 |
 |
 |
(ИСТОРИЯ ОТКРЫТИЯ СЛОБОДСКОГО БАНКА)
СОВЕТ ГРАФА РУМЯНЦЕВА
Санкт-Петербург. 28 июня 1808 года. Кабинет министра Коммерции графа Н.П. Румянцева. - Ну, кто там еще? - устало произнес граф, захлопывая папку с бумагами от Аракчеева. - Купец Анфилатов Ксенофонт, Ваше сиятельство, - мягко доложил секретарь. Николай Петрович сразу вспомнил, кто таков проситель. Вернее сразу вспомнил его необычное лицо и, нешумно вздохнув, - такая наша служба - махнул рукой: - Проси. Ксенофонт Анфилатов был определенно везуч. Как раз его лицо сыграло решающую роль при первой их встрече, когда решался вопрос об экспедиции в Америку. Графа оно удивило своей схожестью с лицом знатного горожанина из Антверпена, портрет которого имелся в коллекции Румянцева. Вот и теперь граф, собравшийся было закончить прием просителей, решил полюбоваться на типаж. - Ну, братец, говори, с чем пожаловал. Только покороче. - Изволите знать, Ваше сиятельство, что часть товару моего из американской экшпедиции... - Да знаю, братец, знаю, - прервал его Николай Петрович, убедившись, что угадал цель визита. - Все о грузе своем беспокоишься. Небось, прочитал Высочайший указ - не пускать иностранные суда, вышедшие из гаваней шведских. - Так, так, - усиленно закивал головой Анфилатов. Граф давно заметил, что простолюдины, да и все, кто робеет перед власть имущими, стараются выражать свое согласие, просьбу или уважение преувеличенно, изо всех, что называется, лопаток. Граф смутно понимал, отчего это происходит, но никак не мог точно сформулировать. - Что же тебе от того беспокоиться? Корабль твой арестован шведами. Так получается, что вперед шведы его из своих гаваней не пускают. А у тебя забота, что мы их в свои не пустим. - Как же быть, батюшка? - купец опять изобразил мину крайней безысходности и, собираясь вроде бы заплакать. Мужиковатые ужимки контрастировали с приличного покроя сюртуком и с европейской физиономией. Это забавляло Румянцева, особенно после бестолковых бумаг от Аракчеева, которые он изучал чуть не полдня.– Послушай мой совет, братец. Тебе в твоем положении остается только ждать надеяться на благоприятный ход событий. И как ты будешь ждать - терзая себя думами тревожными или в спокойствии - от этого ход и направление событий не зависит. Так что постарайся отринуться от сей заботы до поры-времени. А там видно будет. И ступай, братец.
ОСЕНЕННОЕ ШКАЛИКОМ
20 июля 1808 года. Санкт-Петербург. Комнаты купца Анфилатова, снимаемые им в доме Сомова на улице Моховой. Анфилатов послушался совета графа Румянцева. Во-первых, это был муж государственного ума, во-вторых, Ксенофонт унаследовал от отца свойство отрывам взгляд от ступней своих, топчущих грязную землю. И отринувшись от забот по оставленному в Швеции грузу, Ксенофонт Алексеевич уже несколько дней находился в благостном расположении духа. А сегодняшним утром это было заметней еще более. Эти несколько летних дней и белых ночей он посвятил переложению давнишних своих мыслей о создании коммерческого частного банка в России на бумагу. Мысли, побуждающие его открыть банк и сам устав банка, оформились в виде письма к своему старинному другу главе городской думы именитому слобожанину Илье Ивановичу Платунову. - Андрей, - позвал он человека, которого нанял в слуги тут в Петербурге. - Андрюшка, свари-ка кофею да потом сбегай за Скобелкиным. Кофей Ксенофонт Алексеевич начал пить совсем недавно, узнав о его способности прочищать мозги лучше нюхательного табака. Правда, пил он его как лекарство, через силу, и никак не мог поверить, что благородные люди потребляют его из удовольствия, как чай с малиной. Проглотив кофей, он поморщился и тут же (по обыкновению) принялся захлебывать горечь кислыми щами. Вскоре вернулся Андрюшка со Скобелкиным. Петр Скобелкин более двадцати лет служил в одной из канцелярий коммерц-коллегии, за пьяный дебош был выгнан и теперь перебивался случайной работой. А свободное от случайных заработков время просиживал в кабаке на Моховой. Вел себя там шумно. Кроме каллиграфического почерка, имел навык, а может, даже талант где надо закруглять фразы, а где и затушевывать их витиеватым канцелярским слогом. - Дело важное, Петро, - начал было наставлять писца Ксенофонт Алексеевич, но цепкий Скобелкин быстро перехватил инициативу: - Что ж меня учить, я государю не по раз в день бумаги писал. А уж коли дело важное, лучше бы шкалик изволили для твердости руки и ясности мыслей.- Ну что за город такой! Никто не даст договорить, - посокрушался Ксенофонт, вспомнив, как недавно перебил его граф Николай Петрович. - Если для пользы, то употреби. Так, осененное шкаликом американского рома, было написано письмо Илье Ивановичу Платунову, позднее попавшее в архивы и открывшее первую главу в истории коммерческих банков в России.
