---

ИСТОРИЯ СТРАНЫ ВЯТСКОЙ – Евгений Харин, Слободской город, июль 2008
http://skygrad.narod.ru/texts.htm

 

4 часть. СЛОБОДСКОЙ ГОРОД и КАРИНО

 

1. Слободской «Аркаим»

Окрестности города Слободского богаты на примечательные с точки зрения возможных археологических находок места. Высокий и крутой берег реки Вятки выше и ниже города изрыт различными оврагами и спусками к воде, многие из которых имеют черты искусственных сооружений.

Деревня Верхние Кропачи (Верховская) расположена на высоком береговом холме вблизи северной окраины города Слободского. Старая ее часть занимает территорию примерно 200 на 300 метров. Средняя высота поверхности земли в этом месте 160–165 метров над уровнем моря. Высота материкового берега примерно 45 метров. К сожалению, часть его изрыта в ходе добычи глины и более полога, чем когда-то. В настоящее время река Вятка протекает на километровом удалении от материкового берега.

К югу от деревни легко обнаруживается вал-уступ высотой 12–15 метров и длиной более километра. Верхняя кромка Уступа почти точно следует вдоль горизонтали «150 метров». Восточная его часть более ста метров длиной (между дорогой и материковым берегом реки) прекрасно сохранилась. Это довольно крутой, поросший хвойным лесом, правильной формы откос.

восточная часть уступа

Несмотря на хозяйственную деятельность (на уступе еще недавно в средней его части добывали красную глину для производства керамзита и кирпичей) и прокладку дорог, остальная часть Уступа достаточно хорошо просматривается на местности и на старых картах между 140-ой и 150-ой горизонталями. В направлении запада он доходит до автодороги и, поворачивая на север, огибает деревню Пестовы, стоящую на верхней его кромке. Данная особенность рельефа не может быть объяснена какими-то естественными причинами (водной эрозией, выветриванием), и, несомненно, хотя бы отчасти имеет искусственное происхождение.

Местность, прилегающая к западному краю Уступа, за последние десятилетия значительно изменилась: был устроен песчаный карьер, а севернее его – городская свалка. Автор полагает, что ранее здесь существовал искусственный ров, соединявшийся своими концами с оврагами ручьев. Этот ров использовался под свалку городских отходов и ныне почти не просматривается. Ещё один ров (ближний) угадывается на расстоянии 300 метров от западной окраины деревни Верхние Кропачи.

Деревня Верхние Кропачи (вид со стороны Артефакта)

На расстоянии примерно 250 метров к северу от Уступа в непосредственной близости от южной окраины деревни Верхние Кропачи обнаруживается еще один уступ гораздо меньшей длины (примерно 250 метров) и хуже сохранившийся со стороны поля. При этом на нём просматриваются два-три ряда горизонтальных террас шириной 3–4 метра и высотой 2–2,5 метра. По поводу них можно высказать такое предположение. Это были небольшие, но крутые уступы для дополнительного воспрепятствования продвижению противника вверх по склону. С северной (напольной) стороны деревни при желании можно усмотреть ныне уже почти сравненный с землей и засыпанный отходами выходящий на крутой берег реки овраг.

Таким образом, поселение, существовавшее на месте Верхних Кропачей, имело с трех сторон двойные естественные и искусственные укрепления, а с востока – 40-метровый берег Вятки. Вдобавок к этому с северо-запада его прикрывали труднопроходимые даже в настоящее время болотистые леса. Вероятно, в комплекс оборонительной полосы входило и естественное продолжение Уступа в западном направлении вдоль берега Спировки и ее северного притока Крутец.

Если учесть, что описанные земляные преграды могли быть дополнены деревянными ограждениями и лесными завалами, то окрестности Верхних Кропачей представляют собой даже с современной военной точки зрения хорошо защищенный от нападения район общей площадью примерно один кв. км. Площадь самого городка можно оценить примерно в два-три гектара. Можно заметить, что основная линия обороны располагалась с южной стороны (со стороны Слободского города).

Протяженный вал обеспечивал безопасное проживание на значительной прилегающей к нему местности. Возможно, здесь располагалась группа поселений разной величины, в частности на месте деревни Пестовы. Замечу, такое мнение высказывалось краеведами и ранее. Однако о каком-либо городе в этом месте ничего неизвестно.*

Артефакт (вид изнутри)

В месте, обозначенном символом «А», находится любопытнейший Артефакт, наверняка связанный с деятельностью людей живших здесь в древности.

Впервые автор побывал в этом месте более 20 лет назад. И уже при первом случайном созерцании ощутил соприкосновение с чем-то неизвестным из другой реальности.

