «круг посаду». Это укрепление было начато, но так и не окончено: «острог дубовой в прошлом в 126 году (1618 г.) недоделав покинут». Об упадке крепости и города свидетельствует прекращение строительства острога, сгоревшая башня, обвалившиеся надолбы кругом города, покинутые дворы казачьих сотников, пустое «церковное место в крепости», заброшенные поля жителей. Тем не менее в Курмыше существовали тогда, кроме собора, 2 монастыря – мужской и женский. На 21 посадский двор с 24 жителями в городской черте и в слободах живет 50 сторожевых казаков, 75 человек стрельцов, 30 ямщиков, 6 «толмачей-переводчиков и 6 пушкарей. Из командного состава, кроме воеводы, в Курмыше живут 2 стрелецких и 1 казачий пятидесятник.

Вал почти не сохранился. Ров крепости ныне виден в местах выхода к коренному берегу. Сохранившиеся остатки позволили сделать реконструкцию плана древней Курмышской крепости. Она имела слегка округлые очертания и отсекала плавной дугой высокий мыс, защищенный с двух сторон крутыми береговыми скатами. Периметр крепости составлял около 1,2 км (площадь 7 га). На крутом обрыве коренного берега в нескольких местах были прослежены остатки сгоревшей от пожара дубовой стены – городни. Стена представляла собой цепь деревянных срубов с длиной пролета в 6,4 – 6,5 м и шириной до 1,5 м. Стыки срубов крепились вертикальными столбами, врытыми в землю. На восточной стороне крепости на участке крутого естественного косогора вал, видимо, отсутствовал, – здесь прямо в грунте прослеживаются следы столбов древней стены в виде цепи обугленных от пожара пеньков чрезвычайной прочности. Их диаметр 30 – 35 см. Следы столбов видны и на других участках в виде зольных пятен.***

6. По своему расположению, конфигурации и размерам обрисованная в первой главе особенность рельефа в Слободском напоминает городище в Лысково Горьковской области. Эта крепость была построена в конце 14 века на прибрежном холме высотой около 20 метров, в ней сидел присланный из Москвы наместник с гарнизоном. К 17 веку она запустела и разрушилась, население ещё ранее переселилось ближе к реке на более удобное низкое место. Общий периметр крепости составляет 2044 м. Высота вала, ограждавшего вершину холма неправильной прямоугольной формы, невелика, около 3 метров. По северной стороне, выходящей к береговому скату Волги, вал значительно ниже, что объясняется наличием хорошей естественной защиты.

По вершине вала проходила деревянная стена «острог сосновой и дубовой», – массивный частокол высотой в 4,5 – 5 м. С внутренней стороны к нему примыкали подмостки, на которых располагались защитники крепости. По указанию переписной книги 1665 года Лысковская крепость имела 10 башен, в том числе 2 проезжих. Перед башней, на склоне, примыкающем к дороге, сохранились остатки рва-окопа глубиной около 3 метров. Через ров тогда же существовал деревянный мост, по которому дорога вела к воротам в башне. Все проезжие и непроезжие башни Лысковской крепости были врезаны в линию вала, который прерывается в местах их нахождения.

7. Второй схожий пример. Городок Васильсурск основан в 1523 на береговой горе. Посад возник в удалении на низком месте у реки. По сохранившимся описаниям первой половины 19 столетия крепость имела форму несколько неправильного прямоугольника размером 600 на 400 м, т. е. ее периметр составлял 2000 м. Одна длинная сторона крепости примыкала к гребню береговой горы, а три другие выходили в поле. Невысокий вал (в 1845 г. – 1 сажень) усиливался рвом, окаймлявшим всю территорию крепости. Остатки оплывшего вала и участок рва с разницей отметок до 1 м наблюдаются и теперь в конце улицы Маркса у выхода её к гребню береговой горы. Замечу, что именно в таких местах наиболее долго в пределах современного города сохраняются остатки древних земляных укреплений. (Сведения по Курмышу и остальным крепостям Поволжья взяты из книги И. Кирьянова.)

8. Городище Слободка (летописный вятичский город Болдыж) в Орловской области на высоком (20–26 м) правом берегу речки Навля (приток верхней Десны). Детинец округлый в плане диаметром примерно 80 м (площадь 0,4 га). С восточной стороны отделён оврагом. В углу образованном этим оврагом и кромкой берега реки – квадратная башня, создающая единственный угол в ограждении крепости. С напольной стороны к детинцу примыкает небольшой менее укреплённый окольный город подковообразной формы. (Общая площадь немного более 1 га.) Между ним и детинцем полукруглый вал. Имелся значительный по размерам неукреплённый посад. Крепость была построена в середине 12 века и существовала около 100 лет. Это был центр местной русской власти, утвердившейся на земле Вятичей, – усадьба феодала с жилищами его воинов и ремесленников. Внутривальные срубы из дуба, стены достаточно сложные, 4 башни, сконцентрированные в той части детинца, где он не соприкасается с окольным городом, который, в сущности, представляет собой вторую линию обороны детинца. Многочисленные находки предметов быта и оружие Киевского и Новгородского типов. В детинце проживало не менее сотни мужчин и десяти женщин. Примерно столько же в окольном городе, – здесь находились в основном дружинники. Население посада составляло не менее 1000 человек. Город был взят противником, а его обитатели перебиты или задохнулись в огне. В дальнейшем он не восстанавливался.

Примечание*. Этот эпизод историком З. Муфтаховым описан на основании Булгарской летописи. «Волнениями среди населения Волжской Булгарии решил воспользоваться Отяк, сын покойного царя Шамгуна. Он был женат на дочери предводителя северокавказских кыпчаков Башкорта. Некоторое время он прожил в Киеве. Затем поехал в Балын (г. Суздаль) к Андрею Боголюбскому, который обещал ему помочь сесть на царский трон в Волжской Булгарии.

В 1164 году Отяк и Андрей Боголюбский вторглись в пределы Булгарии. Их войска подплыли на судах к городу Учелю (Казань). Улугбеком Учеля был в то время брат Отяка Арбат. Он сдал город без боя Отяку и Андрею. Союзники сожгли укрепления Югары Кермана и Калгана. Это были наиболее укрепленные части города. Третья часть, т.е. Акбикюль, была окружена лишь частоколом. Арбат, его семья и дочь царя Хисама Анбала Байгюль были взяты в плен.

Затем союзники подплыли к г. Булгару и осадили его. Узнав об этом, Магистрат г. Биляра призвал ополчение и арестовал царя Хисама Анбала. Получив известие о свержении Анбала, Отяк срочно двинулся к Биляру. Тем временем Андрей Боголюбский сжег и разграбил неукрепленные посады г. Булгара – Ака-Басар, Хорезм и Ибрагим, – и стал готовиться к штурму цитадели Барынджар. Когда Отяк вернулся из Булгара-Биляра и передал русскому князю свергнутого царя Хисама Анбала, его дочь Байгуль, Арбата и его сына Азана, Андрей Боголюбский отправился домой, не предпринимая штурма.

Андрей Боголюбский женился на Байгюль. Ее отец Хисам Анбал стал боярином, а Арбат – воеводой г. Мосхи (Москва). Байгюль выдали замуж вопреки ее желанию. Впоследствии она примкнула к заговору бояр против князя Андрея Боголюбского. Во главе заговорщиков стоял ее отец Хисам Анбал. Он уговорил бояр посадить на русский трон своего внука Георгия, т.е. сына Андрея и Байгюль. Байгюль впустила ночью в спальню мужа заговорщиков, предварительно спрятав меч Андрея. Боголюбский был убит топором Хисама Анбала. В 1178 году брат Андрея Боголюбского Всеволод жестоко покарал заговорщиков. Хисама Анбала живьем заколотили в ящик и утопили в реке. Байгюль (по булгарской летописи) "привязали к перекладине ворот и расстреляли из луков". Спасся только Георгий (Юрий, Лачын Хисами). Он бежал в Волжскую Булгарию».

Примечания**. Слобода (синоним Свобода) – небольшое частично укрепленное поселение людей разной степени личной независимости, свободных в той или иной степени от поборов и понуждений властей. Часто слободой звали часть города, населенную определенной категорией лиц: военными, иностранцами, переселенцами или ремесленниками. При наличии местного самоуправления, слобода в таком случае, однако, подчиняется городской власти, – княжеской или вечевой. Слобода ставшая достаточно крупным городом, но сохранившая прежнее подчинение называлась пригородом. Так в 17 веке назывался Слободской по отношению к Хлынову. Сейчас это звучит иначе: город областного подчинения.

Слово город – в древности означало поселение с внешними укреплениями в виде земляного вала, рва, деревянными или каменными стенами с башнями и воротами. Городом также назывались сами эти укрепления. Город – центр власти над регионом. Города появляются вокруг замка феодала или крепости ему подчиненной. Детинец – центральная, хорошо укрепленная часть русского города, его ядро, крепость, место пребывания лиц княжеской или иной власти. Название произошло от языческого обряда человеческого жертвоприношения дитя при закладке крепости. С 14 века появляется замещающее слово «детинец» наименование кремль, возможно монгольского происхождения. Великий Новгород, особенно после обособления его пригорода Пскова, представлял собой средневековое город-государство. Вся власть была сосредоточена в нем, а огромные новгородские земельные владения (пятины) административно были привязаны к пяти городским концам. Подобную структуру позже приобрела Москва.

Городище – место, где был город. Селище – место, где когда-то было неукрепленное поселение, село. Стоянка – примерно то же, что и селище, но относится к доисторической эпохе.

Острог – ограждение высотой до 6 метров в виде забора из вертикальных бревен, часто с земляными укреплениями – окопами. Первоначально оно применялось русскими как временное военное поселение, а также монголо-татарами при осаде городов как противовес городским укреплениям и для пресечения вылазок противника. С 15 века остроги известны как самостоятельные военные городки на вновь завоеванных Москвой территориях, которые ставились вблизи от прежних городов или на пустом месте. В последнем случае со временем они иногда становились самостоятельными городами, например, Иркутский острог. Остроги обычно имели в плане четырех-пяти угольную форму и строились на возвышенном месте. По углам ставились дозорные площадки или башни с воротами. Как известно, отдаленные остроги использовались в качестве мест заключения по типу концентрационных лагерей.

Посад – огражденное или не огражденное поселение, примыкающее к городу, – для зависимых людей (народа), которых иногда принудительно садили (селили) поблизости. С посадских людей имеющих доход от ремесла или торговли брали тягло (налоги).

Примечание***. В документах начала 17 столетия в Курмышской крепости упоминается «двор аманацкой». Аманат – знатный татарин. Этот район в то время был заселён почти исключительно нерусскими людьми, в 15 веке подданными Казани. Двор был огорожен высокой оградой, и в нем имелось 4 избы. Не вполне понятны основания, на которых проживали эти нацмены, вероятно, знать, в русской крепости. Автор книги П. Кирьянов считает, что в качестве пленных, и в доказательство приводит выписку из наказа 1701 года курмышскому воеводе: «и к мурзам, и татарам, и чуваши, и черемисе (горные марийцы) держать ласка... чтобы шатости и измены не завели». Но такое мнение сомнительно, так как сам же он чуть выше пишет следующее. «Начиная с 20-х годов XVI столетия и особенно после взятия Казани, на территории Нижегородского Поволжья происходит широкая раздача земель служилым людям – дворянству. Значительная часть этих земель перешла в руки татарской, чувашской и мордовской знати, которая была на службе у Москвы. Получая обширные и плодородные земли с поредевшим или вообще отсутствующим в результате войн населением, эта знать, особенно крупная, вела широкую колонизацию края при поддержке правительства. Население привлекалось различными льготами или просто переселялось из других мест по воле владельцев. В результате на территории южной части края появились выходцы со всех концов русского государства».

 

3. Пыль веков

Вооружённые полученными сведениями, перейдём теперь к описанию сохранившихся и обнаруженных Вятских древностей.

По словам С. Ухова «в археологическом отношении территория Кировской области изучена очень слабо. Даже у самых известных объектов либо раскопаны только верхние слои, либо малая часть площади. В последнее время раскопки велись различными экспедициями (Глазов, Ижевск, Пермь и т.д.) и должным образом не систематизированы и тем более не осмыслены историками». И все-таки кое-что можно собрать и подытожить.

1. От времен Вятской республики осталось три десятка городищ разной величины и значения. Так как город Никулич уже 500 с лишним лет не существует, то ему «повезло», – свидетельства его прошлого сохранились в земле не потревоженными и были достаточно хорошо изучены. (Автор, в отличие от принятого Никулицын (или Микулицыно) употребляет такое название города по соображениям изложенным ниже.)

Археологические раскопки дали следующие результаты. Никульчинское городище находится на высоком береговом мысу (28 метров от воды) реки Вятки возле небольшого села (ныне деревни) Никульчино в Слободском районе, с севера оно ограничено глубоким оврагом правильной формы, выходящим к реке под углом примерно 60 градусов. Первые люди начали здесь жить более двух тысяч лет назад. Славянское поселение конца 12–13 веков занимало малое городище – треугольник со сторонами примерно по 60 метров и площадью 1500 кв. метров. В настоящее время от остального городища его отделяет внутренний вал 1,5 – 2 метра высотой и ров глубиной 0,5 м. Первоначально жители селились в построенных по южнорусским традициям землянках и полуземлянках. От этого времени обнаружены 8 ям хозназначения 12–13 века, и более 20 ям 13–14 века, всего 12 жилых и хозяйственных землянок в три ряда параллельно берегу.

В 14 веке поселение увеличилось до одного гектара, по его периметру с юга и с запада (с напольной стороны) появились новый ров глубиной 3 метра и два земляных вала вдоль него, внутренний высотой 4 метра, и внешний 1 метр; при этом прежние вал и ров малого городища застраиваются. Появляются наземные дома с подпольными хозяйственными ямами, а также происходит перепланировка улиц и возведение новых срубных городовых стен. Город приобретает вид крепости: над валом возвышается срубная двухэтажная стена с бойницами (нижний подвальный этаж присыпан землей вала), четыре угловые башни, две с воротами и подъемными мостиками. Очевидно, для лучшей обороны произведена перепланировка улиц-проходов. Первоначально они шли вдоль берега реки, а позже – в 4–5 рядов вдоль напольной стены, что создавало дополнительные линии обороны в случае прорыва врага во внутрь города.

Исходя из предположения «нормы площади» 10 кв. м. на одного человека, в городе обитало до тысячи жителей, а при кратковременной осаде вмещалось вдвое-втрое больше.

Обнаруженные при раскопках находки определенно свидетельствуют о возникновении здесь древнерусского укрепленного поселения в конце 12 – начале 13 века. Первый исследователь памятника Л. Гуссаковский остановился на датировке появления здесь настоящего города в середине или конце 13 века. Раскопки Л. Макарова также показали, что находки и сооружения этого времени более представительны в сравнении с ранними. Археологические данные говорят, что город существовал до конца 15 века. Во всяком случае, его укрепления подновлялись в этот период. Правда, постройки 15 века (в верхней части культурного слоя) почти не сохранились в виду позднейшей (19–20 века) распашки земли под огороды.

На данном городище обнаружено больше, чем где бы то ни было на Вятке предметов вооружения, а также литейное производство меди и железа, гончарное, косторезное, камнерезное и ткацкое производства; детские игрушки, шахматные фигурки, музыкальные инструменты, писало (по бересте?), крестики и иконки, монеты Золотой Орды, привозные украшения и прочий инвентарь того периода.

рисунок 1

Городище Никульчино

1 – вал 12–13 веков; 2 – вал 14–15 веков; 3 – внешний вал; 4 – большой ров; 5 – современная церковь;

М – могильник; П1 и П2 – строения посадов 14–16 веков.

На схеме показана возможная внутренняя планировка улиц внутри города. Во второй период существования города его улицы-проходы шли вдоль напольной стороны ограждений. В связи с этим, отметим, что некоторые городки приокских вятичей были застроены аналогичными «жилыми стенами» – рядами срубов параллельных внешней напольной стороне ограждения. Такая стена выполняла роль дополнительной линии обороны.

Вблизи городища обнаружены древнерусские срубные строения 12–16 веков, вероятно посады Никулича. Одна группа в 100 м южнее городка, вторая – у подножия берега на надпойменной террасе. Керамика с включениями в тесте (толчёные раковины и песок) говорит о гончарной культуре удмуртов. То есть можно полагать, что вокруг русского городка селились местные аборигены (или метисы), жившие здесь до прихода русских.

В 150 м к ЮЗ от городища (на огородах нынешних жителей) существовал древний могильник (Гуссаковский обнаружил 18 костяков без инвентаря). Предположительно здесь хоронили умерших жителей Никулича. В целом эти захоронения (головой на З или ЮЗ) могут характеризоваться как христианские, но у одного костяка согнуты колени, у другого – прямые руки.

Несмотря на относительно хорошую в сравнении с другими изученность, этот археологический памятник исследован ещё не до конца.