ГОРОДСКОЙ ГЛАВА НА ПЕРЕПУТЬЕ
6 октября 1808 года. Уездный город Слободской. Собственный дом городского главы Ильи Ивановича Платунова. - Папенька, папенька! Вам письмо из Санкт-Петербурга! Сердце Ильи Ивановича екнуло. Пытаясь прикрыть натянутой улыбкой свою взволнованность, Илья Иванович забрал у дочери конверт и прочитал надпись на нем: слава Богу, не казенное. Тут же улыбка из натянутой превратилась в довольную: - Да, папенька получил письмо из Санкт-Петербурга, прямо из столицы. Вот каков ваш папенька, - с этими словами он ласково потрепал дочь по голове и направился с письмом в кабинет. "Милостивый государь мой Илья Иванович! С самого почти малолетства моего употребив труды и занятия во внутренней и внешней торговле и приобретя через то довольно ясные понятия вообще о круге промышленности по торговле и разным внутри ремеслам, всегдашнее имел я стремление достичь до того, чтоб дела мои служили и к отечественной пользе, и могу сказать, милостивый государь мой, не обинуясь, что довольно был счастлив, что многие из моих предприятий, особливо по торговле внешней, послужили к ощутительной для российской торговли пользе и приобрели одобрение и от самого правительства, по сему желание мое, как гражданина отечество свое любящего, содействовать пользам общим и видеть оное достигшим и в кругу промышленности, яко в главнейшей отрасли государственного богатства, до самого цветущего состояния есть и еще более". Письмо было длинное - около двадцати страниц. Суть же его выражалась в следующих строках: "Желание мое дать трудолюбивым, но малокапиталистым купцам и ремесленникам кредит под проценты, которые были бы необременительны". Читая письмо друга своей молодости и свояка, Илья Иванович еще раз убедился, насколько они с Ксенофонтом разные люди и насколько права была судьба, оставив его в Слободском и забросив Ксенофонта в большой мир. Сам Илья пользовался уважением общества более за богатство, доставшееся ему в наследство от отца Ивана Яковлевича да за собственную благообразность, весьма соответствующую его денежному состоянию. По характеру же был он нерешителен, легко попадал под чужое влияние. Удерживать свои дела в должном порядке помогала ему жена, как раз и недопускавшая никаких чужих влияний. При первом прочтении письма Илья Иванович не понял его толком, лишь только, лишь только понаслаждался высоким книжным слогом, обращенным не к читателю, а именно к нему. Читая второй раз он понял, какое масштабное дело затевает свояк. "Открывать банк в Слободском? Почему в Слободском? Ведь это же государственного размаха новация. Разве государственного размаха новации можно производить в Слободском? Нет, это невозможно. Это полная чушь. Может Ксенофонт что-то другое имеет в виду?" - и Илья Иванович в третий раз принялся за письмо. Ночью Илья Иванович никак не мог уснуть. "Ксенофонт от своей задумки так просто не отступит и поднимет тут бучу". Илья Иванович, как человек поживший, ничего хорошего от перемен не ждал. "Во имя чего хлопоты?" - вопрошал Илья Иванович темноту своей уютной спальни. "Во имя процветания города и преумножения славы России" - отвечали ему каллиграфические строки письма Анфилатова. Подобных вещей не мог и не хотел понимать самый именитый житель этого города. На следующий день Илья Иванович послал за Прокопием Шмелевым, купцом, которого он в некотором роде побаивался и знал, что с таким надо быть всегда в друзьях. Ум Прокопия был особого рода - узкий и быстрый и оттого бивший всегда наповал. - Вот оно что, - поглаживая бороду, произнес Прокопий, выслушав городского Главу. - Славно Ксеонофонт-от отмахивает, ровно министр. Хорошее это дело, только