Это почти прямолинейный спуск, прорытый в крутом берегу, очевидно, для уменьшения уклона при подъеме и опускании по нему людей и грузов. Ширина спуска постоянна, – около четырех метров. Склон берега и стенки спуска покрыты хвойным лесом, толщина стволов 18–45 см., – некоторым деревьям может быть более 120 лет. Дно спуска ровное, с постоянным уклоном, заросло дерном и низкорослыми кустами. Деревьев и следов пней на нем не обнаружено. 15–20 лет назад спуск непродолжительное время использовался как объездной путь автомашинами, идущими за песком, добываемым у реки в районе Александровской Дачи. При этом следов интенсивной деятельности (колея от машин, остатки свежих земляных работ) нет. Не похоже, что спуск был отрыт именно тогда. Скорее всего, его только восстановили, – убрали мешающие деревья и кусты. Об этом свидетельствует крупный опил, кое-где встречающийся на поверхности спуска среди травы.

Но главное возражение против его недавнего происхождения, – двухступенчатые террасы, веером уходящие по краям от его начала в верхней части. (Во многом они аналогичны описанным ранее террасам вблизи южной окраины деревни.) Правые террасы (вверху шириной три метра) используются людьми в качестве дорожек, удобно огибающих береговой склон. Было ли их применение так задумано изначально, – не ясно. А вот левые (они также не строго горизонтальны, имеют заметный уклон в сторону спуска и берега), длиной 50 метров, более широкие (до 5-ти метров), – никакого видимого применения не имеют. Сделаны они очень аккуратно, покрыты дерном. Со стороны берега на террасах и их довольно крутых склонах (высотой 2–3 метра) растут деревья того же возраста и вида, что и вокруг на береговом склоне и примыкающем к нему Уступу.

По словам местной жительницы (примерно 70-летнего возраста), убиравшей здесь сено, на ее памяти данное земляное сооружение было всегда и никак не использовалось. В настоящее время в качестве спуска и подъема применяется уезженный машинами в две колеи береговой склон ближе к деревне.

Автор считает, что данное сооружение вместе с оборонительными Уступами входило в комплекс гипотетической «Верхней Слободы». О его назначении можно сделать такое предположение: спуск использовали для перетаскивания к реке и обратно небольших судов и лодок. В верхней части на террасах они, вероятно, строились, ремонтировались и хранились в зимний период. Одним словом, – это была судоверфь. Более вероятно, что уступы в береговом склоне использовались для дополнительной линии обороны, так как в этом месте (по существующей и ныне тропе) наверняка был главный въезд в укрепрайон «Верхней Слободы».

В трехстах метрах к югу имеется еще один спуск к несуществующему ныне руслу Вятки. Напомню, река сейчас протекает примерно в километре к востоку. Материковый берег в этом месте значительно ниже, потому данный спуск более пологий и короткий. Примечательных деталей здесь нет, но и он при правильной форме не имеет следов активного водотока и современной деятельности людей. Искусственность его происхождения и приличный возраст не вызывают сомнений.

Описанные особенности безотносительно ко времени их сооружения являются уникальными историко-географическими памятниками в окрестностях города и нуждаются в изучении и охране, особенно в связи с появлением в последние годы поблизости от них частных владений и возобновления добычи песка в районе Александровской Дачи.

Археологи (по их же словам), как это ни странно, еще очень мало знают об устройстве укреплений городов 13–15 веков. Можно предположить, что исходя из величины данных земляных сооружений, они имели особо важное стратегическое значение в 80-ых годах 15 века, когда московское войско стало применять полевую артиллерию. Крупные пушки перемещались на сотни километров, в результате чего они стали играть важную роль не только при обороне пограничных рубежей, но и при осаде крепостей. Относительно небольшие с деревянными стенами вятские городки были практически беззащитны для вооружённого такой артиллерией войска. Болотистые леса и многочисленные речные овраги, ранее надёжно закрывавшие пути к сердцу Вятки, к концу 15 века также перестали быть непроходимыми для многотысячного воинства. Леса постепенно вырубались, и обжитая селянами территория покрылась многочисленными волоками и тропами. В этих изменившихся условиях единственным способом сохранения независимости стала концентрация поселений и устройство на дальних подступах к ним мощных земляных укреплений. Возможно, именно такой Уступ мы наблюдаем примерно в 200–300-х метрах (расстояние тогдашнего пушечного выстрела) к югу от Верхних Кропачей.**

Примечание*. Значительность сооружения ставит естественный вопрос: могли ли люди без применения техники осуществить подобный объем земляных работ? Проведем простой расчет. Для придания пологому склону на отрезке 1000 метров крутизны необходимо срезать и переместить на расстояние 100–200 метров примерно 600 000 кубометров земли (1000 метров умножить на 100 метров и умножить на половину высоты Уступа, – 6 метров). Если взять норму выемки грунта для землекопа равную 10-ти кубам в день, то 300 человек выполнят весь объем работ за 200 дней, то есть за один летний (или зимний) сезон. Конечно, еще необходимо какое-то количество лошадей и возниц для транспортировки, но их число на порядок ниже. На практике Уступ копали (кое-где вероятно используя удобные особенности рельефа) не один год, а потому число работников могло быть значительно меньше.