Принято считать, что в течение 15 века город постепенно приходит в упадок, а к концу века вообще исчезает, на его месте остаётся только церковь (впервые упомянута под 1620 г.), вокруг которой на рубеже 16–17 веков появилось кладбище, да небольшое село Никульчино поблизости от городища. «Повесть» перенос городка объясняет опасностями от аборигенов и татар. В этом летописном предании, изобилующем чудесами, говорится о переселении жителей на новое место (где современный Киров).

Некоторые из историков проводивших раскопки Никулича считают, что это и был древний Хлынов упоминаемый в русских летописях второй половины 15 века. (Никулича в них нет.) Такое предположение имеет некоторые основания. Церковное известие о строительстве в Никуличе в 1452 году придела к храму в честь Козьмы и Дамиана говорит о расширении города. Подъемных мостов на Руси не строили вплоть до конца 15 века. Наличие такого устройства в Никуличе говорит о подготовке города в этот период к обороне.

В этой связи интересно отметить, что существует не вполне надёжное сообщение, что Вятичи, принудительно переселенные под Москву, назвали свою новую слободу Никулицей. Обычно так делают для сохранения памяти о прежней родине. Отсюда вроде бы следует, что среди выведенных в 1489 году с Вятки людей многие были жителями Никулича. Но о взятии города с таким названием ничего не говорится, и вообще, он упомянут только в нашей «Повести». Однако запустение городка вполне могло быть связано с событиями 1489 года. Так или иначе, многими Вятскими историками и краеведами Никулицын городоксчитается первоначальной столицей Вятской республики. Кировчане, правда, полагают, что это звание он носил недолго, то ли 25 лет, то ли всего месяц, но, как мы увидим, это ни на чём не основанное заблуждение.

2. Город Слободской. Сразу надо заметить, что планомерных археологических работ на территории нашего города не велось. Как известно, только современные комплексные исследования дают наиболее точные и полные результаты, особенно в отношении датировки времени возникновения города и его судьбы. В разное время на территории Слободского городища (1) и окружающей местности находили предметы 12–16 веков, в том числе характерные новгородские орудия и оружие. Археологические находки, добытые профессором Л. Макаровым в ходе разведочных исследований в основном на остатках вала и вдоль кромки берега, дали ему основание говорить о возникновении здесь русского города в конце 14 века, вероятно, на месте уже существовавшего более древнего поселения.

В 1780 году сохранившаяся часть крепостного вала (в виде буквы «Г») имела длину более 180 м. Частично он просматривается на фото столетней давности. В настоящее время его остатки представляют собой небольшой продолговатый бугор длиной около 15 метров (2) между зданием милиции и Екатерининской церковью. Лет 40 назад (до раскопок и работ по благоустройству территории) он был втрое больше. Внутри него были найдены первоначальные городовые укрепления конца 14 века аналогичные обнаруженным в Никульчино: срубные стены с подвальным этажом, использованным для жилья и хознужд. Снаружи вала тогда же был отрыт ров глубиной 2 метра, ныне почти незаметный. Склады, мастерские, конюшни и частично жилые помещения располагались в нижних «подвальных» этажах ограждений города. Изнутри городка эти помещения были на уровне земли, часть их на опасных направлениях (со стороны поля) была забутована глиной. Обнаружены следы перестройки укреплений, датированные второй половиной 15 века, когда вал был досыпан землёй. Всего на валу насчитывается 4 периода строительства и обновления земляных укреплений.

В восточной части внутри вала были проложены жерди и сучковатые брёвна, сложенные в примитивные срубы. Такие внутривальные конструкции, как отмечено выше, были характерны для Польши, но встречаются и на первоначальных укреплениях Минского и Новгородского детинцев 11 века, а также Московского Кремля 12 века. Это весьма интересный и несколько неожиданный факт, ничего подобного в других местах на Вятке пока не было найдено.

По гребню вала располагались бревенчатые стены (городни) с башнями известные по описанию 1629 года. «Город Слободской древянной, рубленой над рекою над Вяткою ветх, погнил и розвалялся, а у него двои ворота да две башни глухих, а меж ворот и башен 200 городен, по мере около всего города 275 сажен». Как видно, деревянные сооружения пришли в полную негодность, но уже не подновлялись.

Если принять, что сажень в 16–17 веках была чуть более двух метров (2,15 м), то периметр стен получается около 600 метров. Если на строительство стен ушло 200 срубов, то бревна имели длину менее трёх метров. Это несколько странно, так как из других источников известно, что длина брёвен при постройке городен обычно была 4 – 4,5 метра. Например, при обмере в том же году Шестаковского городка (построен в 1542) были получены такие данные: 100 городен и 200 сажен вокруг всего города, то есть, 430 м делим на 100 и получаем 4,3 метра. Возможно в существующей копии текста ошибка, и периметр Слободского города был не 275, а 375 (или 475) сажень (в дореволюционном издании описи число сотен отсутствует). В этом случае периметр получается 800 (или 1000) метров, (что соответствует площади не менее 3-х га), и тогда брёвна срубов будут по 4 (или 5) метра длиной. Однако береговой мыс ограниченный существующим остатком вала по площади никак не более 2 гектар (даже если учесть заметное осыпание берега в районе городища). Поэтому можно предположить, что указанный размер (или число срубов) относился ко всему окольному городу, а не к древней его части (детинцу).

Карта центра Слободского

(Карта центра Слободского)

Так как раскопок на территории непосредственно городища не проводилось, то его контуры установлены исходя из общего расположения берегового мыса, ограниченного остатком вала с напольной (южной) стороны. Прежде всего, нужно отметить схожесть внешнего вида и расположения предполагаемого Слободского городка с известным городищем в Никульчино. Оба имеют идентичную форму (неправильный четырёхугольник с острым северным углом), происхождение которой объясняется следующим образом.

Славянские городки 12–14 веков на Вятке, чаще всего устраивались на местах древних финно-угорских селищ, расположенных на береговом мысу, образованном глубоким правильной формы рвом-оврагом (3), выходящим к реке под углом примерно 60 градусов. Вблизи берега он был широкий и глубокий, а в удалении постепенно сужался; его дно одновременно служило спуском к воде. Напольная сторона прикрывалась насыпным валом (3–4 метра высотой) с относительно неглубоким (2–3 метра) рвом-канавой. Городок треугольной формы обносился бревенчатым частоколом, и первоначально имел только одну воротную стрельницу, в случае нападения с неё вёлся основной оборонительный огонь. Позже число башен могло увеличиться до трёх: одна использовалась в качестве часовни, в другой помещалась местная власть. Во второй половине 14 века наблюдается перестройка городков, вероятно связанная с появлением новгородских ушкуйников, которые увеличили территорию за счёт напольной части, при этом город приобретал вид четырёхугольника с четырьмя башнями по углам. Стены и башни делались в виде двухъярусных деревянных срубов, при этом нижние этажи со стороны крутого берега реки и оврага использовались под жильё и хозяйственные нужды, с напольной (наиболее подверженной опасности при осаде и штурме) – частично засыпались утрамбованной глиной, а снаружи присыпались землёй вынутой изо рва.

Внутри города жилища располагались несколькими рядами (улицами). В северном наиболее недоступном углу (в нашем случае это территория треугольного старого городка с отдельным валом) обычно находились жилища военно-торговой знати и местного правления. В Никульчино эта часть города не отделялась, что говорит о формальном равенстве его жителей. Люди «второго сорта» (простые местные жители и крестьяне-переселенцы) селились в посаде рядом с городом. Во время внешней опасности все они укрывались за стенами города.

Учитывая ограниченность территории и достаточную свободу нравов того времени, в качестве церкви-часовни использовали одну из башен, вероятно воротную со стороны посада. Здесь хранили христианские святыни, особая икона висела над входом, а общие службы совершались под открытым небом. При наличии у башни-часовни балкона, открывали его ставни, выставляли иконы и служили оттуда.

Деревянная часовня

Надвратная часовня Михаила архангела в Слободском

Подобное весьма специфическое, но вместе с тем повторяющееся устройство города (своего рода древнерусский «архетип») ценно для нас в виду особой исторической важности. Здесь накоплен многовековой культурный слой, а потому легко прослеживается историческая эволюция поселения, смена власти, культур и этносов заселявших данную территорию.

В 1993 году вдоль улицы Володарского для прокладки подземных коммуникаций была прорыта глубокая траншея, прорезавшая территорию центра города Слободского на протяжении 1000 м от ул. Стучки до ул. Свердлова. Заметим, что эта траншея прошла вблизи от Слободского городища, но не задела его. То есть прорезала древний посад города. Протяжённое вскрытие, казалось бы, должно было дать ответы на многие вопросы по устройству города в прошлые века, обогатить наши знания и музейные коллекции, стать в каком-то смысле прорывом в изучении начальной истории города Слободского. Практически ничего этого не произошло, результаты никак не осмыслены и не используются в современных работах.

Наблюдения специалистов из Кирова (статья Сенниковой Л. А. в сборнике «Слободской и слобожане – 2001») дали следующие результаты. Непосредственно под дорожным покрытием 20 века на всём протяжении траншеи виден мощный культурный слой от 45 до 100 см толщиной.

Пояснение. Культурный слой отличается по виду от обычной материковой земли, и образуется в местах длительного проживания людей, состоит из занесённого со стороны песка и пыли с включениями мелких органических частиц: полусгнившего и обугленного дерева, перегнивших пищевых отходов и экскрементов, различного мусора, а также костей и предметов, изготовленных людьми. Скорость накопления культурного слоя зависит от разных обстоятельств, в том числе от интенсивности жизни (плотности заселения) и относительной высоты места. В Великом Новгороде к-слой доходит до 9 метров, но этот город расположен на сравнительно низкой местности. В рассмотренном ниже городище Иднакар на Чепце существует сравнимый по толщине к-слой, при этом период существования поселения оценивается в 400 лет.

В 120 м к югу от сохранившегося фрагмента вала под дорожным покрытием были обнаружены нижние бревна сруба шестиугольного сооружения, вероятно башни (5) слегка заглубдённой в подстилающий материковый слой. К северу от неё культурный слой вдвое толще (около метра), что говорит о наличии здесь древнего поселения, ограждённого посада. С юга у основания сруба виден небольшой насыпной слой, вероятно остаток пристенного вала. Можно предпологать, что в этом месте от берега реки в западном направлении проходило древнее ограждение городского посада.

В 100 м к северу от этой башни напротив дома № 49 (вблизи от предполагаемого ЮЗ угла городища) найден фрагмент конструкции из горизонтальных брёвен идущих поперек улицы, (слегка в СЗ направлении) – нечто вроде двух срубных стен на расстоянии 1 метр друг от друга (4). Эта двойная стенка, по словам Сенниковой, служила внутренним каркасом земляного вала, материал которого сохранился под нею и вокруг неё, и по виду схож с материалом, подсыпанным на вал городища в период 4-й реконструкции. Эта оборонительная линия идёт примерно параллельно рассмотренной выше (связанной с обнаруженной башней). Можно предположить, что эта конструкция являлась не только внутренним укреплением вала, но и двойной стеной ограждения. Такой тип стен (тарасы), как сказано выше, широко применялся в 15 веке. Правда минимальная толщина двойной стены была несколько больше, – полтора метра. Но, во-первых, сруб виден на очень ограниченном протяжении, брёвна в этом месте могли быть случайно сдвинуты. Во-вторых, стена могла быть трёхрядной. Так, в Новгородской крепости Холм стена состояла из трёх бревенчатых срубов-тарас и имела общую толщину 2,5 метра. Возможно, и в Слободском она была тройной, просто третий внешний ряд в этом месте не сохранился (протяжённые на юг остатки насыпного вала позволяют предпологать это). Но, скорее всего, стену сделали тоньше в виду того, что данная линия обороны не была основной.

На всём километровом протяжении траншеи ковш экскаватора нигде не столкнулся с остатками срубов древних жилищ (если не считать одного небольшого настила из толстых брёвен неясного назначения). Очевидно, большую часть времени существования города здесь проходила улица или дорога. Это говорит о том, что шестиугольная башня, все-таки, была проезжей. Видимо поэтому значимые находки были собраны только за пределами этой части траншеи. В основании культурного слоя в 100 м к югу от шестиугольной башни найден характерный новгородский железный интрумент для плетения – кочедык. Других железных находок немного, – ковш экскаватора грубоват для археологических работ, да и народ на посаде жил небогатый.

Кроме Слободского городка в описи 17 века упомянут примыкающий к нему острог (ограждённый посад), в ту пору также ветхий. Описанные находки укреплений можно связать с ним. Остаётся решить вопрос о конфигурации города. Начнём с того, что от шестиугольной башни стена укреплений наверняка шла на восток в сторону берега. В месте предполагаемого ЮВ угла острога в береговом склоне имеется характерная выемка, возможно, это остаток рва идущего когда-то вдоль южной стены ограждения острога. Небольшой угол разворота шестиугольной башни к профилю траншеи (ковш срезал северный угол сруба, но сохранил южный) соответствует предполагаемому направлению.

Шестиугольные башни ставились в качестве особых, например, воротных. Но в нашем случае размер сруба невелик, в нём мог быть лишь довольно узкий проход. Вероятно, данную башню использовали в качестве угловой с тупым углом поворота 120 градусов. В таком случае, вторая стена примыкала к ней с северо-запада.

В настоящее время овраг, ограничивающий с севера Слободское городище, имеет длину около 120 метров (по верху) и достигает улицы Володарского. Но на плане города 1831 года он пересекает эту улицу (Предтеченскую) и после мостика продолжается прямолинейно в направлении Никольской церкви ещё примерно на 100 метров, не доходя до неё метров 100. При этом сама церковь расположена на линии этого оврага. На плане конца 19 века овраг после мостика поворачивает на юг и идёт вдоль улицы (Володарского). В настоящее время он за улицу не переходит, но на чертеже профиля траншеи 1993 года на этом месте видно заметное понижение в материковом грунте, вероятно, это след проходившего здесь оврага (рва). На южном крае этого сокрытого к-слоем рва был обнаружен некий углистый слой. Что если это остатки сгоревших деревянных укреплений, которые шли когда-то вдоль южного края оврага?

В этом случае город Слободской в свои лучшие времена имел ограждённую площадь заметно больше 3-х гектар. Западная его сторона в это время совпадала с Торговыми рядами вдоль улицы Советской. Подтверждением сказанного является наличие одного и того же по величине культурного слоя на всём протяжении от шестиугольной башни до оврага. К северу от него к-слой постепенно уменьшается, здесь существовал неограждённый посад и древнее кладбище (о нём ниже).

Как мы видели выше в обзоре исторических сведений, шестиугольные конструкции башен в северной Руси применялись в виду их удобства для флангового обстрела по противнику, подобравшемуся к подножию стены. Линия из нескльких таких башен защищала напольную, самую уязвимую сторону города.

Существует «Чертёж города Слободска» 17 века. Он воспроизведён в книге Алфёровой «Русские города 16–17 веков» и на сайте Слободской библиотеки. Этот план отчасти подтверждает сказанное, хотя он и сделан без соблюдения масштаба. На нём просматриваются отдельные черты древнего города-крепости. Ров действительно длиннее нынешнего, на юг от его середины и конца отходят две канавы, проходившие примерно вдоль нынешних улиц Советской и Володарского. На мой взгляд, нельзя считать их дренажными, – это рвы земляных укреплений города существовавшего до начала 17 века. На данном чертеже, составленном примерно в середине 17 века, стены и башни уже отсутствуют. Автор попробовал наложить топологию города изображённого на чертеже 17 века с современной картой местности и характерными археологическими находками.

План-реконструкция

План (реконструкция) Слободского города 14–16 веков

1 – Детинец и церковь Екатерины, правее – колокольня церкви Вознесения;
2 – церковь Афанасия великого на посаде, возле неё могильник 12–16 веков;
3 – церковь соборная Преображения Господня с колокольней на Торговой площади,
4 – церковь Николая чудотворца, перовоначально, возможно, находилась в проездной башне;
5Монастырь вноводевиче с церковью Святого образа нерукотворного (основан в 1629 г.?);
6 – шестиугольная башня;
7 – двойная стенка;
8 – остатки вала Детинца;
9 – церковь Иоанна Предтечи (по описи 1615 г.).

Указаны церкви нанесённые на чертеже города Слободска, составленном в середине 17 в. По описи 1615 г. церквей было больше: 4 в Городе (одна – Никольская – ветхая), 3 на посаде и 2 в остроге (одна из них Никольская).

Буквами М обозначены мостики через рвы. М1 и М3 есть на чертеже 17 века, М1 –  располагался напротив воротной башни Детинца, его остатки в виде настила брёвен были найдены в 1993 году. М3 – являлся выходом из острога на площадь. М4 наверняка существовал – соединял Детинец и Острог. Остальные мосты и соответствующие им башни с воротами указаны предположительно на основании улиц города на чертеже 17 века.