бы у них там, в Петербурге или в Москве. А тут многим не по душе выйдет. Илья Иванович понял, что под многими Шмелев понимает в первую очередь себя. - И как же быть? - Как быть... Что ж нас спрашивать ничтожных людишек. Куда уж нам против Ксенофонта Алексеевича. Думай, как быть. На то тебя городской главой и выбрали. Но пока не знаешь, как с письмом быть, так не показывай его больно-то. В тот же день Илья Иванович повстречал в городской Избе думского письмоводителя Ивана Шмелева (двоюродного брата Прокопия), с которым частенько имел доверительные беседы. Закрыв двери своего кабинета, Илья Иванович сообщил ему о письме. Тот принял известие с радостью и присоветовал как можно быстрей поведать об этом городскому обществу. - А вот родственник твой Прокопий обратное говорит. А ведь ему казалось бы выгода прямая от низких процентов. - Да что ты слушаешь Прокопа. Ему на других наседать легче, когда они в нужде. А коли процент есть низкий, так всякий может подняться. Жаба задушит Прокопа. - Какая жаба? - испуганно спросил Илья Иванович.- Болезнь такая, от зависти развиваемая. Удивляюсь я тебе, Илья Иванович, откуда сомнения? Ведь судьба тебе такое предлагает, о чем и генерал-губернатор-то мечтать не смеет.
ВАСИЛИЙ ОНЧУКОВ И ПЛАМЕНЬ ЕГО СЕРДЦА
10 октября. Слободской Общественный дом. За день о сборе городского общества оповестить удалось не всех. Из 97 зарегистрированных в Слободском купцов явилось 13, а из 1167 мещан - 57. Илья Иванович, прокашлявшись, а затем просморкавшись, зачитал 20-страничное письмо от Анфилатова. По мере того, как присутствовавшим приходило понимание сути предлагаемого прожекта, в зале нарастало напряжение. - Так вот, значит, что предлагает нам уважаемый наш земляк, - закончил свое выступление городской Глава. В зале поднялся гвалт, которого Илья Иванович никак не ожидал. Подождав, пока зал успокоится, Илья Иванович предложил старосте "отобрать от общества мнение". Первым ринулся к столу старосты купец 3-ей гильдии Василий Ончуков, бывший из того сорта людей, которым очень подходила поговорка "на миру и смерть красна". - Это же, дорогие сограждане, обществу нашему широчайшая дорога! - воскликнул он, обращаясь к залу. - Запиши, Андрей Несторович (староста), мой голос за заведение банка первым! - Ты у нас, Василий, человек с вихрем новаций в голове, мы не сомневаемся. Однако ж, на учреждение банка нужно не только слово, но и дело, то бишь, сумма определенная. Глаза Ончукова загорелись и, глубоко задышав, он резанул рукой: - 500 рублей! В зале кто-то охнул. Илья Иванович был тоже удивлен: - Не погорячился ли ты, Ончуков? Объявленного капиталу твоего, как известно, 5 тысяч. Ведь десятую часть отписываешь. Но этим Илья Иванович только масла подлил в огненную душу купца. - И-и-их! - опять резанул рукой Василий Ончуков. - А вы все думаете Расею-матушку сказками потчевать. А ей капитал нужен. Ксенофонт Алесеевич - он бы меня понял. Почтенные слобожане выстроились в очередь к столу старосты. Отписывали они, правда, суммы более осторожно. Иван Алексеевич подумал, что ему согласно положению своему общественному надо бы всех переплюнуть и отписал под шепотки восхищения тысячу рублей. В общем итоге на учреждение банка насобирали 3 тысячи. Настроение городского собрания стало совершенно праздничным. - Господа купцы, дело еще не закончено, призываю к порядку, - Илья Иванович, тоже поддавшийся эйфории, попытался сделать строгий вид. - Согласие общества должно быть утверждено городской Думой, а потом направлено на отзыв господина министра.– Ну, это уж ваши канцелярские заботы, - заносчиво крикнул ему совершенно ошалевший от счастья Ончуков.