В подтверждение этих слов один пример. В окрестностях Слободского на речке Спировке сохранилась плотина мельницы Кузьминка, которая до сих пор производит впечатление своими размерами (около 200 м в длину при высоте насыпи от 8 до 2 метров). Если какой-то мельник Кузьма, скорее всего разжившийся мужик, мог позволить себе нанять бригаду землекопов и соорудить подобное, то, что могли сделать сотни, а то и тысячи людей обеспокоенные своей безопасностью?!

Примечание**. На южных границах внутренней Булгарии существовали многокилометровые оборонительные валы, которые тянулись вдоль берегов рек и по открытой местности кое-где на 15–50 км. Часть их можно отнести к 10–13 векам, другие были построены позже. На этих валах располагались стены и башни. По конструкции и расположению наш уступ напоминает булгарские валы.

Оборонительные линии булгар несколько лет сдерживали нападения отрядов степняков Батыя, пытавшихся прорваться к Сувару, Булгару, Биляру и другим центральным городам. В 1236 году имея большие силы, часть монгольского воинства зашла в тыл, переправившись через Каму где-то вблизи устья реки Ик, и нанесла удар по Керменчуку и Кашану, расположенным на правом берегу Камы. Именно эти отряды, преследуя отступающих на север булгар, могли дойти до Чепцы и взять Иднакар и другие города на её левом берегу.

 

2. Безымянный город

В надёжных источниках приводятся разные варианты названия Слободского города:

Слободской городок – 1505, 1522, 1553,
Слободской городок Верхний – 1528, 1540 (49), 1546,
Слободской Посад –1599,
Хлыновский пригород Слободской – 1615,
Слободской город – 1629;
а также Слободск – на чертеже города 17 века.

В работах краеведов применительно к раннему Слободскому городу встречается название Верхняя Слобода. Известно также применение названия Слобода в Едомском летописеце, у Герберштейна и в двух грамотах 16 века. В разговорной практике ныне оно изредка употребляются.

Уже одна эта чехарда названий говорит о сложной исторической судьбе города и его жителей.

О Слободском городе до начала 16 века из письменных источников ничего неизвестно. Это давало основания историкам рассматривать его как окраинное поселение, не затронутое ходом событий 12–15 веков. Среди историков и краеведов долго существовало мнение, опирающееся на предание, что, сплавляясь по Летке, устюжане сначала основали городок Шестаков, и лишь позже из него выделилась Слобода. Вокруг Шестаково есть топонимы типа «Устюжане», однако, здесь обнаружено лишь неукрепленное селище 13–15 веков, а рядом с ним – остатки небольшого городка 16 века. В 3 части было высказано мнение о заселении Вятки ушкуйниками (новгородцами и устюжанами) в 14 веке через Кобру и создание ими в Арской земле второй Вятской республики. Этими события можно объяснить появление предания о заселении Слободского и Шестаково со стороны верховий Вятки и её притоков.

Почему в отличие от остальных городов Слободской не имеет собственного названия, а лишь констатацию некого отношения к слободе. Если поселение изначально было названо Слобода, то тогда на тот момент других слобод еще не существовало. Или когда-то Слободской город имел своё название, но оно почему-то было забыто, отнято или запрещено.* В любом случае это явно выделяет город Слободской из всех остальных городов на Вятке да и подавляющего большинства городов России. (Автору известен только еще один ныне существующий небольшой город Слободской в Ростовской области, а также Слободск на Невле постройки 12 века.)

Много вопросов задает грамота из Москвы в «Слободской городок верхний» 1540 года, из которой следует, что этот пункт был опорным в регионе средней Вятки. Из данного названия следует, что это был город выше по реке или по высоте от какого-то другого города. Вот что пишет по этому поводу историк Н. Хан.

«Верхний Слободской городок впервые упоминается под 1532 годом в грамоте Ивана Васильевича Шуйского. Причем по предположению Хохрякова он представлял собой группу поселений (краевед подразумевает под Верхним Слободским городок Шестаков). «Грамота Великого князя Шуйского на Вятку в Слободской городок верхний о расправе с татями и разбойниками» казалось бы, подтверждает некоторые сведения С. Герберштейна на 1526 год об уровне общественной безопасности на Вятке. Вместе с тем, согласно грамоте, проблемы с безопасностью были только у жителей Верхнего Слободского городка, и правительство Москвы предлагало самому населению бороться с преступностью, предлагая в то же время помощь в поимке преступников в других городах страны. Рассматриваемая грамота выделяет Верхний Слободской городок в качестве опорного пункта, как представляется по отношению к средневятским городам… Проводя текстологический анализ «Жалованной грамоты Ивана Васильевича шестаковцам» 1546 года В. Низов показал, что Шестаковский городок «новый» был поставлен в 1542 году, очевидно, на месте «старого» окрестными крестьянами, надо полагать, Верхнего Слободского городка».