Буквой Т обозначена вероятная территория Тюремно-административного двора существовавшего в 17 веке (ныне здесь внутренний двор торговых рядов). Пунктиром нанесены улицы и кварталы посада с чертежа 17 века. Поверх схемы указаны направления трёх современных улиц. Вдоль линии траншеи, прокопанной по улице Володарского в 1993 году, показана примерная толщина к-слоя в см (от 30 до 100).

За посадом на северной окраине – мужской монастырь с церковью Богоявления (за пределами схемы). Известно, что из города выходили две Хлыновские дороги, между которыми располагались огороды, всего Слободских жителей в 17 веке числилось до 2,5 тысяч.*

Очерченный город имеет периметр внешних укреплений 1000 метров. Границы его указаны исходя из рельефа местности и общей геометрии средневековых городов, а также сохранившихся характерных объектов, старых планов города и находок 1993 года. 

Двойная стенка стояла на отдельном валу и при этом никак не вписывается в систему укреплений Детинца: она не может непосредственно примыкать к его укреплениям, так как расположена не на линии его вала. Остаётся предположить, что это остатки стен ограждённого посада (окольного города). Одновременно это была дополнительная линия обороны между Детинцем и ограждённым посадом, проходящяя на расстоянии примерно 40 метров от вала Детинца, как это показано на схеме. В случае прорыва противника на территорию ограждённого посада, его защитники отступали и занимали оборону на новом рубеже, а не ломились в панике под защиту основных укреплений Детинца. Судя по схождению улиц, можно полагать, что где-то вблиза от места обнаружения двойной стены (7) располагалась башня с проходом (М4).

Итак, Слободской город состоял из двух отдельных частей – Детинца и окольного города (огражденного посада, острога). Конфигурация  острога определилась мною по следующим соображениям. За основу взято положение башни (6), обнаруженной в 1993 году. Выемка (В)  в берегу реки указывает на выход в этом месте копанного рва. (Небольшая выемка в берегу есть ныне и в районе рва Детинца.) Положение башни (4) отождествлено с существующей ныне Никольской церковью. Церковь эта обозначена на чертеже 17 века. Можно предположить, что первоначально Никольская церковь-часовня, как часто практиковалось в прошлом, находилась на втором этаже проездной башни. Западный угол острога определяется поворотом рва на чертеже 17 века, а также указанным на нём мостом М3.

Стены Детинца представляли собой рубленые клети, установленные на валу высотой до 4 м, внутри которого для предотвращения оползания грунта были изначально проложены деревянные крюковые конструкции. Стены окольного города (не ниже 4м) располагались также на валу (высотой не менее 2 м) и были сделаны в виде двойных бревенчатых срубов с перевязями. Число башен могло быть вдвое больше показанного на схеме. Нижняя часть пространства между стенками наверняка была заполнена грунтом, верх использовался для обстрела и передвижения по периметру. Ширина двойной стенки, как отмечалось, 1 м, но со стороны поля она могла быть больше (1,5–2 м).

В целом представленный план по топологии напоминает Москву 12–13-го веков, а также другое вятичское городище Слободка (Болдыж). С севера к городу примыкала торговая площадь, а далее между берегом реки и большим оврагом (Косаревский лог) располагался неограждённый посад, известный по документам конца 16 века. Площадь Детинца 1,5 га, окольного города – 3,5 га. Во время осады в них могло находиться до 10 тысяч человек.

Вдоль предполагаемого рва с южной стороны окольного города после ликвидации его ограждений в начале 17 века был проложен небольшой проулок, выходящий к берегу Вятки. Ко времени составления чертежа сохранилась часть внутренней планировки города в виде трёх параллельных улочек. После сноса ограждения они были продолжены на юг и соединены вместе в одну. На череже 17 века хорошо виден вал Детинца. Улица (обозначена пунктиром) подходит к нему в месте, где ранее располагалась Воротная башня Детинца (М1). Напротив её мост через овраг, а за ним большая площадь примерно в границах нынешней. Главный вход в окольный город был со стороны Хлыновской дороги в одной из двух западных башен (возможно, в той, где была надвратная Никольская церковь), не исключено, что небольшой проход был и в башне (6).

Исходя из вида характерных внутривальных конструкций, построение укреплений Слободского Детинца можно отнести к домонгольскому времени. Появление значительного русского населения в районе Слободского города можно объяснить давлением монголо-татар и отнести ко второй половине 13 века. Можно предположить, что Детинец был построен не позднее конца 13 века, вероятно, на месте более раннего укреплённого поселения. В 14–16 веках он неоднократно обновлялся. Скорее всего, первоначально он имел округлую форму, – крайний северный угол, где, судя по городищу в Никульчино, до прихода русских жили аборигены, был пуст или использовался под захоронения. Башня в северном углу Детинца (на месте круглой ротонды), как это показано на реконструкции, могла быть построена только в 14 веке.

Первоначально башня с воротами, вероятно, была одна, – в середине вала со стороны поля (напротив М4). В дальнейшем при реконструкциях у крепости могли появиться ещё три башни. При этом главной стала воротная башня возле мостика М1, – для большей неприступности устроенным над оврагом.

О времени появления окольного города можно сказать следующее. Обращает внимание резкая перемена толщины к-слоя со 100 см внутри города, – на 50 см к югу от шестиугольной башни. Судя по чертежу 17 века и росту населения между описями 1629 и 1654 годов, жить к югу от ограждения стали примерно с 1650 года, то есть слой за оградой накоплялся втечение 300 лет (улицу Володарского замостили примерно в середине прошлого века, 1950–300=1650). Недостающие 50 см к-слоя внутри острога наросли также за 300 лет, поэтому начало заселения территории окольного города можно отнести к середине 14 века (1650–300=1350). Полагая, что поначалу посад мог не иметь полноразмерных укреплений (был лишь частокол из брёвен), строительство ограждёний, включая протяжённый ров (глубиной 2-3м), вал (не менее 2м), башни и стены из двойного ряда брёвен можно датировать 15 веком, когда на Вятку шёл приток населения из Новгородской земли. В настоящее время следов земляных укреплений острога почти незаметно, они были сравнены при застройке в 17–18 веках. Остались только выемки в берегу реки Вятки с южной стороны в местах выхода копаного рва и спуска к воде.

Траншея 1993 года пересекла погребальный могильник, известный ранее по находкам частей скелетов на северном склоне оврага. Вблизи вершины оврага были обнаружены древние захоронения в гробовищах (2) ориентированные головой на В–СВ и находящиеся  внутри нижней части довольно мощного (местами до 100 см), но бедного находками культурного слоя без признаков его нарушения. Лишь одно захоронение (из 18) лежит непосредственно на материковом грунте. Вероятно, верхняя часть к-слоя была смыта водой стекающей в овраг или уничтожена грейдированием улицы, так как толщина его в этом месте заметно колеблется. «Погребения заполнены перемешанным слоем (пестроцветом) и их заполнения отличаются от к-слоя. При этом погребения не прорезают слой, и остальная толща культурных напластований образовалась после того, как этот могильник прекратил своё существование. Хотя стратиграфических различий в напластованиях проследить не удалось».

В южной части вскрытого могильника и поверх описанных выше, под некоторым углом к ним головой на СВ, – похожие, но, видимо, более поздние погребения. Это говорит, что кладбище через какое-то время заполнялось вторично. Однако и эти гробовища лежат внутри к-слоя. Можно предположить, что с востока на пространство Торговой площади временами «наезжало» кладбище, расположенное ближе к берегу реки. Самые ранние захоронения, по-видимому, производились ближе к кромке берега реки, – между сохранившимся глубоким оборонительным рвом и спуском к реке, вырытым не позднее 17 века, и разрушившим часть древнего кладбища. Вторая (верхняя) группа захоронений может быть связана с появившимися здесь церквами, возле которых с 17 века стали хоронить умерших.

Положение тел головой на север и северо-восток, берестяная крышка на одном из гробов, небольшая глубина, вроде бы, говорят о финно-угорском обряде, а отсутствие украшений и другого погребального инвентаря свидетельствует о влиянии мировых религий на живших здесь людей, об их отходе от языческих верований.

Известно, что предки удмуртов хоронили умерших поблизости от своего селения, но на территории отделённой от него оврагом или ручьём. Похороны олицетворяли перенос тела из мира живых в город мёртвых. В нашем случае это условие соблюдается, что косвенно говорит о том, что захороненные проживали на городище.

Захоронения производились на небольшой глубине (20–30 см), почти на поверхности, и сверху присыпались принесённой со стороны землёй, которая впоследствии провалилась внутрь гробовищ, что вызвало отличие внутренного их заполнения от окружающего к-слоя (пестроцвет). Подобные захоронения в виде обложенного досками и прикрытого сверху широкой доской или берестой тела закопанного на небольшой глубине (практически на поверхности) появляются с 12 века у крещеных славян (в том числе у вятичей на Оке), а также в известных Вятских могильниках 13–14 веков.

Пока можно предполагать следующее. Обнаруженный могильник (малая часть всех захоронений в этом месте) заполнялся, по крайней мере, в два этапа. Второй (верхний) начался примерно с 17 века, когда здесь появилась Афанасьевская церковь, а первый, – лет на 200 ранее (за это время стёрлись старые могилы и нарос к-слой). То есть, нижние погребения можно отнести к рубежу 14–15 веков (торговый посад в этом месте появился на сотню лет раньше). Косвенно такую раскладку подтверждает находка в этом месте в самом основании к-слоя железных изделий: небольшого кованого гвоздя и длинного стержня, которые можно связать с появлением русских людей (Новгородцев?) в конце 14 века. Впрочем, этот расчёт очень условен, все события могут быть отнесены на 200 лет ранне, в частности, железные изделия могут быть славяно-русского происхождения конца 12 века.

В любом случае на северном неограждённом Слободском посаде с 12 или с 14 века жило (или приходило торговать) местное население, вероятно, смешанного славяно-финского происхождения. Здесь же на берегу располагалось их кладбище. Сходство захоронений двух периодов (16-17-го и 14-15 веков) говорит о сохранении традиций на значительном временном промежутке. Из этого следует, что полной смены населения при завоевании Вятского края Московией не произошло. Вероятно, были удалены только люди власти. Захоронений Слободской знати пока не обнаружено, можно только предположить, что могильник был где-то поблизости.

Наличие ограждённого посада у Слободского города предполагает аналогичное и у Никулича. В пользу этого говорит топографическая, геоморфологическая и археологическая схожесть местности в районе расположения Слободского и Никульчинского городищ.  Двойной вал вдоль напольной стороны Никульчинского городища и обнаруженные к югу от него строения посада однозначно подтверждают сказанное. Кроме того, в Никульчино  сохранилась характерная развилка большого рва с северной стороны, аналогичная изображённой на чертеже Слободска. Таким образом, сведения о двух городищах дополняют друг друга. Можно считать, что окончательные оборонительные сооружения обоих городов были возведены в одно время, то есть, учитывая все имеющиеся данные, – во второй половине 15 века. Заметим, что это были два самых значительных по величине из известных на сегодня городов на Вятке того времени. 

По аналогии с местоположением Никульчинского могильника можно предполагать наличие древнего кладбища 13–15 веков к югу от Слободского окольного города. Со временем оно пришло в запустение, но не подвергалось жилой застройке. Такое место есть, – это Детский парк.

С 17 века умерших стали хоронить при церквах: на территории Слободского городища, а также рядом с ним вторым слоем над древним могильником (здесь появилась Афанасьевская церковь), а также возле монастыря в Светлицах. (Старое кладбище у стадиона открылось в  1773 году.) Действительно, захоронения людей на территории бывшего монастыря и на месте Слободского городка попадались при земляных работах. В частности при рытье траншеи для газопровода к «вечному огню» ковш экскаватора вынес на поверхность множество костей и черепов.**

При строительстве дома № 50 по ул. Володарского в 1995 году были обнаружены сидячие захоронения (2а), – без исследований их зарыли обратно. Подобные захоронения появляются в 12 веке в Вотской волости к северу от Великого Новгорода. Любопытно, что это были христиане, их тела были привязаны к доске в вертикальном положении внутри небольших подземных срубов. Предположительно так хоронили людей связанных с плаванием по рекам и морям.

«В 1872 году в областях древнего Новгорода Ивановским по поручению Императорского археологического общества были произведены раскопки захоронений. Ивановским в достаточной степени было установлено пребывание там в ХI веке тёмно-русых южан-воинов, резко отличавшихся строением тела от местных светловолосых земледельцев. Ивановским было разрыто 819 курганов-могильников…Мужчины роста высокого, прекрасного сложения, с коротким туловищем, но развитыми голенями от постоянного движения, каковые имеют только природные моряки и конники, но не земледельцы. Воины эти носили плащи из выделанных кож, застегивавшиеся на плече большою запоною с цветным камнем. На поясе у мужчин всегда висел нож в оправе. Покойники похоронены сидя и лёжа, привязанные к доске. Почти у всех на шее были кресты». (СТАРАЯ ВЕРА КАЗАКОВ)

В работе обсуждается происхождение Донских казаков от Новгородцев поселившихся на Вятке. Остаётся полагать, что в Слободском городе проживала данная категория лиц, а в указанном месте (2а) было их кладбище 12–15 веков.***

3. Весьма любопытно городище у деревни Ковровы вблизи устья Моломы в 6 км к северу от Котельнича. Высота берега Вятки здесь невелика, около 10 метров, дополнительной защитой с севера служил протяжённый овражистый ручей, и хорошо сохранившийся 130-ти метровый вал со рвом с напольной части. Город-крепость площадью 1 га появился здесь в 13-ом веке. По верху вала шла срубная стена с башнями, несколько раз обновляемая. Со стороны оврага и берега реки стена была выполнена в виде деревянного частокола. В 14 века она была заменена срубными стенами шириноной 4–5 метров (по типу Никуличских), а также осуществлён дренаж площадки (канализация). Здесь обнаружены находки сооружений и предметов, связанных с высоким уровнем ремесла (железообрабатывающая и медеплавильная мастерские), торговли (монеты, весовые гирьки, импортные вещи), культуры (писала). Однако к началу 15 века этот город прекращает свое существование. В этом районе чуть выше по Моломе есть еще одно городище – Шабалинское, – имеющее аналогичные археологические данные. Судя по найденным на обоих городищах печатям (актовые печати и матрица «Печать Григориева» 13–14 века.), здесь была некая отдельная волость или даже несколько волостей, объединенных в самостоятельную территорию. Изучение Шабалинского могильника показало, что помимо явно христианских здесь имеются и языческие погребения (кремация, человеческие жертвоприношения), а также переходные формы. Глубина погребений небольшая, иногда 20 см.

Считается, что город с Ковровского городища был перенесен на другое место. Предположительно русские жили в нем до конца 14 века, но бросили, основав новый город Котельнич в более защищенном берегом Вятки (40 метров) и оврагом речки Котлянки месте. В самом Котельниче финно-угорские находки почти отсутствуют, а славянские появляются с 14 века. Городом он, очевидно, становится на рубеже 14–15 веков. Именно в это время здесь появляется деревянная крепость типа Никуличской. Благодаря удачному расположению Котельнич, оставаясь западными воротами Вятской земли, существует в данном статусе поныне.

4. Черемисский Кокшаров упоминаемый в «Повести» пока не обнаружен. Есть упоминание о Кокшарове середины 12 века, но не ясно где он находился и имеет ли вообще отношение к Вятке и ее истории. (В 1770 г. Котельнич посетил историк Рычков, который якобы видел развалины старинного Кокшарова на возвышенности к югу от западной стороны нынешнего города за оврагом; на этой возвышенности находили бердыши, кольчуги и древние монеты.) Ныне его обычно соотносят с Пижемским городищем**** 12-го – начала 15-го веков (неподалеку от Советска) со смешанным (славянским и финно-угорским) археологическим материалом, вблизи которого были и другие подобные поселения, а местные предания повествуют о сражениях марийцев с русскими. Вероятно, эта местность подчинялась «Ковровской» волости, но, в виду значительного расстояния, не исключено, что здесь была отдельная волость. Старое название Советска – Кукарка. В 10–13 веках проживавшие в соседстве с этими селениями марийцы находились в зависимости от булгар, с середины 13 века – татар. Русифицированное название «Кокшаров» могло произойти от тюркского Кок-сара (Синий Сарай). Добавлю, что северные «лесные» черемисы славились своим буйным нравом и, в отличие от «луговых», долго сохраняли свою независимость. Вероятно, под давлением Казанцев, желая сохранить свою вольность, они отошли на север, что вызвало столкновения с жившими на средней Вятке русскими, запустение их городков на Пижме, появление где-то вблизи Котельнича черемисского Кокшарова. О борьбе с набегами черемисов много говорит наша «Повесть». Анализ текста «Повести» (см. ниже) показывает, что прямой преемственности Кокшарова и Котельнича не было, – это два разных города, распологавшиеся в разных местах. Тем более что по результатам археологических работ Котельнич был построен на чистом месте примерно в 1400 году. В настоящее время предшественником Котельнича более склонны считать Ковровское городище. В таком случае, оно и было Кокшаровым.