АННА МИХАЙЛОВНА В ГНЕВЕ
Вечером того же дня супруга Ильи Ивановича начала подробно расспрашивать о прошедшем собрании. И как Илья Иванович не пытался обойти один узкий момент, ь все же не смог. Пришлось признаться, что он отписал на учреждение нового заведения тысячу рублей. Произошел жуткий скандал. Супруга не могла успокоиться до тех пор, пока не выяснилось, что муж только подписался на эту сумму, но не отдал ее. - Но пойми, дражайшая Анна Михайловна, если я не отдам деньги, это покроет позором мое честное имя. - И когда же ты собираешься их отдавать? - Ну... По открытии банка... - Значит, банк этот не откроется. Для Ильи Ивановича настали тяжелые времена. По мере возможности он старался избегать купцов. Столкнувшись же с ними, говорил преувеличенно бодрым голосом, подробно интересовался их делами и здоровьем родных. Если же разговор заходил тему банка, то еще более бодрым голосом сообщал, что возникли дополнительные сложности, но не у него, а у Ксенофонта. И что до выяснения каких-то обстоятельств требуется подождать.Уже после Рождества, на Крещение, городской глава пригласил к себе на обед Прокопия Шмелева. Дав ему подарков на всю семью, он попросил совета - как похоронить затею с банком. Прокопий обещал подумать и тут же пожаловался на отсутствие средств. Илья Иванович пообещал помочь в случае хорошего совета. 5 февраля он получил от него не только совет, но и заверения, что дума рассмотрит предложение общества правильно.
ТЕ, КТО БЕЗ ПЛАМЕНИ В СЕРДЦЕ
18 февраля 1809 года (спустя четыре месяца после памятного собрания) приговор общества, устав банка и письмо Анфилатова были представлены Ильей Ивановичем в городскую Думу для засвидетельствования. 20 февраля Дума в составе восьми гласных [гласный - член думы, имеющий право голоса, т.е. депутат, в отличие от письмоводителей и прочего тех. персонала] - Петра Косарева, Фрола Александрова, Василия Макарова, Трофима Платунова, Никиты Попова, Григория Ончукова, Игнатия Кошурникова, Алексея Корноухова - постановила учинить рассмотрение, а по рассмотрении сделать свое постановление. Еще через три дня документы рассмотрели и отказались засвидетельствовать приговор общества.Логика отказа и проста и абсурдна: всего в Слободском насчитывалось 97 купцов и 1162 мещанина, а подписались за открытие только присутствовавшие на собрании 13 купцов и 57 мещан. "За несогласием превосходного числа граждан Дума сама собой не осмеливается дать дальнейший ход делу по учреждению банка". Еще спустя, две недели Илья Иванович с легким сердцем отослал все документы в Петербург Ксенофонту Анфилатову, которое доставили адресату через полтора месяца.
ОТВЕТ МАЛОЙ РОДИНЫ
15 апреля 1809 года. Санкт-Петербург. Ксенофонт Анфилатов, получив письмо, пришел в ярость. Чувство это выразилось в двухчасовом сидении в своем кресле б движений. Эти два часа в голове Ксенофонта безостановочно, в такт пульсаций крови в голове, стучало: "Мерзавцы, мерзавцы, мерзавцы...". И действительно, можно было ожидать всякой пакости от англичан, шведов; несуразных глупостей от законов российских; в конце концов, капризов от сановников и самого государя (прости, Господи), но чтобы слободские так раскорячились, те, ради кого он все это затеял... - Анисим, кофею и за Скобелкиным! Прибывший Скобелкин, оценив выражение лица Анфилатова, не посмел даже испросит шкалика для твердости руки. И принялся писать по диктовку."Довожу до сведения министра Коммерции графа Николая Петровича Румянцева все обстоятельства дела касательно открытия в городе Слободском кредитного учреждения..."