Здесь можно согласиться со всем, кроме последней фразы, в которой не уверен и сам автор: «очевидно, на месте старого». Дело в том, что исчезновение из документов упоминаний о «Верхнем Слободском городе» произошло позже появлениея города Шестакова. Поэтому говорить о постройке нового города на месте старого нельзя. На мой взгляд, логичнее предположить, что, если Слободской представлял собой группу поселений, то одно из них в 16 веке было перенесено на новое место выше по реке и получило здесь новое имя город Шестаков. Правда, отождествлять это поселение со «Слободским городком верхним» преждевременно.

Предположим, что описанное выше укрепленное поселение на месте Верхних Кропачей действительно существовало. Можно также допустить, что какое-то время «поселение городского типа» на месте Верхих Кропачей продолжало существовать и в 16 веке, – оно использовалось в качестве пограничного форпоста на северных подступах к городу Слободскому. В начале 1540-х годов этот рубеж, очевидно, в связи с изменением ситуации, передвинули выше по реке, где построили новый небольшой город-крепость, получивший название Шестаков. Как пограничная крепость Шестаков имел значение до конца 17 века. В то время на верхней Вятке было неспокойно. Затем этот городок превратился в село.**

На плане (чертеже) 17 века город Слободской обозначен как Слободск. Окончание СК – типично для «россифицированных» топонимов городов 17–19 веков. Местные самоназвания отличались от них. Например, древнейший славянский город Смоленск изначально звали Смоленец, а в северных новгородских говорах – Смоленич. Но вряд ли наш город когда-то называли Слободец или Слободеч. По известным законам образования топонимов, существующая сейчас архаичная форма «Слободской» подразумевает наличие утраченного со временем существительного. Например, «Слободской городок».

О существовании нескольких древних поселений в границах города Слободского говорили многие.

Ещё одним из них, вероятно, являлась слобода Демьянка. Ныне это микрорайон г. Слободского (2 км вниз по реке от центра). Древнейшая ее часть находилась между улицей Обороны (западная сторона) и не очень высоким в этом месте, но каменистым берегом Вятки (что у нас довольно редко и навевает на мысль об использовании этого материала в укреплении города). С юга (вдоль пер. Фабричный) её прикрывал овраг (в нижней части у берега реки хорошо сохранился и имеет довольно крутые склоны), а с севера – речка Пятериха и её материковый берег, тянущийся вдоль улицы Октябрьской. С запада, очевидно, существовал какой-то вал (и ров), ныне отсутствующий. Площадь квадратного в плане поселения получается типичная для вятских городков 14–15 веков, – примерно полтора гектара. Пока здесь было обнаружено только поселение предков удмуртов.

Пешеходный мостик через ров в слободе Демьянка.

Существовала ли эта слобода во времена республики? Козьма и Дамиан были особочтимыми русскими святыми. Слобода Демьяница могла быть названа по часовне в их честь, которая в свою очередь могла являться упоминаемым в церковных документах под 1452 годом приделом к Никуличской церкви. Другими словами, эта слобода была основана в указанном году.

Для поселения ушкуйников, как людей привычных к передвижению по воде, наиболее подходит место впадения в реку ее небольшого притока. В частности, в устье речки Спировки, на Ремзаводском холме, вблизи которого тогда протекала река Вятка. В Спировку было удобно заводить небольшие речные суда, – еще в 20 веке в ее устье была пристань. Кроме того, холм представляет собой естественную защиту с трех сторон. Даже в настоящее время это возвышенное место оставляет впечатление некоторой искусственности, а лет тридцать назад, когда территория завода была значительно меньше, многие в этом не сомневались. Любопытно, что улица, поднимающаяся вверх по холму, называлась Верхняя. (Теперь это ул. Райниса, любимого слободского поэта советской поры.) Возможно, наименование улицы «Верхняя» сохраняло память об историческом прошлом этого места. В описании монастыря под 1615 годом говориться: «Да в Хлыновском пригороде Слободском над рекою Спировкою монастырь, а в нем… (далее перечислены церкви и другие строения)…, да за монастырем двор конюшенный, да слободка в шесть дворов». Огороженная территория, квадрат 70 на 70 метров, отображена южнее монастырской ограды (примерно в районе дома №13 по ул. Набережной) на чертеже города 17 века.

Из приведённого описания следует, что Вятка к тому времени уже изменила русло, ушла от ремзаводского холма. Замечу, что подобная картина модификации речного русла наблюдается и вокруг древних центров Хлынова, Котельнича, Шестаково и Чуршинского городища. Все они когда-то были основаны в непосредственной близости от воды, на высоком берегу Вятки, обычно при впадении в нее небольших притоков (ручьёв).