5. Город Орловпо археологическим данным появляется в 14-ом веке на месте укреплённого славянского поселения конца 12 – начала 13 века (городище мысового типа). Он стоит на месте переправы через Вятку на пути в Хлынов. Сам этот путь появился не ранее конца 15 века. Дата основания Орлова не ясна, упоминается в летописях под 1459 годом, в связи с первым взятием Вятки Москвой. Недавние раскопки в Орлове выявили следы большого пожара, случившегося во второй половине 15 века. Была исследована городская постройка. Хозяин ее, судя по найденным предметам, занимался ремеслом по металлу и кости, а его жена имела вещи и украшения характерные для удмуртки. Это не обязательно означает, что мужчина был русским, а женщина – удмурткой. С учетом многих других подобных фактов (в частности, промежуточный тип черепов в захоронениях той поры), можно говорить о массовой метисации европейцев (славяно-руссов) и финно-угров на Вятке в 12–15 веках. Так как в этот отдаленный регион проникали в основном молодые мужчины, то жен себе они часто брали из местного населения. Спустя какое-то время появился некий средний славяно-удмуртский тип внешности (кстати, отчасти характерный для коренного русского населения Вятки и в наше время), но в силу почти полного разграничения ведения хозяйства той поры, женщины долгое время сохраняли культурные традиции, полученные от матерей. Данный тип внешности, по всей видимости, особый говор, и процветавшее двоеверие (сочетание христианских и языческих обрядов и символов) воспринимались новгородцами, появившимися на Вятке в конце 14 века, как особый этнический тип, называемый ими Чудь или Воть.

Славянские поселения на Вятке по археологическим данным (правда далеко ещё не полным и потому не всегда надёжным) появляются в конце 12 века, что вроде бы подтверждает датировку «Повести». Но размеры этих поселений очень невелики, а тип жилищ (примитивные южнорусские землянки, характерные для простого населения Киевской и Владимиро-Суздальской Руси 9–12 веков) не соответствует новгородцам-северянам, искусным плотникам, строившим достаточно большие и тёплые срубные дома. Такие появляются в Вятских городках не ранее конца 13 века. Это очень важный довод в пользу того, что события «Повести» в части связанной с основанием Никулицина городка нужно относить к 14 веку.

карта Кирова

карта Кирова

 

6. Хлынов-Вятка. По описанию начала 17 века деревянный Хлынов имел внешнее ограждение в виде острога. Внутри этого городского посада, в юго-восточном углу его находился деревянный рубленый в две стены малый город, – отдельная крепость мерою вокруг всего города 420 сажень (периметр 850 м, вероятно квадрат в плане площадью около 4-х га) с 8-ю башнями крытыми тёсом, из которых 4 были проезжими. В 17 веке город с посадом занимал территорию между двумя оврагами (4) площадью около 30 га, имел 5 улиц, две из которых выходили за острог. По письменным свидетельствам высокие земляные валы-стены с деревянными башнями наверху и забором-острогом между ними стали строить вокруг Хлыновского кремля и посада только в 1660-х годах. До того посад не имел серьезных укреплений, из него, как сказано в «Повести», беспрепятственно ходили в соседний лес.*****

С севера большой город защищал Раздерихинский овраг (1) длиной около двухсот метров, вероятно, одновременно он служил спуском к реке. Он напоминает северные же овраги Никулича, Котельнича и Слободского, но к берегу реки Вятки овраг выходит под углом примерно 75 градусов. На этом береговом мысу расположен ныне Александровский сад (2). Археолог Лев Гуссаковский копавший здесь в 1959 году обнаружил древнее поселение 9–12 веков со смешанным характером находок в верхней части культурного слоя, которое он посчитал центром проживания удмуртского племени «ватка». По его мнению, в 12–13 веках это поселение было занято русскими, но за городом сохранилось старое имя в слегка измененной форме Вятка. На основании обнаруженных археологических материалов, Гуссаковский отнёс возникновение здесь русского города к середине или концу 13 века, связав его появление с массовым переселением людей на Вятку после погрома Батыя.

С южной стороны город защищал протяженный овраг Засора (5), по дну которого раньше протекал ручей, а ныне проходит улица Горбачёва. Хлыновский кремль или малый город (3) находился в углу, образованном берегом реки и этим оврагом. Угол, под которым Засора врезается в этом месте в высокий берег Вятки близок к 90 градусам. По современной реконструкции внутренний малый город представлял собой в плане квадрат с двумя скруглёнными сторонами. Его форму повторяют ограждения большого города. В целом мы видим заранее выбранную под строительство территорию между двумя береговыми оврагами (расстояние между которыми более 700 м), что соответсвует «волынскому типу» городов.

Гуссаковский считал, что между Засорой и Раздерихинским оврагами в 13 веке существовали два города: старая удмуртская Вятка и новый русский Хлынов. Так он объяснял известную, по крайней мере, с 15 века двойственность названий главного Вятского города. Мысль интересная, но спорная, – ни он, ни кто другой не смог найти в районе Кирова городовых укреплений той поры.

Кроме того, судя по Никуличскому, Ковровскому и, вероятно, Орловскому и Слободскому городищам, славяно-русы ставили свои небольшие города-крепости в 12–13 веках непосредственно на месте древних финно-угорских селений. При этом, сами, будучи вероятно язычниками, легко роднились с местными жителями. Пришедшие на Вятку в конце 14 века новгородцы, брали силой эти городки и, перестроив по своему вкусу, жили на прежнем месте. Так поступают завоеватели по двум причинам: города-крепости издревле ставятся в самых удобных местах, поселение в них новых хозяев означает демонстрацию силы для всех окрестных жителей. При этом смена власти часто совпадает со сменой верований: в частности на языческих святилищах ставят церкви.

Приход новгородцев первое время был отмечен столкновениями с местной чудью, отяками и черемисами, к тому же они завозили русское население со стороны, что также являлось раздражающим фактором. По преданиям Вятских удмуртов на месте Александровского сада в Кирове когда-то находилась священная рощаи главное их святилище Бадзым-Куала. (Здесь же вероятно было и славянское капище. Вообще создаётся впечатление, что под Чудью понимались славяно-удмуртские метисы, ставшие авторитетным правящим классом на Вятке.) После сожжения его ушкуйниками (злой бог Никола одолел богов удмуртов и славян), часть язычников ушла на восток, основав поселение Чола (село Красногорье Слободского района), некоторые ушли еще дальше, в сторону нынешнего города Глазова в Удмуртии. Куала – обрядовая постройка удмуртов, их верховный бог – Кылчин-Инмар. Кыл по удмуртски значит «язык». С другой стороны, удмурты называли Хлынов Кылно. Совпадение звучания «Хлынов», «Кылно» и «Кылчин» любопытное, но недостаточное для того, чтобы делать из этого далеко идущие выводы. Добавлю, что, вероятно по месту обитания, удмурты издревле делились на два племени, Ватка и Кильмез (приток Вятки). Лингвисты склоняются к происхождению удмуртского названия «Ватка» от славянского имени реки «Вятка».

По археологии Хлыновского кремля сведений добыто очень мало. В 1983 году при строительных работах внутри его земляного вала были найдены бревна и доски (остатки какого-то срубного сооружения), лежащие на чистой материковой поверхности, датированные концом 13 века. Выше этого «внутри насыпи зафиксирована бревенчатая стена, разделенная поперечными стенками на забитые плотной глиной отсеки длиной не менее чем по три метра, ширина неизвестна. Сохранившаяся высота стены - около двух метров (15 венцов обугленных или истлевших бревен диаметром по 15 - 25 см). Изученный разрез укреплений слишком скуден для общей реконструкции стен кремля XIV - XVI вв. Начальная дата их постройки может быть отнесена к последней четверти XIV в., как следствие похода ушкуйников в 1374 г., либо нашествия ордынского царевича Бектута в 1391 г.» (с сайта «Наша Вятка».)

Этот внутривальный сруб был заполнен глиной, то есть, вероятно, являлся частью оборонительного сооружения города. Ввиду точечного вскрытия и довольно условной датировки (вероятно по аналогии со схожими конструкциями и следами пожара) эти находки не могут являться надёжным доказательством существования города в 15 веке. Действительно, если город сгорел в конце 14 века, то где новые укрепления 15-го?! Реконструкции Слободского вала в 15 веке чётко прослеживаются, а Хлыновского – пока не обонаружены.

В «Повести» говорится, что первоначальный городок стоял на месте малого города, был окружен «ископанным рвом», и что впоследствии, когда преумножилось население, к нему был пристроен посад. Предполагаемые размеры малого города (3–4 га), весьма невелики, вряд ли в нём могло находиться во время длительной осады более 6000 человек. На грозный Хлынов второй половины 15 века, который взяли с десятого захода, пригнав многотысячное войско по численности равное тому, что незадолго перед тем посылали на Казань, данный городок явно не тянет. Поэтому некоторые краеведы сомневаются в цифре «64 тысячи», указанной в Архангельской летописи для численности московского войска. Но более важно то, что границы крепости в 15 веке до сих пор неизвестны. Кроме того, нет сведений о Хлынове начала 16 века, а появляющиеся в дальнейшем упоминания редки и отрывочны.

По мнению ижевского археолога Леонида Макарова, территория города Хлынова в 13–15 веках входила в Никулицинскую сельскую округу. В этом же ряду стоит расположенное неподалеку Чижевское городище. То есть Никулич, по его мнению, являлся центром территории владения новгородцев (первым Хлыновым), для ее расширения они ставили новые поселения и небольшие крепости (слободы) на окраинах этой волости. Не все попытки были удачны, аборигены, возмущенные вторжением чужаков на их землю, оказали серьезное сопротивление. Не отсюда ли следы пожара на первоначальных укреплениях Хлыновского кремля датированные концом 14 века?

Об этом прискорбном событии говорит наша «Повесть». «И от Никулицына вниз за Вяткою рекою заводиша поставить церкви Богоявления и Воскресения Господня, где же и доныне словут гарь студеная и воскресенская и поставлена часовня у реки Просницы близь устия и повселетицы память и до днесь творяще в суботу пред пятдесятницею. И от набегов же Чуди Остяков и Черемис те церкви в уезде не даша поставить. Христиане же те святыя церкви Богоявленскую и Воскресенскую построиша во граде Хлынове и во времени егда наипаки умножися благочестие».

Вот что на эту тему писал советский историк Луппов. «Термином Студеная гарь при жизни автора сказания называлась территория, входившая в состав прихода Никольского погоста и отстоявшая от последнего в 5–10 километрах. Ha ней был расположен ряд деревень, в числе которых одна называлась Гарью (или Гырдымовской). Автор сказания, видимо, плохо был знаком с этой местностью: он, например, ничего не говорит о том, что в его время к востоку от этой Гари находилась часовня, в которой стоял большой деревянный крест с вырезанной на нем датой 1547. Что это за дата? Дата ли постановки креста или устройства часовни? В память какого события построены часовня и крест? Автор, видимо, совсем не знает ничего об этой часовне. Но и местному населению Чепецкого прихода был уже неясен повод к построению Северюхинской часовни. В apxивных материалах Усть-Чепецкого прихода, которому принадлежали обе часовни, при поисках (еще в 1880 г.) не оказалось никаких сведений об этих часовнях. В Северюхинскую часовню еще в 1880 г. приносилась населением обрядовая поминальная пища (блины, оладьи, яичница – омлет), но уже никакого поминания не производилось».

Луппов, воспитанный в духе советского интернационализма, был сторонником изначально мирного сосуществования русских и удмуртов. Отсюда его критика на пустом месте (про часовню в «Повести» как раз говорится!). Нам же ясно видно, что на левом берегу были поставлены два поселения с церквами, вскоре сожженые аборигенами. Места пожарищ получили названия «Гарь Студёная» и «Гарь Воскресенская». Одна слобода была в устье Просницы (напротив Никульчино), там позже поставлена памятная часовня; а вторая, вероятно, поблизости от будущего Хлынова (или даже на его месте). Много позже в нём были поставлены две церкви, которым присвоили названия сгоревших. Вероятно, вернувшись, очередной раз из похода, ушкуйники нашли свой городок сожжённым, – небольшая охрана не смогла помешать этому. Когда это произошло?

По преданиям вятских удмуртов решающее сражение за Вятское святилище Бадзым-Куала произошло за 52 года до прихода на Вятку Белого царя. Напомню, по летописям было три взятия Вятки: в 1391 году татарами Тохтамыша с выводом населения, в 1459 году Москвой без вывода людей, и в 1489 году вторичное Москвой с выводом части населения. Таким образом, новгородская слобода Хлыновица могла быть поставлена не ранее 1407 года. Но это входит в противоречие с датировкой обнаруженных внутри вала обгоревших русских укреплений (конец 14 века).

Остаётся предположить, что новгородцы в конце 14 века поставили своё поселение в районе древневятского городища, но вскоре по той или иной причине были вынуждены его оставить.

Спустя очевидно значительное время после первой неудачной попытки, когда на левом берегу Вятки наипаки умножися благочестие (то есть, когда стало более безопасно) был построен новый город Хлынов. Произойти это могло не ранее середины 15-го века.

В городах на Вятке повсеместно встречается славяноидная керамика: славянская по технологии изготовления, но местная (удмуртская) по составу глины. Заметим, что гончарным производством в ту пору занимались женщины.

Обнаружена также привозная и, вероятно, местная керамика южного типа. Наибольшее количество обломков посуды булгарского производства 13–14 веков (по другим оценкам 10–12) найдено на Ковровском (и Шабалинском) городище. Здесь же было найдено 5 монет хана Джанибека имевших хождение в 70-е годы 14 века и половинка бронзового замка булгарской работы 10–14 веков.

В Орлове и Котельниче были найдены единичные обломки сосудов 13–14 веков булгарского типа.

При строительных работах на территории древнего Хлынова-Вятки найдена медная бляха с арабской вязью датированная примерно 13–14 веком. Здесь же в раскопе 1990 года найдена керамика предположительно домонгольского типа из степей нижнего Поволжья.

На городище в Никульчино из неславянских находок выделяются в основном две золотоордынские монеты 14 века и монета основателя Казанского ханства Улу-Мухаммеда (1419–36 годы), костяные щипчики похожие на найденные на Царёвском городище (Сарай-Берке) 14 века, а также наконечник стрелы «каракорумского» типа 13–14 веков.

Можно говорить, что большинство предметов южного производства попало на среднюю Вятку в результате торговых или военных операций. Но при этом нельзя полностью исключить ограниченное проживания булгар и татар в некоторых городках. Сопутствующие указанным поселениям древние могильники говорят о достаточно разнообразном составе населения, в основе славяно-русском, но со значительным финно-угорским элементом, по строению черепов от чисто европейского до монголоидного типа, плюс, промежуточные формы. Характер погребений говорит о конгломерате верований, от явного христианства, до славянского и финно-угорского языческих культов. Некоторые захоронения с этой точки зрения трудно определимы. Надо учитывать, что у городов почти всегда существовали неукреплённые посады, на которых селились зависимые от власти люди, часто несколько отличные по этническому типу от жителей крепости.

Итак, на основании всех этих сведений можно утверждать, что в 12–14 веках на средней Вятке от Пижмы до Слободского существовали небольшие городки со смешанным населением, но, судя по найденным предметам, с преобладанием славяно-русской культуры. При этом городки в устье Моломы испытали зависимость от булгар и татар, а Пижемские вообще запустели. Прослеживается изначальное деление, как минимум, на две на волости (Ковровская и Никуличская). В 14 веке наблюдается новое «завоевание» края русскими, ими обновлены старые города-крепости Никулич, Слободской, «Ковров», Хлынов-Вятка. Последние два города вскоре перестали существовать, но был построен новый Котельнич. Хлыновский город был возведен на некотором расстоянии от древнего славяно-удмуртского поселения. В связи с этим его форма и положение отличаются от «Никуличского эталона». Археологических данных о его существоании в 15 веке нет. Котельнич был построен на «чистом» месте: до него здесь было лишь небольшое неукреплённое славянское поселение 14 века. Судя по следам большого пожара, город Орлов, вероятно, пострадал при осаде и взятии московским войском. Правда, пожары случались и в мирное время.

7. Городище Иднакар находится у деревни Солдырь к востоку от города Глазов в Удмуртии (этот район входил в Вятскую губернию). Оно довольно хорошо изучено, – раскопано 75% площади. Расположено городище на сильно вытянутом природном береговом мысу (высота более 20 м) в верховьях реки Чепцы примерно в 150 км от ее устья. Первые жилища появились здесь во второй половине 9 века. Первоначально город имел площадь 1 гектар, от напольной части мыса был отрезан валом и рвом длиной 100 метров. В 10 веке он был расширен, – пристроен посад со своим рвом и валом длиной 134 метра. В 11 веке город обзавелся новым посадом и третьей оборонительной системой. При этом первый ров и вал были застроены мастерскими. Площадь составила 4 гектара (примерно 100 на 400 метров). Деление города на части говорит о сословном (и, скорее всего, о национальном) разграничении его жителей, по-видимому, большинство из них были язычниками. В середине 13 века Иднакар перестал существовать. На его валу обнаружены стрелы южного производства. В целом можно сказать, что город в период своего расцвета был неплохо защищён, имел автономное водоснабжение (колодец) и водоотведение, входные ворота. Однако некой выделенной резиденции правителя (князя) и культовой постройки пока не обнаружено. Незначительны также найденные материальные ценности: изделия из бронзы и серебра, монеты и т. п. Зато найдено много ножей и керамики булгарского типа (до 30%). Правда, до сих пор точно не установлено, производились ли эти предметы на месте или были привезены.