РАСЧЕТЫ КСЕНОФОНТА
22 апреля 1809 года. Санкт-Петербург. Кабинет министра Коммерции графа Николая Петровича Румянцева. Читая письмо Ксенофонта Анфилатова, граф сразу же вспомнил его лицо. И по первым же строкам узнал стиль слободского купца (на этот раз Анфилатов не дал возможности Скобелкину изощряться в слоге): "Главнейшая, милостивейший государь, причина отказа в основании банка - среди слобожан обнаружились ростовщики и интересанты, от которых всегда страдала и страдает русская ТОРГОВЛЯ И промышленность". Чем дальше граф читал письмо, тем больше оно его заинтересовывало. "Прилагаю к сему расчеты относительно моего прожекта. Учрежденный капитал в 28.000 рублей через 15 лет прирастет за счет процентов до 56.000 рублей и соответственно через 30 лет – 112.000 рублей, 45 лет – 224.000 рублей, 60 лет – 448.000 рублей, 75 лет – 896.000 рублей, 90 лет – 1.792.000 рублей, 105 лет – 3.584.000 руб. Скажут, что уж загадывать далеко за век. Но города существуют по 1000 лет и более. Через 100 лет многие города, имеющие подобные кредитные учреждения могут сделаться богатейшими..." Румянцев оторвался от письма и усмехнулся: расчеты точные, но через 105 лет[1914 год] в казне города Слободского трех с половиной не будет - это точно. "А куда уйдут эти миллионы, которые по всем законам должны образоваться? В том то и дело, что существуют две силы. Одна пытается создать богатство, а кто-то и что-то этому мешает". И так как Румянцев был в рядах первой силы, то решил довести начинание Анфилатова до конца.
ГОСУДАРЬ ДИВИТСЯ НА СВОЙ НАРОД
14 мая 1809 года граф Румянцев вошел с докладом о деле Анфилатова к Государю. Александр I как раз в это время находился на пике своих реформаторских настроений и поэтому прожект Анфилатова его заинтересовал. Он слушал доклад министра, стоя у открытого окна, наслаждаясь теплым майским воздухом. - Вот нам со Сперанским говорят, что русский народ туп, однакож купец этот ... - Анфилатов Ксенофонт, государь. - Анфилатов этот верно из низов? Румянцев уловил ход мыслей царя: - Из самых что ни есть. Отец его крестьянствовал в Вятской губернии. - Так вот и видим мы, народ наш (он хотел сказать «мой», но во время спохватился) не так дремуч, как иные думают. Позвольте, Николай Петрович, не о том ли купце мы говорим, что в Америку товары отправил? - Именно о том, государь. "В мое славное правление была налажена торговля с Североамериканскими штатами ..." - проговорил про себя Александр и обратился к Румянцеву: - Что нам сулит прожект сей? - При благоприятном течении обстоятельств - многие выгоды для России.- Что ж, нам с вами надлежит обеспечить эти благоприятные обстоятельства. Александр сел за стол и написал резолюцию "Передать на рассмотрение Комитета министров", поставив под этим царственный вензель.
«НЕТ НАДОБНОСТИ ПОНУЖДАТЬ СЛОБОДСКОЕ ОБЩЕСТВО» На ближайшем заседании Комитета, который состоялся 16 июня 1809, министры, выслушав доклад Румянцева и его добавление, что государь отнесся к начинанию Анфилатова весьма благожелательно, утвердили с резолюцию, подготовленную Николаем Петровичем: "Нет надобности понуждать Слободское общество согласиться на учреждение банка, тем паче, что оно по невежеству своему и по новости сего учреждения не чувствует цены его, а со временем оную познают и что, впрочем, без согласия общества план Анфилатова в действие привести можно. (………) Уставу же банка дать силу закона". Румянцев просил у Комитета добавить к уставному капиталу банка 22 тыс. рублей из сумм коммерц-коллегии. Но господа министры отказали. "Теперь уж вы, господа министры, по невежеству своему не чувствуете цены учреждения нового" – подумал про себя граф Николай Петрович, однако более с усмешкой, чем злобой. Так как устав банка должен был принять силу закона, то проект указа надлежало одобрить правительствующему Сенату, что было сделано 6 октября. Через три недели указ был поднесен к Высочайшему подписанию.17 декабря Ксенофонт Анфилатов, предварительно уплатив в казну 375 рублей 65 копеек, получил грамоту на учреждение банка.