Таким образом, мы имеем на достаточно небольшом расстоянии (около 5 км) скопление из нескольких укрепленных поселений. К этому числу нужно добавить Родионовское селище (12–16 века, на южной окраине современной Демьянки) и Чуршинское городище (5 км от Демьянки) с его двухтысячелетней историей, а также ещё более древнее поселение доисторического человека – «стоянку» у дер. Мокины (ещё 4 км вниз по реке). И хотя без детальных археологических исследований делать важные выводы никак нельзя, сам факт говорит о многом.

Таким образом, все перечисленные факты могут говорить о том, что Слободской город в отдалённые века состоял из нескольких близкорасположенных поселений разной степени укреплённости. Все они имели свои местные названия, но для внешнего наблюдателя сливались в одно большое поселение. Поэтому можно предположить, что за этим городом закрепилось нейтральное название «Слободской», то есть город, состоящий из группы близкорасположенных слобод (ниже будет высказана несколько другая версия появления названия).

Можно отметить еще одну важную особенность. До сих пор центр Слободского называется просто «Город», существуют устойчивые выражение такого типа: «пошёл в город», «купил в городе». Субъективно в это понятие входят улицы Слободская (Володарского), Глазовская (Советская) и Христорождественская (Ленина), ограниченные с севера и юга улицами Энгельса и Грина. Как известно название «Город» (на различных языках) давалось первоначальному крупнейшему поселению в округе, так как для его обозначения не требовалось особого наименования. Разумеется, при условии, что город складывался естественно, без чьего бы то ни было волевого участия. Например, Новый Город (Новгород). Прилагательное «Слободской» появилось позже. Всё сказанное ставит Слободской город в особое положение, можно полагать, что именно здесь был военный, экономический и политический центр Вятской земли (по крайней мере, её восточной части).

В 1 части уже говорилось, что описания Вятских городов появляются только в начале 17 века. Поскольку к 1629 году городские деревянные укрепления пришли в полную негодность («город Слободской ветх, погнил и развалялся»), то, выходит, город уже много лет не подновляли. Хотя средства для этого при необходимости найти было возможно: на рубеже веков в Слободском был построен монастырь на 20-ти гектарах с 4-мя церквами и другими помещениями. Необходимость в укреплении городов сохранялась, Хлынов-Вятка в 17 веке продолжал строить оборонительные сооружения. Вероятно в силу изменившейся политики (Вятка перестала быть пограничным регионом) её городам не разрешалось иметь укрепления. Обветшание и полная негодность старых Слободских стен говорит о том, что серьезных ограждений ему, очевидно, иметь не полагалось, вспомним, что Великому Новгороду в начале 16 века приказали снести каменные стены. Известно также, что к началу 17 века на Вятке было запрещено изготовление оружия. Исключение делалось лишь для центра местной власти, каким стал к тому времени Хлынов-Вятка. Народные бунты никто не отменял. Слободской посад остался предоставлен сам себе.

Монастыри в те времена являлись военизированными укрепленными поселениями, строились они на окраинах городов, а их стены были частью оборонительных сооружений городов. Из монашеской братии не занятой работой формировались охранные отряды, деятельность которых по защите интересов православия распространялась иногда на десятки и сотни верст в округе. Не ввиду ли ожидаемой защиты от разбойников и воров слобожане так пеклись об устройстве у себя монастыря? Тем более что посад, с севера примыкавший к городу в 16–17 веках, помимо оврага вдоль речки Козульки и берега реки не имел серьезных ограждений.

В описании начала 17 века кроме Слободского города упомянут Острог. Под острогом наши краеведы обычно понимают огражденную часть посада. Учитывая неясности с указанным в описи периметром стен города (275, 375 или 475 сажень), можно предполагать существование отдельного от города острога. В 16 веке острогами часто называли сооружения характерные для военизированных поселений. По-существу, это мог быть особый город с ограждением в виде частокола из заостренных бревен. Подобные крепости в 14–16 веках строились повсеместно на вновь завоеванных Москвой землях. Они имели правильную четырех или пятиугольную форму и площадь несколько гектар. Этот город мог располагаться на вершине Слободского холма, используя его немного срезанные и спрямленные склоны в качестве дополнительной защиты. Может быть, ввиду возвышенного положения именно он назывался «Верхним Слободским городком». Такое расположение соответствует традиции устройства достаточно больших для того времени русских городов на вершине берегового холма в некотором отдалении от реки. Дело в том, что на естественных береговых мысах ввиду значительности земляных работ можно ставить лишь относительно небольшие города-крепости площадью до 4-х гектаров. Для устройства большей крепости удобнее использовать природные возвышения с достаточно протяженной плоской вершиной. Такие природные объекты редки даже у нас на средней Вятке.