На берегах Чепцы есть и другие городища схожие с описанным, но меньших размеров: Учкакар, Гукьякар и Весьякар (всего до 30 городищ начиная с 8 века). Все они также прекратили существование в середине 13 века. (Есть признаки, что какая-то жизнь была здесь ещё в 14 веке.) О характере и принадлежности этих городков идут споры. Жили в них предки удмуртов или их более отдалённые родичи протопермяки, кем управлялись эти города, было ли заметное социальное разграничение у их жителей, почему были заброшены? Предания удмуртов говорят, что в городах на Чепце в прошлом жили удмуртские князья, Идна и другие. Но современные исследователи сомневаются в этом. Некоторые считают эти городища булгарскими факториями, – пунктами скупки мехов у местного населения.

8. На средней Вятке имеются и другие славянские городища, в частности небольшое Кривоборское на реке Чепце в 25 км от ее устья и Чуршинское (Подчуршинское, Первомайское), вероятно самое древнее и примечательное, – о нём будет рассказано особо.

Примечание*. По ранним описям 1615 и 1629 годов в Слободском городе было 8 церквей (и одна старая), а всего в городе – 160 дворов.

По описи 1629 года город называется погнившим и развалившимся; он в то время имел двое воротных башен и две глухих, 26 дворов церковнослужителей, 11 монастырских келий, в них жили нищие и черные старцы, тюрьму, да около посада острог; в этом году были показаны 4 лавки, 11 кузниц, 47 огородов, рыбные лавки, квасной и свечной промыслы. В 1654 г. в городе считалось посадских дворов 329 и церковных 22.

В начале 17 века в городе (детинце) были церкви:

1) муч. Екатерины с трапезою,

2) Вознесения с приделом Флора и Лавра,

3) Никольская ветха пуста и без пения (предположительно, надвратная, как и в Никуличе, могла быть построена в Слободском городе первой);

Помимо этого на посаде были церкви:

4) Афанисия и Кирилла с трапезою (позже переименована в Сретенскую),

5) Преображения (соборная),

6) Иоанна Предтечи с трапезою (тёплая),

7) Воскресения с приделом Благовещения Богородицы,

8) ап. Петра и Павла с приделом Зосимы и Савватия Соловецких,

9) Никольская с приделом Симеона Столпника.

Куда к 1678 году пропали 4 церкви (не считая ветхой) – не ясно. На чертеже города Слободска некоторые из них ещё проставлены, на месте других – колокольни. Можно заметить, что число посадских дворов в городе за 25 лет увеличилось вдвое, а церковных – изменилось незначительно.

Примечание**. Позволю себе некоторое философствование на тему взаимоотношений Города и Посада. Начнём с того, что Посад был при Городе всегда. Они не разделимы как народ и власть. Люди власти, какой бы она ни была, живут в городах за высокими стенами. Но власть нуждается в прислужниках, а потому позволяет части народа (самой сообразительной и готовой прогнуться ради мизерных преимуществ) жить вблизи от себя. Один человек живёт и трудится на чистом воздухе в поле, не имея ничего иного. Другой – приближается к власти, терпит скученность и другие неудобства коллективного существования, но за это получает шанс «выйти в люди», сделать карьеру, – передвижку по социальной лестнице. (Есть и третий тип, – разбойник-революционер, изредка такие становятся властью.) Посад – это горнило на пути вверх. Преодолевший его, переселившийся в Город, становится на голову выше своего бывшего окружения. На посаде городов селились те, кто был готов сделать шаг в сторону власти. Принять её правила и получить за это некоторые послабления и преимущества. Такие находились всегда среди любых племён и народов. Они первыми начинали говорить на языке пришлой власти, первыми принимали её моральные нормы и религиозный канон. В скрытых от нашего исторического видения перипетиях 12–16 веков в Слободском посаде шёл процесс медленной ассимиляции местного населения, превращения его в русский народ.

Примечание***. По слухам раскопки на Слободском городище были запрещены в виду вероятных массовых захоронений репрессированных в 30-х годах прошлого века. Отдел НКВД располагался в здании закрытой в 30-х годах, а в последствии снесённой, Афанасьевской церкви, в подвалах которой держали арестованных (сейчас на ее фундаменте построен особняк под №52). Расстрелы (опять же по упорным слухам) производились рядом, – в древнем крепостном рву-овраге, через который тут всегда существовал небольшой мостик. Сейчас на месте предполагаемых захоронений (и ещё одной снесённой церкви) горит вечный огонь по погибшим в Отечественной войне. Добавлю, что эта территория в 17–18 веках, вероятно, использовалась как прицерковное кладбище.

Примечание****. О раскопках двух городищ на Пижме есть описание П. Алабина.

Городище лежит на правом, почти отвесном, каменистом берегу реки Пижмы, покрытом отчасти хвойным дровяным лесом. Западная сторона городища прилегает к глубокому оврагу, впадающему в Пижму, по которому проходит зимняя дорога из деревни Городище в Кукарку. Северная и западная стороны этого городища, имеющаго круглую фигуру, видимо осели и размыты дождями и талым снегом. Городище занимает таким образомъ мыс, образуемый впадением в р. Пижму сказаннаго оврага, мыс, перехваченный с южной и восточной сторон насыпным валом и рвом. Хотя эти земляныя постройки, конечно весьма древния, полуразрушились от времени, но очертание их все-таки видно.

Насыпь сделана из земли вынутой изо рва опоясывающаго вал, чему служитъ доказательством тождественность почвы насыпи с почвою, лежащею во рву под слоем чернозема, впоследствии образовавшагося. Насыпь состоитъ из суглинка перемешаннаго с мелким известковым камнем составляющим почву этой местности; под насыпью залегает природный известковый камень. Вал охраняющий городище состоит из одного ряда; высота его по видимому была одинакова на всем протяжении, ныне она достигаетъ 5 саженъ, а в разрезе по отвесу 3-х саженъ. Таковой вал с единственной, юговосточной стороны, с которой мог быть доступ во внутренность городища, делает этот доступ крайне затруднительным, если не невозможным для неприятеля. На самом городище и его ближайших окрестностях, во рву и на гласисе видны остатки пней хвойных дерев, значительных размеров, частию полуистлевшихъ. Судя по пням, таким деревьям должно быть никак не менее 150 лет.

Напротив городища лежит остров Бобылинский, образуемый соединением Пижмы с Вяткою и отсюда открывается великолепный вид на заречную, низменную часть р. Вятки. На площади городища, между валом и обрывом берега, открыт мною полузаваленный колодец, при разработке его обнаруживший тщательно выложенныя стены из огромных, правильной формы, каменных глыб, впрочем без известковой или цементной связки. После двухнедельных работ, наткнулись наши рабочие на глубине трех саженъ на большой камень, составляющий как бы дно колодца и никакими усилиями не могли вынуть оного камня, так что должны были прекратить работу. Судя по остаткам сохранившагося вала надо полагать, что он брал свое начало от оврага, отделяющаго городище с западной стороны от деревни Шелыгинской, шел полукругом параллельно течению Пижмы на восток и делая поворот на север доходил до обрывистаго берега реки.

Вал сохранился в настоящее время; длины он до 87-ми сажень (200 м). Мы прорезали вал до самаго основания его в двух лучше сохранившихся местах канавою в 3 арш. ширины и 4 саж. длины. Под слоем дерна и наросшаго чернозема оказался насыпной, мелкий известковый камен, перемешанный с желтою глиною. В трех четвертях от поверхности земли попадались местами следы как бы больших костров, по-видимому, долго и постоянно горевших на одном месте, судя по значительному количеству бывшаго тут угля и перегорелой земли. На этих пепелищах попадались в значительном количестве обгоревшия и перегоревщия кости, из коих некоторыя как будто оленьи. Следы таких же печищ попадались и в тех местах площади городища, в которыя мы углублялись шахтами, думая напасть на след какой-либо каменной кладки, как нам это удалось при разрытии Ананьевскаго могильника. Но никакой кладки нигде не оказалось кроме упомянутаго колодца, да и вся внутренняя площадь городища изрыта глубокими следами трудов кладоискателей.

Как при прорытии галлерей во внутрь городища, так и при раскопке внутри его никаких вещей не найдено, кроме несколькихъ горшечных черепков. Когда же сделаны были углубления в валу городища с западной стороны, идущаго обрывом в овраг, то здесь в разных местах оказались большия груды пеплу и как бы печища сделанныя на каменном основании, тут же обнаружился уголь, перегорелая земля и значительное количество перегорелых костей, но все это в такой степени было перемешано между собою, что не позволяло сделать никакого определения тому порядку, в каком лежали эти предметы. Тут найдены представленныя нами в департамент уделов, а оттуда переданныя в археологическую коммисию следующия вещи… Далее перечислены изделия из кости (в основном наконечники стрел, копий и другие орудия и оружие), из которых примечательны только фигурка, весьма грубо вырезанная с двумя крылышками, медный перстень, глиняный горшок, множество горшечных черепков с различными простыми узорами.

Вторая раскопка нами произведена, 12-го августа 1864 года, на Нижневодском городище. Городище это лежит на мысу, образуемом течением реки Немды, впадающей в реку Пижму, и оврагом (по которому ныне проходитъ дорога) впадающим в долину реки Немды. Правый берег реки отвесный, весьма крутой, каменистый, густо поросший дровяным хвойным лесом, между которым изредка попадаются строевыя деревья. Городище и все ближайшее вокруг него пространство покрыто тем же лесом. Сохранившаяся высокая насып в один ряд (сажени три в отвесе) и ров перехватывают с северной стороны косу или мыс, образовавшийся сближением вышеупомянутаго оврага с долиною Немды и идет, начиная от берега реки, полукругом загнутым или лучше сказать закругленным от оврага, отделяя, таким образом, городище от плоскости берега. На юг от этой насыпи, защищавшей как видно поселение, расположенное на остальной части насыпи, идут как бы ступени (называемыя народом богатырскими) весьма больших размеров, перехватывающия всю каменистую косу. След такого же уступа сохранился и с восточной стороны. По всей вероятности другие подобнаго рода устои обвалились от времени, так как обвалы каменистаго берега и теперь продолжаются, особенно от дождей и талаго снега. На одной из ближайших ступепей к валу городища лежит большой четвероугольный камень (около двух аршин в одну и до полутора в другую сторону). Жители убеждены, что под ним зарыт клад или им закрыт подземный ход из городища. По нашему соображению он не что иное, как природная каменная глыба оставленная на своем месте при устройстве помянутых ступень, так как она представляла собою сплошную каменную массу, а остальная снятая часть почвы состояла из мелкаго известковаго камня. Вся площадь городища изрыта кладоискателями, сделавшими довольно глубокия раскопки в различных его местах, в насыпи и на ступенях. Из городища и со всей косы открывается великолепная картина на долину Немды и на ея луговой берег, на северо-восток и юго-восток. В полуверсте от городища, на юг, лежит удельная деревня Нижневодское городище, а в полуверсте на север – починок Долгоношки.

Внутри городища нет следов колодца, но саженях в двадцати от вала, к северу, за рвом лежит обширная котловина, в одной стороне которой находится весьма глубокая яма, по-видимому, служившая прежде колодцем, но ныне полузаваленная осевшей землею и обросшая деревьями и кустарником. Вал городища был нами прорезан канавою с севера на юг до грунта каменных ступень и другою канавою проведенною на соединение с главною – с запада на восток. Канава шириною в два аршина и глубиною от 3 до 4, словом до самой почвы послужившей основаниемъ насыпи. Кроме того, в западной части городища, где, по показанию крестьян, нередко были находимы разныя древния вещицы, а также в том месте где, как надо полагат, была кузница, судя по значительному количеству прежде тут попадавшихся железных шлаков, молотков, топоров и обломков железа, сделаны были нами значительныя раскопки, но нигде не найдено никакой каменной или следов деревянной кладки, попадались лишь следы больших и долгое время горевшпх на одном месте костров, уголь и перегорелая глина.

Разрез насыпи показал, что она образована из земли вынутой изо рва. С самаго основания насыпи безпрестанно попадались уголья, зола, перегорелая земля и обуглившияся кости. Толстой слой чернозема, оброзовавшийся на всей площади городища и на самой насыпи, и пни толстых дерев, на нем росших, служат доказательством его глубокой древности. Предание говоритъ, что в этом городище или как его называютъ местные жители «кругане», жили богатыри, древнейшие обитатели края. Замечателыио, что народ не называет их чудью или чудаками. Само собою разумеется, что существует множество рассказов о лежащих в этом «кургане» кладах, что они нередко показываются людям в различных образах, преимущественно в виде старика, что иногда на кургане слышатся какие то вопли, что мимо, по пролегающей тут дороге, ночью, нельзя проехать без невольнаго ужаса от котораго шапка сама лезет с головы и т. п., о русалках водящихся в Немде, пробегающей у подножия горы, на которой лежит городище; о том что зимою в большие морозы из продушин в каменистом береге, под курганом, выходит дым или пар от дыхания живущаго в этих разселинах или пещерах змея, иногда оттуда вылетающаго с огненным хвостом.

Мы лазили в эту пещеру, но, разумеется, огненнаго змея и следов его жилища не видали, а видели что это не что иное, как небольшая весьма узкая и извилистая пещера, образовавшаяся в каменистом береге и, вероятно, промытая ключем прежде тут бежавшим. Но как бы то ни было, а из народных сказаний о городище, нами описываемом, также нельзя составить сколько нибудь последовательнаго разсказа, как при произведенной нами раскопке не суждено нам было найти ни одной вещицы, положение которой давало бы указание как систематически добраться до других предметов. Вещи попавшияся при раскопке, лежали преимущественно на западной стороне насыпи и то, большею частию, прямо под слоем чернозема или там, где он был смыт, на поверхности земли. При раскопке этой найдены следующия вещи:

1) Костяной наконечникъ копья. 2) Костяной наконечникъ стрелы. 3) Черенок железнаго ножа. 4) Какое-то железное орудие вроде прямаго шила. 5) Обломок весьма хорошаго бруска. 6) Два звена медной, по-видимому, цепочки. 7) Обломок костянаго черенка. 8) Сломанная, оловянная пластинка с рубчиками. 9) Обгорелый кусок костянаго наконечника стрелы. 10) Оловянная фигурка (сломанная), вероятно, часть ожерелья или головнаго украшения. 11) Медная узорчатая бляшка с дырочкою. 13) Медная узорчатая пластинка согнутая вдвое, чрез нее, вероятно, продергивался шнурок. 14) Медная побеленая вещица с тремя подвесками, служившая головным украшением или частию ожерелья. 15) Синяя стеклянная бусина. 16) Перегорелый остаток дутой бусины. 17) Несколько горшечных черепков с простыми узорами. 18) Два каменные плоские колеска. 19) Довольно большая обделанная кость, в виде рукоятки какого-то орудия. 20) Сломанная пластинка весьма твердой кости с большею, правильно высверленною дырою, в более широкой части.

Как видим, на втором городище вещей из металлов было найдено гораздо больше, что отчасти объясняется удалённостью от крупных селений с их кладоискателями. Употребление костяных орудий говорит о нехватке железа.

Примечание*****. В то время люди власти (исключая съезжий земской двор) в старом городе уже не жили, здесь располагалось большинство церквей, треть всех дворов священнослужителей, а также дворы простого люда, включая сторожей, крестьян, нищих, много пустых.

Всего в городе и остроге было 15 церквей и 37 дворов церковных. Кроме того, 10 дворов чиновников (два воеводских, дъячков, десятильника, городового прикащика), 14 дворов сторожей (в том числе тюремных), рассыльных и пушкарских, 260 дворов тяглых (платящих налоги), 190 бобыльских (холостяков), 84 нищих и 49 пустых (некоторые бежали от переписчиков). К концу века число всех дворов достигло 700, появились новые слободки за оградой, что говорит о быстром росте населения города в этот период.

 

4. Топонимы Вятской республики

Целью данной главы-исследования будет определение мест первоначального расселения русских на Вятке по распределению топонимов населенных пунктов (деревень), сохранившихся до настоящего времени и указанный на доступных автору картах и других описаниях. Так как наша «Повесть» совершенно уверенно говорит о изначальном заселении Вятки выходцами из Новгородской земли (и даже самого города Великого Новгорода), то основное внимание будет уделено поиску следов их пребывания у нас. В настоящее время на первоначальной территории Новгородской земли (Новгородская, Ленинградская, Псковская и частично Тверская области) распространены различные топонимы (названия деревень, рек и урочищ). После отделения явно привнесённых после завоевания края Москвой (с окончаниями -ово, -ево, -ино, -ки, -ка, -ское) остаются следующие, предположительно изначально Новгородские.