ГРАМОТА КАК ПАМЯТЬ И ПРЕДМЕТ ТОРГА
Выйдем на некоторое время из потока прямой хронологии, чтобы сказать несколько слов о судьбе этой грамоты. В 1831 году слободской купец Михаил Прокопьевич Шмелев (сын того самого Шмелева, что чинил козни устроению банка), прибывши в Архангельск по своим делам, не преминул навестить вдову знаменитого земляка. Увидев ее бедственное положение, Шмелев-младший предложил ей продать грамоту за 1000 рублей. Вдова, подумав, попросила 1200. Михаил Прокопьевич, сказал, что с радостью отдал бы и больше, но такими суммами не располагает. Сошлись на первоначальной цене. Вернувшись из поездки, Михаил Прокопьевич сразу же предложил грамоту слободскому обществу в память основателя банка, только уже за полторы тысячи. Но слободское общество согласилось только на 1200 рублей. Примерно такого результата Шмелев и ожидал, но все же до конца дней своих укорял слобожан в отсутствии должного уважения к памяти Ксенофонта Анфилатова.
ПО ВТОРОМУ КРУГУ
Высочайший указ должен был быть объявлен в Вятском губернском правлении, и там же должно было привести Анфилатова к присяге. Ему же лично было поручено открыть банк, и на него же были возложены обязанности директора. Но уехать на житие в Слободской значит оставить торговлю, принявшую громадные размеры. 26 января 1810 года Анфилатов подал прошение в Сенат, чтобы ему дали возможность назначить и.о. директора банка. Сенаторы ответили только в начале весны: к Румянцеву, братец, к Румянцеву - он заварил всю эту кашу, пусть теперь сам и разбирается. 7 марта граф принял его. Он понимал, что исправлять что-то в Высочайше подписанном указе - дело очень неблагодарное. Однако, вспомнив обещание, данное себе - довести начинание Анфилатова до конца - Румянцев поднимает этот вопрос на заседании Комитета министров. С Румянцевым, ставшим к тому времени Канцлером (главой правительства), никто спорить не стал. Постановили: присягу принять в Петербурге, а кого уж он там назначит исполнять обязанности директора банка - его, Анфилатова, личное дело.Сверх того, о просьбе Анфилатова Румянцев счел нужным донести Государю. Его Величество соизволили уважить причины Ксенофонта. 7 мая Румянцев доложил Сенату о монаршей воле, и 18 мая Сенат определил: пусть будет так.
ДЕНЬГИ
Пожертвованные на основание банка 25 тысяч рублей, Анфилатов, не дожидаясь исхода дела, отправил в Слободской в феврале 1809 года. В сопроводительном письме он сообщал, что деньги эти, согласно указу Сената, должна была принять городская дума до открытия банка и хранить их вместе с тремя тысячами от слободских купцов у себя. Думцы пришли в полное возмущение. Мало того, что в резолюции Комитета министров их (думцев) сочли темными и глупыми, так теперь еще новая забота: принять деньги на хранение. Да в Думе сроду таких сумм не видели! 20 мая 1809 года. Здание городской думы. Как всегда больше всего шуму было от Косарева. - Где хранить-то? - ворчал он. - В кладовой? Так у нее крыша без свода, а только с накатами деревянными. - Да что там говорить, худая крыша, протекает, - подхватил Игнатий Кошурников. - А если пожар или воры? - продолжал Косарев. - Сторожа-то кто - старичье да дети малые, тем паче и оружия у них никакого не имеется. Я думаю, у нас такие деньги хранить нет никакой возможности. Разве что в уездном казначействе. Думцы радостно ухватились за эту идею. Но осторожный Василий Макаров разбил их надежды на скорое избавление от хлопот: - Как же своей волей такое решение принимать. Хранить деньги в думе предписывается 6-м пунктом Правительствующего Сената. Притихшие думцы поняли, что в словах Макарова имеется резон и очень немалый! Может, выйдет так, что по уголовному признают. Решили думцы свою просьбу о переносе денег в казначейство в письменном виде отправить Анфилатову. Однако в ожидании ответа сердца членов городской думы были не на спокойном месте. Через две недели они снова собрались и решили помимо имеющегося караула самим нести дежурство. - Туго нам придется, - заметил Макаров. - Надо бы принудить к дежурству и негласных.Думцы опять подивились дальновидности Макарова и внесли его поправку в решение. Вопрос с передачей денег в казначейство прошел немало инстанций и положительно разрешился лишь 14 ноября.