Обращает на себя внимание достаточно пологий слегка изогнутый по склону береговой овраг (10 на схеме города в 1 части) к северу от Детского парка. Жители Острога и посада могли использовать его для спуска к реке. Он, также, отделяя кладбище от посадского поселения, мог одновременно входить в оборонительную систему, замыкая промежуток между восточным углом Острога и берегом реки. Еще в 19 веке в верхней части городского рынка располагалась деревянная церковь (11). Первоначально она могла являться одновременно и угловой башней в системе укреплений предполагаемого Острога.

Что если на возвышенном месте рядом со старым городом, приходившим постепенно в негодность, в 16 веке находилось другое укрепленное поселение? Это был военный городок, построенный сразу после взятия Вятки Москвой в 1489 году, – центр новой власти, населённый помимо войск прибывшими переселенцами с Устюга. Именно он мог называться «Верхний Слободской город». Далее мы поищем доказательства этого предположения в сохранившихся документах 16 века.

Примечание*. Эта глава была написана до знакомства с Булгарской летописью «Джагфар Тарихы», из которой следует, что Слободской город во времена первой Вятской республики управлялся Нукратскими булгарами и имел название Колын-кала (Коллога). Это объясняет появление нового отчасти обезличенного названия «Слободской» после смены власти в 14 веке.

Примечание**. На карте 19 века село обозначено как «Шестаковское (Китаевцы)», а в переписи 1926 года указаны его концы (районы): Верхний Посад, Елькинцы, Катаевцы, Шмели. Таким образом, местную фамилию Катаев нужно читать как Китаев, а это большая разница, если вспомнить о московском Китай-городе.

 

3. Исторический экскурс

Прежде чем рассматривать сохранившиеся Вятские документы 16 века необходимо очень кратко напомнить исторический фон той поры.

Управление провинций присоединённых к Москве в конце 15 – начале 16 веков осуществлялось через наместников, – полномочных представителей Московского правителя. С помощью многочисленных чиновников они вершили судебную власть, собирали различные налоги, вели учёт населения и мобилизацию в случае военной необходимости. Там, где они сами не могли оперативно управлять, посылали своих доверенных лиц и тиунов. Суды по важным делам вершили сами наместники с помощью дьяков и разных судебных исполнителей: доводчиков (звавших к суду и производивших следствие), приставов (они стерегли обвинённых), праветчиков (взыскателей штрафов, пени и долгов), и недельщиков (посыльных с поручениями по уголовным делам).

Наместники сидели на кормлении, то есть за свою работу брали с населения определённые деньги и продукты натурой. Кроме того, они получали различные поборы за услуги и разбирательства. Разумеется, много брали сверх установленного обычаем в виде принудительных внеурочных подношений. Такой режим в первые десятилетия напоминал оккупационный. Для снятия напряжённости и «разрешения» возникавших тяжб и скандалов наместники часто сменялись, но при этом наблюдалась некоторая семейственность в их назначении (например, князья Ухтомские присылались на Вятку из поколения в поколение).

Со смертью Василия Ивановича в 1533 году власть в Москве заколебалась, стала переходить из рук в руки, при этом наместники обнаглели окончательно.

Недовольство местного населения подогревалось тем фактом, что, как это было на Вятке и в Новгороде и Пскове, прежние городские жители (бывшая элита) после завоевания края были выведены в массе своей, а на их место присланы Московские чиновники и переселенцы из других земель, отличавшиеся по наречию, обычаям, культуре, отчасти даже внешности и этническому происхождению. В новых провинциях, не забывших ещё прежние относительно демократические порядки, наростало сопротивление, проявлявшееся в разбойных действиях и бунтах. (Здесь и далее в этой главе выдержки из Карамзина).

«Наместники во Пскове свирепствовали как львы по выражению современника: не только угнетали земледельцев, граждан, беззаконными налогами, вымышляли преступления, ободряли лживых доносителей, возобновляли дела старые, требовали даров от богатых, безденежной работы от бедных: но и в самых святых обителях искали добычи с лютостию Могольских хищников; жители пригородов не смели ездить во Псков как в вертеп разбойников; многие люди бежали в иные страны; торжища и монастыри опустели».

Картина полного произвола, грабежа и бесчинств. Поэтому в конце 30-х годов для успокоения населения в такие районы стали присылать из Москвы «губные» грамоты, выводившие из-под контроля наместников и их слуг наиболее болезненные судебные разборки по опасным уголовным преступлениям, предусматривающим суровое наказание. Населению этих провинций предлагалось организоваться и самому вести поиск, дознание и наказание преступников.