Вот вкратце «теория» вопроса о новгородских топонимах взятая с сайта Псковского Вольного института (www. volny. edu).

1. Названия с формантом - щина сосредоточены в основном в Белоруссии и смежных частях Польши. В пределах северо-запада Европейской России топонимы с формантом - щина чаще встречаются в пограничных с Белоруссией районах Псковской и Смоленской областей. Однако сформировалось и три азональных ареала топонимов с данным формантом. Первый из них расположен на побережье Чудского и Псковского озёр в Псковской области: здесь особенно выделяется Гдовский район. Второй ареал находится на Валдайской возвышенности, в смежных районах Новгородской и Тверской областей. Третий ареал сформировался в юго-восточном Приладожье, на северо-востоке Ленинградской области.

2. Как выявил в своё время В.А. Никонов (1960), топонимы с суффиксом - иха образуют несколько ареалов в России, в т.ч. основной из них находится в Ивановской области. Он же отметил, что данный формант отличается необычайно своеобразной судьбой и служит в качестве «меченого атома», отмечающего пути миграций населения. На интересующей нас территории также можно обнаружить достаточно обширный ареал с повышенной долей топонимов с суффиксом - иха, который расположен на северо-востоке Тверской области. Менее заметный «островок» с аналогичным формантом расположен на юго-востоке Псковской области.

3. В большинстве славянских стран известен деминутивный (уменьшительный) и притяжательный суффикс - ец. На северо-западе Европейской России формант - ец встречается сравнительно редко. Ареал его распространения примерно соответствует северо-восточным окраинам территорий западных среднерусских акающих говоров (псковской группы и селигеро-торжковских) и охватывает смежные районы Псковской и Новгородской, а также Новгородской и Тверской областей.

4. Архаический суффикс - ище образовался от старославянского - иште, и обозначает «место чего-либо» (городище, пожарище). В настоящее время суффикс - ище и схожий с ним - ощи встречаются преимущественно в периферийных районах всех северо-западных областей, где сохранилась более древняя топонимическая окраска. При этом их доля несколько выше в пределах распространения северного наречия русского языка и западных среднерусских окающих говоров. Массив топонимов со сравнительно редкими формантами - ок, - ек, - ик имеет почти такую же диалектную привязку, но с добавлением северных окраин территории западных среднерусских акающих говоров.

5. Словообразовательный тип «префикс + суффикс» был зафиксирован самыми ранними новгородскими памятниками письменности (Подольская, 1962). Наиболее распространённый на северо-западе Европейской России префикс за - обычно связан с суффиксом - ье (реже этот суффикс встречается без префикса, как и формант - ьи). Все эти форманты образуют один общий достаточно большой ареал и два ареала поменьше. Основной ареал топонимов с данными формантами охватывает Причудье, бассейны Луги и Плюссы и протягивается далее к юго-востоку, соответствуя в общих чертах территории западных среднерусских окающих говоров. Фактически соприкасаются с основным ареалом два «острова» с повышенной долей тех же формантов: Селигерский в Тверской области (в поясе среднерусских акающих говоров) и Мстинский в Новгородской области (в зоне северного наречия).

6. В землях раннего славянского заселения часто встречается древний суффикс - ица. На северо-западе Европейской России суффикс - ица достаточно редок, и чаще встречается родственный ему суффикс - ицы. Вместе эти два суффикса образуют обширный ареал на территориях распространения говоров северного наречия русского языка и западных среднерусских окающих говоров. Исключение составляют лишь два небольших «островка», расположенных в центре Новгородской области и на юго-востоке Ленинградской области, где доля этих формантов крайне низка. С другой стороны, в ряде местностей на Ижорской возвышенности эти форманты создают даже господствующую топонимическую окраску. Так, например, в Волосовском районе Ленинградской области топонимы с формантом - ицы составляют свыше трети всех названий поселений. Формант - ицы образовался в результате перехода от суффикса -ичи в ряде русских «цокающих» говоров, т.е. где ранее присутствовало неразличение звуков ц и ч (сейчас оно ещё сохранилось в ладого-тихвинской группе северного наречия).

7. Древний славянский формант - ичи образует теперь два заметных ареала: в западной части Смоленской области и на северо-востоке Ленинградской области (в бассейне р. Свирь).

8. Топонимы с формантами - цы, - ца имеют крайне ограниченный ареал. Наиболее высока доля таких топонимов на северо-западе Новгородской области, где они образуют небольшой ареал, почти совпадающий здесь с территорией распространения формантов -ско, -цко.

На территории нашей области обнаруживаются многие из перечисленных выше топонимических формант. Нами будет рассмотрено в основном две их группы, -щина и –цы, наиболее представительные (в отдельных районах) среди перечисленных выше Новгородских.

Перед нами карта-схема средней Вятки. В пределах нашей области ареал топонимов ЩИНА (обозначены синими квадратами) располагается в северо-западной её части в основном вдоль важного водного пути по Моломе.По мнению автора, этот формант отражает древний западно-славянский (словенский) говор. В Белоруссии он наиболее сохранился из-за того, что (см. Л. Гумилёва), белорусы в меньшей степени из всех остальных восточных славян подверглись влияниям со стороны других народов, (отсиделись в своих лесах). Возможно и более простое объяснение: с территории Белой Руси население переселялось в соседние регионы, в частности – в Новгородскую землю. Появление таких топонимов на Вятке свидетельствует о проникновении сюда славяно-русов (новгородцев-псковичей белорусского происхождения) вероятно ещё в домонгольские времена. Условно мы свяжем их с первой волной русского заселения Вятки. (Замечу, что топоним типа «Белорусы» и соответствующая ему фамилия встречаются у нас.)

Знаком «светло-зеленый квадрат» указаны деревни с окончанием в названии ИНЦЫ: Лукинцы, Тиминцы, Ивакинцы. Они образованы от фамилий с окончанием – ин. Внутри этого ареала встречаются также окончания – овцы. Как видно, эта волна заселения почти не соприкасалась с первой и занимала свободные земли на востоке рассматриваемой территории и лишь в небольшом количестве в западной ее части. С большой степенью вероятности её также можно считать новгородского происхождения (в широком географическом плане).

Символом «темно-зеленый квадрат» отмечены костромские названия с окончанием ЯТА, которые дополняют эту вторую волну миграции, подтверждая нашу догадку о первоначальном заселении (ареал распространения -щина).

Реки были основными путями древности: летом – водными, а зимой – санными. Поэтому, прежде всего, обратим внимание на крупные притоки Вятки. Это Молома, Великая, Быстрица, Чепца и Белая Холуница. Названия характерны для русского (новгородского) севера. Два первых имеют аналоги в Новгородском регионе: река Великая течет через Псков, там же есть река с похожим названием – Молога. Несколько сложнее объяснить происхождение гидронима «Чепца». Это или производное от слова «цепь» или видоизмененное «речица». В первом случае логично сравнение с цепью разветвленного на рукава и протоки устья Чепцы. В Вологодской области есть река Чевца – приток Кубёны (упомянута в документах начала 16 века). Так как вдоль реки Чепцы издавна живут булгары (вероятно кипчаки по происхождению), то название её может происходить от слова «чапчак», что на древнетюркском языке обозначало дуплистое дерево. Абуль Гази (нач. 17 в.) объяснял происхождение этнонима «кыпчак» от этого слова.

Окончание МА свидетельствует, как считается, об удмуртском происхождении гидронима; таких у нас немного, но они встречаются, например, Молома, Сизма, Лекма, Вохма. Но относятся они и к индоевропейским языкам вообще, то есть, характерны для многих народов.

Летка и Вятка составляют пару гидронимов, по мнению Ухова С. и др. их можно отнести к очень древним праславянским. При этом гидроним Вятка, по его мнению, может происходить от этнонима «вятичи» или даже от предшественников балтов и славян венедов (венетов), и никак не связан с корнем «ватка». Правда, к северу от Вятского региона распространены гидронимы с таким окончанием (означает «вода»), например, Ольховатка, и т. п. У нас есть небольшой приток Моломы Холоватка.

Кроме того, небольшим речкам в ареалах «жёсткого» расселения северных славяно-русов было принято давать гидронимы с женским окончанием ЦА, а для ручьевс мужским ЕЦ. Смысл таких названий легко понятен (Мутница, Крутец); поясню только частое у нас «Холуница». Холун – песчаная коса, наносы на реке. Условно говоря, Новгородских гидронимов - ица на рассматриваемой территории большинство. Лишь небольшие речки имеют довольно часто окончания - иха или - ка. Гидроним Сандаловка как и распространенная у нас фамилия Санталов образован от древнерусского (скандинавского) имени Сантал или от германоязычного «санда» (песок, камень и т. п.), что опять же косвенно говорит о связи Вятского региона с Русским Севером. Правда, речку эту в ранних документах 17 века называют Салтановка. Такая фамилия также встречается. (Термин «встречается» автор употребляет в отношении местности своего проживания, – Слободского района.)

Щелкните, чтобы увеличить

Синие квадраты – топонимы, связанные с предполагаемой первой волной заселения, зеленые – со второй; светло-синие – «новгородские» топонимы, красные – татарские, оранжевые – удмуртские. Черным треугольником обозначены некоторые древние городища. Крестиком отмечены городки и сёла вятчан 14–16 веков. Замечу, что наши характеристики топонимов (новгородские, татарские, первой волны и т. д.) достаточно условны и необязательно отражают их происхождение, но призваны маркировать некую особость на территории своего распространения.

Зеленым цветом покрыты малопригодные для заселения территории: болотистые леса и поймы рек. Пунктиром – старые дороги. При составлении схемы использовались различные топографические карты и результаты переписи 1926 года по Слободскому уезду.

как уже было сказано, знаком «синий квадрат» на схеме нанесены существовавшие в 20 веке деревни и урочища с окончанием ЩИНА. Например, Поповщина, Булатовщина, Фоковщина, Топоровщина, Монастырщина, Рыловщина и т. п. Формант – щина отражает первоначальную принадлежность селения большой многопоколенной семье. Такие названия характерны для территорий начального расселения славяно-русов. Ныне это Псковская и Новгородская области, Беларусь и северная Украина. В значительном количестве более нигде кроме Вятки они не встречаются. По ним можно судить о районах первоначального рассселения на Вятке выходцев из домонгольской Руси и дальнейшего расселения их потомков в 14–16 веках. Это, как видно из схемы, западный берег Моломы и бассейн реки Великой, в меньшей степени – Хвощевицы, Полоя, Быстрицы, Просницы и Холуницы. Отдельная группа имеется на нижней Вятке в районе Нолинска. Данные топонимы образованы в основном от вятских фамилий, но есть исключения.

Наличие таких окончаний само по себе не означает, что данные деревни были основаны 8 веков назад. Можно лишь говорить о традиции имянаречения, сохранении преемственности поколений, языка и обычаев в данных местностях. Причем к местам редкого распространения таких окончаний нужно относится осторожно, так как названия могли появиться здесь в более поздние века от переселенцев, склонных давать новым деревням знакомые названия. И наоборот, отсутствие характерных топонимов не обязательно должно свидетельствовать, что интересующая нас языковая группа никогда не проживала в этом районе, – катастрофические события, при которых население какой-то округи полностью исчезало, случались в нашей истории. Но следы всегда остаются.

В некоторых случаях удается проследить видоизменение топонимов (утрату окончания) в окрестностях села Совье: село Рязань когда-то называлось Рязановщина, Буслаево – Буслаевщина. Вполне вероятно, что и Казань (на севере Слободского р-на) называлась Казанщина.

Топонимы с окончанием ЕЦ типа Крутец, Крутцы, Конец, Вострец, (всего более десятка) характерные для русского севера, в небольшом числе есть на нашей карте. Названия деревень типа «Слобода» и «Слободка» в настоящее время встречаются в изучаемом регионе 8 раз (не считая пригородных слобод Демьянка, Филейка, Дымково и т. п.)

Окончания КА, ВЫ, НО, СКОЕ распространены повсеместно, его можно связать с расселением великороссов в 16–19 веках. Окончание ВА – пермяцкое, встречается на северо-востоке.

Подавляющее большинство остальных топонимов соответствует северорусским и среднерусским традициям. Однако есть исключения.

Как известно, вятские удмурты и татары, по крайней мере, с 16 века компактно проживают в Слободском районе вблизи татарского села Карино. Слово это напоминает русское «корень» (ср. с выражением «конь в карине», то есть коренной), татары называют свое село Нухрат, – от татарского названия реки Вятки – Нухрат-Идель. Возможно также, что корень «кар» является общим с известным корнем древнего происхождения в названиях городов удмуртов, в частности, Иднакар (крепость Идны). Историк В. Чураков (см. ниже) предлагает свою версию происхождения названия Карино. Дело в том, что в прошлом местные удмурты называли это село Кара-гурт, – что значит селение Кара (Карабей – легендарный булгарский князь, предводитель каринских татар). От него и произошло русское название Карино.

Части Каринского поселения по распространенным татарским фамилиям имеют собственные названия Арасланово, Деветьярово* и Касимово («татарские» топонимы обозначены красным цветом). Вокруг Карино имеются другие татарские селения: Шемордановы, Ильясовы, Митюковы, и удмуртские села (обозначены оранжевым цветом) Красногорье (древняя Чола на высоком протяженном холме), Бурино (Щура), Омсино (Чабья), Паскино (Поска), Сизево (Бигра), Круглово. (Крупнейшее на сегодня удмуртское село Светазарево было основано в 1927 году.)

Рассмотрим теперь противоположный берег Вятки, речную петлю между Никуличем и Шестаковым. Тут мы, прежде всего, сталкиваемся с фактом полного отсутствия топонимов деревень с окончанием ЩИНА. Вторая волна поселенцев (зеленый цвет, ориентировочно 15–16 века) встречается здесь отдельными (плотными) группами.

Приглядимся внимательней к названиям в данной местности и обнаружим следующие необычные топонимы:

Кассины, (Касинская на карте 19 века, современная фамилия Кассины произошла, вероятно, от удмуртской Кайсины), Самсины. Помимо этого есть русская деревня с названием Вотское – (на схеме подобные топонимы обозначены символом «В»). Расположенная к северо-западу от «Вотское»деревня Помзино вероятно находится в языковой связи с удмуртским Омсино, (неясного происхождения), что увеличивает число характерных «удмуртских» топонимов.

Здесь же вблизи села Бобино есть деревня Корюгино, что весьма напоминает рассмотренное чуть выше удмуртское название Карино – Карагурт. Рядом с ней известное ныне Митино, – напоминает одну из Каринских татарских фамилий Митюков.

Деветьярово (совпадает с татарской фамилией), Калининская (ниже Слободского, по переписи 1926 г. в ней кроме русских жили удмурты и татары, фамилия Калинин встречается у татар), Барамзы.

Добавлю, что на карте 19 века есть деревня Урусовская (как известно татары так звали русских) – (символ «Р»), в этом же месте вблизи от Епишей была д. Девяткинская, еще одно Деветьярово, – к западу от устья Чепцы.

Кроме того, в окрестностях Шестаково по переписи 1926 года было 7 деревень с топоосновой «устюжанин» (от города Устюг) и две с названием Вотская (их вторые названия Вотские Фаришонки и Вотский Погост, однако удмуртов здесь уже не числилось). Нужно заметить, что и теперь во всех вышеназванных селениях живут почти исключительно русские.

На берегу Вятки между Слободским городом и селом Шестаково встречаются топонимы деревень схожие с именами исчезнувших удмуртских родов: Пыреги-Пурегово (фамилия Пырегов) – Пурга, Юрпалово – Юра. Выше Шестаково – Сырьяны (фамилия Зырянов) – род Сорья, Кушковы – Кушкет. Вероятно, есть и другие. Таким образом, можно видеть, что жившее здесь население подверглось полной русификации. Случай с Сырьянами подтверждён документально (см. ниже).

Рассмотрим окрестности Хлынова. Топонимы ЩИНА сохранились здесь только вдоль речек Полой – 6, Хлыновки – 3, и компактно вдоль современной дороги Орлов–Киров, – 3. Возможно, некоторые были поглощены при расширении города Кирова. Например, Вересники – Вересниковщина. Здесь же поблизости от них встречаются топонимы второй волны заселения, с окончанием ИНЦЫ, – всего 8.

Вдоль старой дороги Орлов – Хлынов сосредоточены явно нерусские топонимы: Зенгино, Салмаки, Табары, Лянгасы. Вторые Лянгасы – на берегу Вятки южнее устья Хлыновки. Здесь же поблизости Кырмыж, Бахта (на речке Бахтинка), Садаки и др.