ЛИКОВАНИЕ
31 декабря 1809 года. Оповещенные еще накануне местные чиновники и наиболее почетные граждане собрались утром в общественный дом и, когда заблаговестили к обедне, отправились в соборную церковь Преображения Господня. Там по окончании литургии были прочитаны Высочайший указ Правительствующему Сенату и грамота, данная Кс. Ал. АнФилатову. И.О. директора банка, и два члена правления вместе с бухгалтером и маклерами приняли присягу. При этом протоиереем собора о. Василием Курпевым сказана была "приличная на сей случай" речь. Непосредственно за этим было совершено Господу Богу молебствие о здравии Государя Императора и всего Августейшего Дома, и уже после того "имели шествие соборно, с крестом, иконами, при колокольном звоне, в общественный дом", где также было совершено молебствие с водоосвящением. За сим последовало открытие банка. Почти все чиновные лица городского уровня (в том числе уездный судья и о. Василий Курпев) выразили желание включить в капитал банка свои пожертвования. Общая сумма их достигла 800 рублей. В заключение всего произнес речь в честь учредителя банка учитель малогонародного училища Дмитрий Савинов. Воспитанник Вятской духовной семинарии вышедший из философского класса, Савинов славился как оратор. Торжество закончилось обедом у городского головы, на котором чиновники и почетные граждане были "угощаемы пристойным образом". Когда же уездный судья и отец Василий откланялись хозяину, застолье приняло более неофициальный характер. Особый догляд был за гласным от думы Петром Косаревым, который, как известно, перебрав, делался совершенным дебоширом.
ПИАР
В тот же день (31 декабря 1809)об открытии банка посланы были сообщения в С.Петербург Правительствующему Сенату и Государственному Канцлеру графу Н. П. Румянцеву, и в Вятку - губернатору господину фон Брадке, а 9-го января официально уведомили и Слободскую городскую Думу. 30 января 1810 года Правительствующий сенат постановил: об открытии банка дать знать господам Министрам, губернаторам, всем губернским правлениям и присутственным местам указами, а в Святейший Синод и в Московский Сенат уведомлениями, Академии наук и Московскому университету обеспечить "пропечатание" в публичной печати. Спустя неделю с небольшим после того, об открыли банка было напечатано в "Северной почте", при этом сообщалось вкратце о цели учреждения банка и о пожертвованной как Анфилатовым, так и другими слобожанами сумм. А через три дня в той же "Северной почте" появилась написанная каким-то досужим корреспондентом заметка "из Слободского от 15-го января" - описание торжества открытия банка.
ЗАЩИТА ОТ ХИЩНЫХ ЛЮДЕЙ
10-го января 1810 года городничий отрядил для караула двух рядовых слободской штатной команды. Защита от хищных людей явилась. Представилась возможность приступить к перенесению денег, хранившихся в казначействе, в банк. 20-го января банк потребовал себе через Думу 25.000 рублей, пожертвованные Анфилатовым. Дума в тот же день поручила Петру Николаевичу Косареву, гласному от настоящих обывателей, доставить деньги из уездного казначейства в банк, что и было им исполнено. Так возникло на Руси новое кредитное учреждение, про которое Анфилатов выразился однажды, что он и впредь с непременным приращением капитала, следственно, и с вящей пользой навсегда существовать будет.[Банк Анфилатова прекратил свое существование в 1918-ом году.]
Copyright
© Евгений Харин