«Злоупотребления власти уменьшились. Сменили некоторых худых наместников, и Псковитяне освободились от насилий князя Андрея Шуйского, отозванного в Москву. Дума (боярская) сделала для них то же, что Василий сделал для Новогородцев: возвратила им судное право. Целовальники, или присяжные, избираемые гражданами, начали судить все уголовные дела независимо от наместников, к великой досаде сих последних, лишенных тем способа беззаконствовать и наживаться».

Внешние враги осмелели и вторгались в Россию. Казанцы временами мирные, стали в эти годы особенно часто нападать на российские владения, в том числе Пермь и Вятку. «Казанцы два года непрестанно злодействовали в областях Нижнего, Балахны, Мурома, Мещеры, Гороховца, Владимира, Шуи, Юрьевца, Костромы, Кинешмы, Галича, Тотьмы, Устюга, Вологды, Вятки, Перми; являлись единственно толпами, жгли, убивали, пленили, так что один из Летописцев сравнивает бедствия сего времени с Батыевым нашествием, говоря: Батый протек молниею Русскую землю: Казанцы же не выходили из ее пределов и лили кровь Христиан как воду. Беззащитные укрывались в лесах и в пещерах; места бывших селений заросли диким кустарником. Обратив монастыри в пепел, неверные жили и спали в церквах, пили из святых сосудов, обдирали иконы для украшения жен своих усерязями и монистами; сыпали горящие уголья в сапоги Инокам и заставляли их плясать; оскверняли юных Монахинь; кого не брали в плен, тем выкалывали глаза, обрезывали уши, нос; отсекали руки, ноги и - что всего ужаснее – многих приводили в веру свою, а сии несчастные сами гнали Христиан как лютые враги их. Пишу не по слуху, но виденное мною и чего никогда забыть не могу».

Картина местами напоминает описания зверств вятчан в послании Иова. Казань была альтернативным центром Российской государственности и даже российского этногенеза. Пленных селили в городах и окрестностях, часть их после перемены веры получала права, и участвовала в набегах наравне с татарами. В самой Казани проживало множество христиан, были здесь и церкви, не случайно на пепелище города в 1552 году была найдена знаменитая икона Казанской Божьей матери.

Против набегов казанцев устраивали беспокоящие ответные походы. В частности в 1545 году «две рати, одна из Москвы, другая из Вятки, в один день и час сошлися под стенами Казани, обратили в пепел окрестности и кабаки Царские, убили множество людей близ города и на берегах Свияги, взяли знатных пленников и благополучно возвратились». В данном случае, вероятно, участвовали не одни Вятчане, но и Устюжане.

О походе на Казань 1549 года есть такие сведения. По словам арабского летописца Шерифи «вражеское войско было многочисленным, как полчища муравьев и племя Яджуджа, а не людей». В войске Ивана IV было 11 огнестрельных пушек. Каждый их снаряд был опоясан железом и весил 1 батман (32 кг). Величина их была соразмерна с лошадиной кормушкой. Внутри завернутая в кованую медь белая нефть, сера и дробь из 4-5 свинцовых шариков. Всё это приводилось в движение укрепленным курком. «Ими стреляли темной ночью, словно как дождевая туча с неба. Эти огромные снаряды падали везде во внутрь города и ни у кого не было возможности подойти к ним и потушить. Кроме этого в войсках Ивана было 4-5 камнеметных орудия, каждое из которых выталкивало каменное ядро наподобие куска горы». Шерифи пишет, что схватки происходили около шести ворот, но город взят не был.

По примеру Турции и Крыма было решено создать особое отборное войско из 20 тыс. юнаков храбрых с огненной стрельбой. В 1550 году особый корпус стрельцов уже был создан. Он был поставлен под команду особых офицеров (голов), основная масса которых относилась к провинциальным дворянам, особенно заинтересованным в захвате чужих земель, она составила основу той опоры, которую создал Иван в будущей борьбе с феодальной аристократией.

В другом большом походе на Казань и строительстве Свияжска на Волге в 1551 году были учтены неудачи походов 1549–1550 годов. Вновь были привлечены западноевропейские специалисты, которые разработали новейшие инженерные изобретения, в том числе подкопы и мины под стены крепости. Была усилена артиллерия, которой предстояло сыграть решающую роль в осаде Казани.

В этом походе, по словам Карамзина, участвовал «из Вятки Бахтеяр Зюзин* со стрельцами и козаками». Вот, что пишет Казанский академик И. Тагиров. «Иван IV приказал, перешедшему на его сторону Бах-тиару Зюзину, блокировать, с отрядом казаков верхние речные пути к Казани. Касимовских татар он обязал, построив суда, перекрыть путь к столице ханства с низовьев Волги. И те, и другие должны были соединиться в наступлении на Казань с русским войском в Свияжске. 17 мая, не встретив никакого сопротивления, русский отряд занял Круглую гору у устья Свияги. При отряде находились 500 татарских эмигрантов во главе с князьями Костровым, Чапкуном Отучевым, Бурнашем и другими. Здесь же находился претендент на ханский престол Шах Али. Таким образом, Иван IV смог в борьбе с татарами использовать их же соплеменников. Царские власти обещали также нетатарскому населению ханства освобождение от податей, подарки в виде шуб и денег. В ряде случаев эти обещания даже выполнялись. Видных вельмож царь сам кормил и поил за своим столом».