Топоним Бахта и сопутствующий гидроним Бахтинка (см. ниже) перекликаются с Тохтино (Тохта) на реке Вочка (приток Моломы). Здесь можно видеть группу из пяти «татарских» топонимов: Тохтино, Мургазеево, Бизяево, Шабуры, и, возможно, Забайдуг.

Наличие вблизи от Хлынова топонима Кырмыж примечательно. Кырмыж – южный приток Быстрицы, вблизи его устья есть деревня с таким же названием (кстати, рядом еще одно Карино). Перенос названия мог быть сделан оттуда поздними переселенцами. Однако нужно заметить, военный городок со схожим названием Курмыш (здесь видоизмененный корень кар, – означает «маленькая крепость») был поставлен в 1372 году на Суре москвичами для оказания давления на Волжских татар. Такой вариант происхождения названия очень интересен.

Есть под Кировым деревня Татары – «Т», а также две с названием Русская – «Р». (Единичные Цыгане, Лезгины, Поляки и Латыши, – нами не рассматриваются, как очевидно более позднего периода.)

Интересен топоним Ямнино, вероятно от ямской станции,вблизи Кирова. Еще одно Ямное есть в верховьях Быстрицы, а также Ямны на Моломе, – на схеме они обозначены символом «Я». Как известно, со времен Орды и до 19 века в России существовала ямская служба, – система дорог и станций (ям) с обслугой и переменными лошадями для передвижения чиновников и других важных особ в пределах империи. Топонимы с «ЯМ» указывают на пункты данной сети в пределах нашей схемы. Пунктиром показана реконструкция автора дорог того времени. Они прокладывались по возвышенным (сухим) местам водоразделов и вдоль высоких берегов рек.

Татарских названий на остальной части карты-схемы относительно немного. В частности: Сарбай и Нагай за рекой Белой Холуницей. Очень любопытно, второе название деревни Сарбай – Кремлевская. Названия эти перекликаются с Сарбои – на речке Шиям, притоке Быстрицы.

Смотрим дальше: два Башарово, – вблизи села Совье и на реке Быстрице невдалеке от Сарбои, Ашлань (на Снегиревке), рядом Ишимовы, Ваулины, Кунгуровы и др. – в южной части карты, Азлань (Ужеговица). (Замечу, в южной части нашей области подобных названий ещё больше.)

Добавлю к этому несколько «курьезные» названия на ЩИНА – Татарщина, Мамаевщина и Казанщина – «черный квадрат». Находятся они на краях предполагаемого региона начального расселения русских. Неясно, получены они от русских фамилий татарского происхождения (Мамаев, Татаринов), или от прозвищ (Мамай, Татарин), или, все-таки, по принадлежности данных выходцев, – например, из Казани.

Под Котельничем есть деревни Черемисская и Пармаж. Еще одни Черемисы были между Вахрушами и Слободским. Эти «марийские» названия обозначены символом «Ч».

Вблизи Орлова есть Башкерь. Здесь же и в верховьях речки Полой (полый) – Исуповы. Между Великой и Совой – характерный топоним Кильмезь, вероятно говорящий об удмуртах, пришедших с реки Кильмезь. Здесь же ближе к селу Совье компактная группа Шабары, Дидино, Башарово.

Все перечисленное выше свидетельствует о соседстве проживания разных народностей в прошлые времена. То же можно сказать и о ранее указанных назывных топонимах типа «Р», «Ч», «Т» и «В». Тип «Р» может относиться к новым переселенцам 16 века из глубинной России, которых местные вятчане (не считавшие себя русскими людьми, то есть принадлежавшими русским князьям) воспринимали поначалу как отличающихся. В общем случае такие названия говорят о соседстве в прошлом поселений с различным этническим составом.

Но вернемся к местности вокруг Никулича и Слободского. Прежде всего, это село Волково, – по преданиям древнейшее. «Повесть» дает примитивное объяснение происхождения этого названия. Якобы в этом месте развелось много волков. Более правдоподобно происхождение от имени-прозвища «Волк» – первого владельца поселения или известного местного жителя. Возможна и связь топонима с рекой Волхов в Новгородской земле или словом волхвы – славянские кудесники и чародеи (шаманы). Вполне вероятно, что нынешняя форма названия получилась от сокращения более архаичной – «Волоково» (такой топоним есть в Нагорском районе), то есть селение на сухопутном пути, – волоке.

По преданию село Волково было основано вскоре после Никулича. Вот что сказано об этом в «Повести». «В та же лета с Устюга Великаго и с Двины и от многих различных стран христиане приходяще в Вятку страну поселишася мнози и святыя церкви в уездех по селам поставляюще. Черемиса ж и Остяки и Чудь набегающе со стрелами и оружиями многи селитвы разоряюще и пленяюще. Они же Вятские жители близь города Никулицына на той же реке Никуличанке выше устроиша погост и поставиша церковь во имя святаго великомученика и победоносца Георгия и нарекоша место оно Волково». Данный отрывок подтверждается концентрацией вокруг Волково топонимов предполагаемой второй волны заселения, с русского севера. (Погостом первоначально называли факторию для сбора дани, позже – центр местной администрации с церковью, затем – прицерковное кладбище; при большевиках роль погоста выполнял сельсовет.)

По своему расположению (вдали от реки и современных дорог на относительно ровном месте) село Волково ничем не примечательно, но в период русской колонизации это поселение могло иметь значение пограничного пункта на подступах к Никуличу и Слободскому, а также церковного и административного центра первых сельских переселенцев. Действительно, так как часть удмуртов после появления Никулича продолжала жить к северу от него (об этом говорят упомянутые выше топонимы), стычки с ними какое-то время случались. Место для Волково выбрано, исходя из того, что при подходе с севера здесь удобнее всего обойти три речки, прикрывающие город Никулич. Через село явно проходила древняя дорога – волок.

О военном значении Волково в то время говорит и тот факт, что среди упоминаемых в местных преданиях вятских богатырей помимо Слободских, Чуршинских, Хлыновских, Никулицких есть и Волковские. В связи с этим интересно, что верховья речки Никулинки (выше Волково, где как раз, судя по названиям деревень, проживало русское население второй волны) до сих пор зовут Рубежицей (есть и деревня Рубежница). Такое название имеет логичное объяснение, так как речка, являлась естественным рубежом обороны Никулича и территории к востоку от него. (Рубеж – пограничная полоса, где рубились мечами и топорами.) В 16 веке сначала Никулицкая, а затем и Волковская волости отошли к Хлыновскому уезду, что наверняка отразилось на проживавшем в них населении. Очевидно, что новое население (после 1489 года) расселившееся по берегам этой речки ниже Волково уже не знало этого гидронима, а потому присвоило ей название «Никулинка», – по названию села вблизи от одноименного городища.

Село Макарье (имеет тезку на Моломе) нельзя отнести к временам республики так как Макарий – московский святой. Расположение его на переправе через Вятку у Хлынова говорит о позднем основании того и другого.

Важное для нас значение имеет реликтовый топоним Чурша или Чуршина, вероятно ранее оно имело окончание ЩИНА, что как было сказано выше, означает принадлежность селения к большой многопоколенной семье.Оно могло быть дано новгородцами, и говорит о древнем славянском присутствии. Чур, или Щур (пращур) – почитаемый культовый предок, хранитель племени. Высеченной из дерева или камня фигуре Чура поклонялись во время обрядов. У приокских вятичей это был легендарный Вятко. (По преданию такой деревянный идол после взятия новгородцами Чудского Болванского городка был сброшен ими в реку.) Вблизи от Чуршинского городища есть топонимы Чирки, Чурино, Чураки. Вероятно это бывшие владения Чура и его потомков. Заметим, что на много километров в округе этого городища формант ЩИНА более не встречается, что говорит об исключительности поселения в далёком прошлом. В связи со сказанным интересно другое название удмуртского села Бурино – Щура. Отсюда видно, что вятские удмурты испытали определённое влияние.

Наибольшую дискуссию вызывает наличие на Вятке топонимов «чисто новгородского» типа. Некоторые историки отрицают сколь нибудь заметное их число у нас. Верещагин, к примеру, ссылался на отсутствие оных в ранних описях 17 века. Но кто составлял эти списки? – Люди пришлые, московские, с иным произношением и даже вероятно пренебрежительным, если не враждебным, отношением к местным традициям и языковым нормам. Новгородский говор им был чужд, а потому они могли всячески избавляться от него при написании. Вообще до 20 века топографы обращались с названиями весьма вольно.

Наиболее полно отражающей местную топонимику является перепись 1926 года, в которой учтены варианты названий, обычно уже мало употребляемые, а значит более архаичные. В Слободском уезде топонимы, образованные от имен с характерными новгородскими формантами ХНО (12–14 века) и ША (13–15 века) есть. Последних много больше первых.

В переписи 1926 года мною насчитано не менее 100 таких топонимов в окрестностях города Слободского и села Шестаково (на карте-схеме они обозначены голубыми квадратами, указаны не все), а также Нагорска. При этом общее количество топонимов на этой территории немногим более 1000, то есть, названий деревень образованных от новгородских вариантов имён и прозвищ около 10 %. Это свидетельствует о достаточно хорошо сохранявшемся у нас ещё совсем недавно новгородском говоре и обиходном наречении имён. Приведу часть названий деревень вокруг Слободского и Шестаково:

Абакша, Абакшинцы – Абакум,

Бараши, Баташи – от Барановы и Баталовы,

Вахруши – от Вахруша, Вахромей, фамилия Вахрушевы,

Епиши, Епишенцы – от Епиша, Епифан, Епишевы,

Игнашины – Игнаша. Игнат,

Ившины – Ивша, Иван (на Сандаловке),

Лешаки – Лёша, Лев,

Прокоши – Прокопий, Прокошевы,

Ромашинцы – Ромаша, Роман,

Кармашинцы – от Кармановы,

Яроши – Яроша, Ярослав, Ярошины,

Коншины, Коншинский – Конша, Константин, Коншин,

Гаврюшины – Гаврюша, Гаврил,

Трошинцы, Трошунинцы – Троша, Трофим,

Тимошинская – Тимоша, Тимофей,

Полушкинцы, Полушинцы – от Павлуша, фамилия Полушкины,

Пантюшины, Панюши – от Пантелей,

Паршино – Парша, Пархом,

Порошино – возможно Прошино от Проша, Прохор,

Макшины – Макша, Максимовы (правда, по-татарски макша – чиновник?),

Махни и Михни – от Михаил,

Тихошины – Тихоша, Тихон,

Юрши – Юрша, Юрий,

Фаришонки – возможно от Харюша, фамилия Харюшин,

Якушинцы, Якушевская – от Якуша, Яков (правда, есть татарское имя Якуш?),

Ярошутины – Яроша, Ярослав,

Сенюшинцы – от Сенюша, Сеняи т. п. Попутно замечу о слышанных мною в детстве шутливых видоизменениях имён с характерным новгородским окончанием ША: Ваньша, Любша и т. п.

На левом берегу Вятки ниже устья Чепцы также встречаются подобные топонимы, но их меньше:

Гавшонки – Гавша, Гавриил,

Леваши – Лёва,

Першины – от Перковы (?).

Ещё одна группа явно новгородских топонимов получена из анализа Новгородских берестяных грамот.

На окраинах города Слободского существуют деревни с названиями Лихачи и Кропачи (ударение на последнем слоге). Первая ныне в черте города. Ещё одна ближняя деревня Карповы называлась ранее также Лихачи или Лихачёвская. В Новгородской берестяной грамоте конца 13 века упоминается имя Лихоч: «Поклон от Лихоци к Микифору…» Лихоч – лихач, лихой человек. Напомню, в Новгородской земле и, по всей видимости, на Вятке «Ц» в прошлом произносилось как «Ч». Топоним «Лихачи» является, вероятно, множественным числом от этого имени. Расположенные по соседству Кропачи находятся в явном языковом родстве. Фамилии Кропачев (с ударением на «О») и Лихачёв у нас в городе (а также в Кирове, куда во все времена переезжали на жительство слобожане) достаточно распространены и существуют издавна. Таким образом, можно считать выявленной ещё одну группу новгородских топонимов в непосредственной близости от города Слободского. Замечу, что деревни с окончанием ЧИ изредка встречаются вдоль Вятки от устья Моломы до Слободского.

Можно усмотреть соответствие некоторых характерных имён (и фамилий), встречающихся в берестяных грамотах, и Вятских (Слободских) фамилий:

Прокоша – Прокошев,

Окиша – Окишев (есть русско-татарская фамилия Акишев, но обрусевшие татары в 14–15 веках могли быть и в Новгороде, Окишево есть на левом берегу Чепцы),

Мёшка, Мёшкин – Мёшин,

Кощей – Кощеев,

Фефан (Феофан) – Фофанов,

Неган – Неганов,

Осмин – Осминин,

Селюев – Селюнин,

Левша – Леушин,

Дрочило – Драчков,

Опарин – Опарин,

Харитон, (Харюша) – Харитонов, Харюшин.

Находят соответствие именам в берестяных грамотах и некоторые названия деревень Слободского уезда:

Хром – Храмцы, Храмовцы,

Боран (Бараша) – Бараши (однако, бараш – татарское слово?),

Лука (Лукаша) – Лукаши и др. (В скобках дана вероятная промежуточная форма.)

В берестяных грамотах также встречаются названия деревень Шадрино и Харияново. Соответствующие им фамилии и топонимы (Шадринский, Харино, Харёнки и т. п.) у нас распространены. (Возможно, фамилия Шадрин татарского происхождения.) При этом форма имени «Хариян» (вероятно от Харитон) перекликается с «Холуян» в топониме «Холуянцы».

В берестяной грамоте также упомянуто село Сохудаль (возможно от «захудалый»). У нас есть топонимы Суходой и Суходолье, а также фамилия Суходоев. С учётом перестановки букв «для большей понятности» всё это слова общего происхождения.

Интересен топоним Замолмосовье в одной из грамот. Здесь слышится известная Вятская параллель «Совье за Моломой», но такая прямая трактовка маловероятна, хотя близость топооснов Новгородского и Вятского регионов прослеживается. Топонимы с окончанием –ье достаточно редки у нас: Загарье, Совье. Макарье, Залесье, Закаринье, Усолье и т. п.

И ещё одно замечание, – о селе Бобино**. По легенде село первоначально называлось Бабино. Якобы в нём поселились бабы, бежавшие от погрома города Вятки татарами. Топоним с основой «Бабин» встречается часто: Бабинцы, Бабинцево, Бабичи (возле Никульчино). Есть у нас и фамилия Бабинцев, в переписи 17 века есть «Бабин». Форма с буквой «О» (Бобинцы, Бобино) вероятно имеет вторичный характер. В Новгородской берестяной грамоте есть такая запись: «з бабиних села…» (взято столько-то налога). Таким образом, можно сделать вывод: название Бабино изначальное и происходит от фамилии новгородских переселенцев; легенда о бабах-беженцах из Вятки – поздняя выдумка. Бабины числились по описи Казани после её взятия Москвой как старые жильцы, но это не исключает их прибытие сюда с Вятки, например, в качестве пленных. Чересполосица Новгородских, Вятских и Казанских имён может говорить о тесных связях этих регионов в прошлом.

На северной окраине Слободского речка Спировка в  описи 1629 года имеет приток Лубянка (ныне Крутец)– характерный новгородский топоним. Лубяница – ул. на Торговой стороне (варианты Лубяная, Лубянка), которая многократно фигурирует в летописях начиная с 1196 г. По этой же описи в Слободском была речка Демьянка, очевидно, это нынешняя Пятериха. Топоним Демьяницы упомянут в Новгородской меновой грамоте 1450-х годов. Из ныне существующих микротопонимов Слободского города можно отметить северный посад Светлицы и речку Козулька (Дмитров Козуля, крестьянин, 1545 г., Новгород).***

Итак, топонимов прямо и косвенно связанных с новгородцами предостаточно (речь идет, прежде всего, о «голубых фишках»), сбросить их со счетов нельзя. Заметим, что группируются они вокруг начальных новгородских поселений указанных в «Повести»: Никульчино, Волково, Котельнич. Много их в ближних и дальных окрестностях села Шестаково, по преданиям также связанного с начальными поселениями русских на Вятке. Заметим также, что Шестаков был выселком из Слободского города (точнее из его округи, см. ниже). Слободской город оказывается в середине этого ареала.

Новгородские топонимы группируются в основном между Никуличем и Шестаково и сопровождаются топонимами второй волны. Появление новгородских топонимов вокруг Нагорска и Котельнича, вероятно, имеет вторичный характер. Вокруг Кирова и Орлова следов пребывания новгородцев очень немного, их можно отнести к поздейшему рассеянию населения из Слободского города, которое явно имело место, достаточно привести пример – Слободино. Фамилии Слободин и Слобожанин получали выходцы из Слободы, – разговорное название города Слободского и его местности.

Уже давно были замечены на Вятке топонимы схожие с встречающимися в соседних областях, в частности:

Кирдяпино, Пьяна, Медяна, Кырмыж, Карино, Бритовская ул. в Хлынове – Нижегородский край;

Святица – есть во владениях Галицких князей;

Стрельная, Великая, Леда, Филя, Холынь, Истопница, Ченца – Устюжские (Вологодские). Заметим, что все близкие к ним Вятские топонимы находятся за пределами рассматриваемого нами ареала плотного присутствия новгородских топонимов.

Можно отметить интересный факт: в непосредственных окрестностях Котельнича, Орлова и отчасти Слободского топонимов первой или второй волны не наблюдается. Их отсутствие, по-видимому, имеет общее для всех этих городов объяснение: сильная миграция пригородного сельского населения, превращение его в горожан (жителей посадов) после выселения в 1489 году части прежнего населения городов. Нет интересных для нас топонимов и вокруг Чуршинского городища.

В окрестностях Кирова (Хлынова-Вятки) можно видеть достаточное разнообразие различных групп топонимов. Отсутствуют только «удмуртские», хотя фактов подтверждающих их проживание здесь в прошлом достаточно. Похоже, удмуртов действительно изгнали с этой территории. Наличие заметного количества топонимов первой волны, а также раскопки Вятских городищ, говорят о древности заселения славянами этого района.

Ещё сложнее вопрос о начальных русских поселениях вблизи Никулича: их попросту нет, хотя поселение вблизи первого Новгородского городка сельского населения было бы вполне естественно. Наверняка «пустые» ныне места к западу от городка были заняты «зелеными». Вкупе с запустением самого города это наводит на грустные мысли о серьёзных и даже драматических событиях произошедших здесь в конце 15 века, безусловно, связанных с приходом московского войска. Ничего не говорит о заселении этого района и автор «Повести», возможно, он делал запись по факту: узнал, что возле Волково живут потомки первых переселенцев от них самих.

Татарские топонимы помимо современного района расселения татар и удмуртов вокруг Карино обнаруживаются в следующих местах: к северо-западу от Никульчино (здесь же удмуртские), в окрестностях Кирова (Хлынова), вдоль реки Вочка (или Вотька?), вдоль Быстрицы и в целом южнее Котельнича и Чепцы. Таким образом, в названиях деревень к северу от Никульчино сохранились следы проживания здесь в прошлом татар, черемисов и удмуртов. О мирном соседстве русских и вотяков после первоначального периода враждебных действий говорят вятские хроники и документы. Никулицкая округа в 16 веке вошла в Хлыновский уезд, это также могло как-то сказаться на проживавшем здесь населении.

«Татарские» топонимы кое-где соприкасаются с русскими топонимами первой и второй волны расселения, но обычно находятся по краям их основных группировок, часто образуя цепочки вдоль сухопутных дорог. Тогда как русские обычно тяготеют к рекам и их притокам.

За пределами карты обнаруживаются скопления топонимов с окончанием ЩИНА в следующих местностях:

западнее Моломы (Свеча, верховья Ветлуги, – притока Волги) – 14 названий,

нижняя Вятка в районе Нолинска – отдельная группа из 9 названий.

Рассмотрим также регион верховий Вятки и ее притока Кобры севернее Шестаково и Нагорска. (Это восточная Кобра, не путать с притоком Моломы такого же названия, что значит извилистая.)

Здесь имеются следующие интересные для нас топонимы: три с окончанием ЩИНА, много с окончаниями ИНЦЫ и ЯТА, 25 «новгородских», большая деревня Слобода на притоке Кобры Большая Мышья. При этом притоки Вятки по мере их удаления на север имеют такие названия: Озерница, Орловица, Вобловица, Выдрица, Федоровка, Войчиха, Сименовка, Песковка, Холуная, Большая и Малая Светлица, Мытецовка и Мытец. Севернее начинаются коми-названия.

Перечисленные особенности говорят о компактном присутствии здесь в прошлом русских (новгородских) поселенцев. То есть относительно удаленная местность (80 км от Слободского) в районе Нагорска и севернее его какое-то время являлась достаточно обособленным «анклавом». Так как в 16 веке о поселении в Нагорске неизвестно, то появление в его окрестностях новгородских и других северорусских топонимов можно объяснить (по примеру Шестаково) расселением слобожан вверх по Вятке. После завоевания края Москвой уцелевшие городские жители, среди которых было много выходцев из Новгородской земли, постепенно стали мигрировать в сельскую местность вокруг городов Котельнича, Слободского и Шестакова. Часть из них, вероятно, ушла (бежала) выше по реке Вятке и образовала там отдельный Нагорский анклав смешанного состава. Но возможно и прямо противоположное движение, а также комбинация того и другого.

Обратимся к нашей «Библии» – Вятскому летописному памятнику. В «Повести» по вопросу начального расселения русских на Вятке мы находим некоторое противоречие. Сначала в ней описано поселение в конце 12 века первых новгородцев в Никульчино и Котельниче на месте городов аборигенов, затем – основание общего города Хлынова. Однако после этого повествуется о неудачных попытках поселиться на левом берегу Вятки, и устройстве к северо-востоку от Никульчино Волковского погоста и селищ вблизи него по реке Никуличанке, что как уже говорилось, подрывает версию об основании Хлынова вскоре после Никулича. Таким образом, по «Повести» первые сельские поселения (селитвы) появились в районе села Волково.

Однако следующий далее рассказ о Великорецком крестном ходе начат такой фразой: «По реке же Кобре от древних повествуемо христиане селитву зачинающе, имуще с собою святый образ святителя чюдотворца Николая написан в чудесех, и от нашествия Черемис тыя христиане бежаще с реки Кобры лесами дикими и незнаемыми местами. И прошедши реку, что ныне нарицается Великая река,…» Если в этом отрывке подразумевается река Кобра приток Моломы**, то первоначальным регионом расселения христиан (русских) нужно считать западный берег Моломы, и соотнести это расселение с распространёнными здесь топонимами ЩИНА и славянскими городищами 12–14 веков. Правда, территории эти несколько не совпадают. Вокруг городищ на Пижме топонимов первой волны немного. Однако если учесть, что это южный край ареала начального расселения русских на Вятке, то исчезновение древнего населения можно объяснить нашествием черемисов, которые, как сказано в «Повести», добрались до Кобры. Косвенным доказательством присутствия сельского населения первой волны далеко к югу от Котельнича можно считать наличие названных топонимов на другом берегу Вятки в районе Нолинска. Есть они и вблизи Вятского городища, хотя о сражениях за него помнят одни удмурты. Появление сельского русского населения оставившего топонимы с формантой ЩИНА в этом районе произошло, вероятно, в конце 13 века. Очень возможно, что это были выходцы из Псковской земли. Это косвенно подтверждает название главного города в этом регионе – Котельнич. Городок Котельно известен как пригород Пскова в 14 веке. Правда, нынешний Котельнич появился несколько позже, на рубеже 14–15 веков. Но его предполагаемый предшественник – городище Ковровы – существовал и ранее.

По словам Н. Хан «Существующие письменные источники уступают по информативной ценности источникам археологическим: типология и топография русских поселений в бассейне ср. Вятки прямо свидетельствует об исторически одномоментном заселении данного микрорайона, сопровождавшийся мощным миграционным импульсом. Само заселение носило характер военной интервенции. Булгароведы связывают этот процесс с городищем Джукетау – летописным Жукотином, известным нам в частности по походу ушкуйников в 1360 и 1366 г. На этом памятнике, раскопки которого продолжаются и в настоящее время имеются значительные русские культурные напластования (домонгольской поры), что в современной историографии сомнению не подвергается». «Именно сюда, на среднюю Вятку бежала часть русского населения из Заволжья, спасаясь от монгольского нашествия, что документируется кладом типично русских вещей 12–13 вв., приобретенных И. Забелиным происходящем из Вятской губернии, нуждающимся в отдельной разработке».

В районе Никульчино и Слободского топонимов с окончанием ЩИНА нет, а города с ранней славяно-русской археологией есть. Объяснить это вытеснением сельского населения вряд ли возможно. Новгородцы при своём появлении в этой местности взяли Болванский город-крепость и долго воевали с Чудью и Отяками. Славян, пусть даже и обудмуртившихся, новгородцы не изгоняли. Воевали они в основном с представителями прежней местной власти, хозяевами небольших крепостей: вотяками, черемисами, некой чудью и наверняка с булгарами и татарами. Так как городки на Вятке ко времени прихода новгородцев по археологическим данным были заселены метисированными славянами-полуязычниками, то христиане новгородцы причисляли его к чуди, то есть к чужому с их точки зрения народу. Простой люд при смене власти обычно принимает новый порядок, если он не слишком отличается от прежнего. Тем более что новая власть первое время играет в либерализм, ограничивается сбором мёда, – гайки закручивает постепенно по мере «укрепления вертикали».

Из сказанного остаётся предположить, что население «Никулицкой волости» до конца 14 века не было славяно-русским, чудь (славяно-финские метисы) и татары управляли проживавшими вокруг них вотяками (удмуртами) и другими финноуграми. Следы этого мы видим в «удмуртских» топонимах, видим также ныне существующие удмуртские селения на другом берегу Вятки. Русские (новгородцы) заняли небольшие крепости (прежде всего Никульчино и Чурша) стоящие в окружении малозаселённой аборигенами лесистой местности примерно в 13 веке. По-видимому, лишь с конца 14 века начинается переселение сюда русских переселенцев второй волны, и вытеснение части аборигенов на левый берег реки.

О времени появления второй волны русских поселенцев можно сказать следующее. В 1397 году беглый новгородец Анфал Никитин, обосновавшийся на Вятке, при одобрении Москвы напал на Северную Двину, а через 4 года повторил поход. Известно, что с Двины, Сысолы, Вычегды, Мезени, Устюга и других земель вятчане в течение всего 15 века уводили людей и вероятно селили у себя. У нас есть фамилии Устюжанин, Вычегжанин (от реки Вычегды), Сысолятин (от Сысолы), Пинегин (от Пинеги), Вагин (от Вага), Лузянин (от реки Луза), Южанин (от реки Юг), Перминов, Мезенцев (Мезень) и др. На Вятку эти переселенцы, вероятно, попадали через Лузу (к северу от Волково есть деревня Луза) и Летку или Кобру, а потому заселили в основном восточную часть территории Вятки.

Известно, что этими русскими людьми позже были заселены посады города Хлынова (вспомним «устюжскую» слободу Дымково под Кировым) и возможно Слободского. Проезжавшие через них путешественники неоднократно отмечали заметную схожесть населения этих городов. Ввиду присутствия в окрестностях Хлынова поселенцев из первой волны это несколько странно. По каким-то причинам они не годились для заселения посада города, или их было недостаточно. Или город Хлынов как об этом и говорит «Повесть» был перенесён на новое (нынешнее) место вместе с жителями из местности расположенной выше по реке, или часть устюжан прибывших на Вятку в составе Московского войска была оставлена здесь. Правда, нет подтверждений, что они в них селились (Дымково – далеко на другом берегу от города Хлынова-Вятки).

Итак, мы видим два основных ареала расселения русских на Вятке: первый – по берегам Моломы и Великой, а также к югу от Котельнича (по верхней Ветлуге) до Пижмы и Нолинска (и вероятно в районе Кирова); второй – в районе Никулича (Волково) и севернее вверх по Вятке. При этом история первого заселения была мало известена составителю «Повести», описания его не имеют подробностей (за исключением находки чудесной иконы произошедшей спустя двести лет после начала расселения), а потому поселения на Моломе могут считаться более ранними. В последствии (в конце 14 века) южная часть этого региона попала под влияние откочевавших севернее мест своего обычного проживания черемисов-марийцев, вероятно бежавших от татар.****

Северо-восточная часть Вятского региона, очевидно, в это время была заселена удмуртами и другими аборигенами, но здесь по берегам Вятки имелись небольшие «чудские» городки. Местность вблизи Никулича стала активно заселяться новгородцами и другими северными русскими людьми с началом 15 века. Когда они вторглись на территорию «удмуртской автономии» и оказались среди враждебного окружения, они пошли на создание «буфера» между своими городками и аборигенами. Для этого они по обычаю той поры, переселяли к себе на Вятку русское население устюжских и двинских земель, чем естественно вызывали недовольство их хозяев. В этом пункте наши результаты хорошо согласуются с «Повестью»: плотная группа «зеленых» топонимов второй волны в окрестностях Волково говорит сама за себя. Трудно сказать, можно ли связать новгородцем поселившихся на Вятке с движением ушкуйников того времени. Пока лишь можно предположить, что часть ушкуйников наверняка оседала в вятских городках в виде военно-торговой составляющей их населения. Сообщения об ушкуйниках пропадают после 1409 года, но вскоре после этого Вятчане заявляют о себе как о своевольной и грозной военной силе. Очень похоже на то, что Вятчане 15 века, участвовавшие в различных военных и разбойных акциях – это потомки обосновавшихся на Вятке новгородских ушкуйников 14 века.

Поселения удмуртов, а позже, вероятно и татар существовали к северу от Никульчино и вокруг Слободского еще долго. В грамоте середины 16 века (уже при новой московской власти) есть такая фраза: «у слобожан в станах в Чисте и Верховине Арские татарове и отяки и чувашане деревни покинули тяглые». То есть сбежали от налогов и поборов, вероятно, на другой берег Вятки. Чистовский стан известен из документов 17 века как расположенный на правом берегу Вятки в окрестностях села Спасо-Преображенского (Подчуршинского) в 5 км к югу от Слободского. Верховину можно отождествить с местностью к северу от Слободского, известную как Верховская.

Из «Повести» следует, что на момент появления на Вятке новгородцев здесь существовали два главных города: Кокшаров и Болванский городок. Первым владели черемисы, а вторым – некая чудь. Автор «Повести» отождествляет их с Котельничем и Никульчино. С другой стороны археологически выявлены два достаточно крупных городища-крепости 13–14 веков: Ковровское и Чуршинское. Расположены они близко от Котельнича и Никульчино соответственно. Что весьма примечательно и важно, названия городов существовавших на их месте неизвестны. Рассуждая логически, эти два исчезнувших города можно отождествить с Кокшаровым и Чудской Болванкой. «Повесть» молчит о существовании этих городищ, но, как мы вскоре увидим, в неявном виде они присутствуют в ней.

Примечание*. Фамилия Деветьяров является русифицированным вариантом татарской фамилии Давлетяров.

Примечание**. По документу 1629 года село Бобино – центр Бобинского стана Хлыновского уезда, две церкви, Николая чудотворца и Благовещенская. Первая по церковным бумагам была освещена в 1603 году. Известно, что в 17 веке через Бобино проходил Ношульский тракт из Хлынова в Великий Устюг. То есть жители Хлынова желающие попасть в Устюг и далее в Галич, Кострому или Москву должны были сначала переправиться на другой берег Вятки. Вероятно этот тракт (волок) существовал издавна и проходил через Волково.

Примечание***. Речка Спировка протекающая по северной окраине Слободского города упоминается в документах с 16 века, по некоторым исследованиям этот гидроним имеет балтское происхождение. Поселение (посад, часть города) вдоль берега этой речки называется Светлицы. Утрата новгородских топонимов может объясняться частичной сменой населения на Вятке и Слободском городе в 16 веке.Район Слободского города, там, где протекает речка Демьянка-Пятериха ранее известен как слобода Демьянка. О существовании  здесь в древности церкви или поселения нет сведений, следы земляных сооружений не вполне четкие, однако, само название указывает на существование здесь поселения выходцев из Новгорода. Еще раз замечу, что в древности в устах новгородских русичей приведённые названия звучали несколько иначе. Во-первых, они предпочитали окончания ЦА, кроме того, произносились они как ЧА, то есть в нашем случае: Лубянича. Демьянича, Светлича. Еще лет 20 назад старики в деревнях Слободского района говорили именно так, – «по-новгородски». Имеют также хождение словечки типа долготьё. Однако, в целом нужно признать, что, судя по топомам, с 16-17в. наблюдается вытеснение новгородского населения из Слободского, замена его великоросским, что привело к частичному исчезновению прежних названий типа Лубянка и Демьянка.

Примечание.**** Вот что пишет о черемисах дипломат Герберштейн побывавший в начале 16 века в Московском государстве. Этот народ населяет обширные пространства от Вятки и Вологды до реки Камы, но, не пользуясь какими бы то ни было жилищами. Все, как мужчины, так и женщины, очень проворны в беге; кроме того, они весьма опытные лучники, причем лука никогда не выпускают из рук; они находят в нем такое удовольствие, что даже не дают есть достаточно взрослым сыновьям, если те предварительно не пронзят стрелой намеченную цель Женщины носят на голове уборы, вырезанные из древесной коры, вроде диадем, как они изображаются у святых, и заправленные в круглый обруч, покрывая их платком. Когда я спросил их, как они в столь высоких уборах пробираются между деревьев и кустарников, что им приходится делать часто, они отвечали: “А как проходит олень, у которого рога на голове еще выше?”

(Конец 1 части)


Copyright © Евгений Харин
Hosted by uCoz