Война началась в апреле 1551 года. Вниз по Волге начали сплавлять город-крепость Свияжск в разобранном виде. Одновременно из Москвы вышли воинские контингенты для оккупации речных путей. Первый отряд на судах спустился по Волге и занял дислокацию выше Казани. Второй отряд (из касимовских татар) пришёл к месту своей дислокации (ниже Казани) по суше. Третий отряд (главные силы) вместе со строителями дислоцировался в Свияжске. Четвёртый отряд, под командованием Бахтияра Зюзина, шёл с р. Вятки на р. Кама. Таким образом, были заблокированы все речные пути ханства – по Волге, Каме, Вятке и Свияге.

ЗЮЗИНЫ довольно распространённая в ХV – ХVI вв. фамилия тюркского происхождения, скорее всего, от прозвища Сюдзи – сюзле "имеющий голос" (РБС, VII, с. 582). Ещё на рубеже ХV – ХVI вв. в Твери отмечается Бахтияр Зюзин (Веселовский 1974, с. 125). В середине и второй половине ХVI века упоминается несколько Зюзиных в Казани: так, под 1568 годом в Казани жили старый жилец казанский Зюзин Булгак (ПКК, с. 8,9,12,29); сын боярский Зюзин Василий (ПКК, с.28); старый жилец Зюзин Истома (ПКК, с. 29). Казанским государственным выборным дворянином был казанец Зюзин Беляница Лаврентьевич, крещёный во второй половине ХVI века. Подписи под его грамотой были утверждены в 1598 году царём Борисом Годуновым и подтверждены в 1613 году Михаилом Фёдоровичем Романовым (РБС, VII, с. 582).

Фамилия Зюзин (вариант Зюздин, Зязев) встречается у нас, но в Вятских документах того времени стрельцы и козаки не упоминаются. Имя Бахтеяр перекликается с речкой и селением к западу от Кирова (Вятки) – Бахтинка и Бахта. Вероятно, здесь было владение этого воеводы и козачьего предводителя. «Бахтыева река» упомянута в жалованной грамоте 1553 года каринским татарам на владения: «от устья реки Чепцы до Бахтыевой реки…». К востоку от Карино есть д. Бахиево. Речка Бахтиярка впадает в Филипповку, южный приток Чепцы. В районе Фалёнок есть д. Бахтинка. (Мы вновь, как в случае «Карино – Карюгино», наблюдаем пару близких по звучанию, но разделённых расстоянием топонимов.) Или владения Бахтияра занимали отдельные куски территории, или простирались вдоль всего левого берега Вятки от Бахтинки до Бахтиярки, а возможно даже далее. В любом случае, этот Бахтияр получил от царя Ивана за свою измену казанцам большие владения. (Заметим, часть в непосредственной близости от Хлынова.)

В грамоте 1595 года упомянуто «Болотце казачье» по реке Быстрице, это в 25 км к юго-западу от Кирова. Таким образом, можно примерно очертить границы «козачьих» поселений на Вятке: они располагались в ничейной зоне между территорией Вятской республики 15 века и Казанскими владениями в низовьях рек Камы и Вятки. Можно полагать, что они появились при тех же обстоятельствах, что и в других местах России: в пограничные земли бежали (или были поселены) разнообразные по происхождению склонные к вольной жизни люди. За воинские услуги Московия давала им до поры некоторые поблажки, требуя лишь формальное крещение и «русскоязычность».

Известно, что в войнах участвовали и Вятские (Каринские) татары. Упоминание стрельцов говорит об участии вооружённого населения Вятских городов.

Осада Казани при отсутствии хана (умершего накануне) принудила Казанцев пойти на уступки, почти капитуляцию. Царица Суюмбике с сыном выехала в Москву, горный берег ханства (правый высокий берег Волги) был отдан России, 60 тысяч россиян вернулись на родину (но осталось ещё много), в том числе на Вятку и Пермь. В Казани народ присягал присланному из Москвы новому хану Шигалею, который, опасаясь мятежа, вскоре устроил резню, – с помощью приданных ему стрельцов перебил на пиру 70 знатных Казанцев.

В 1552 году в Казани началось восстание против россиян и служивших им татарских князей. Казанцы, видя постепенные, но верные стеснения своих прав и свобод, опасались своего полного изничтожения. Окончательное решение «Казанского вопроса» было не за горами.

В «Истории Казанского царства» факт покорения Казани передан следующим образом: «В последствии времени династия мусульманских ханов здесь пресеклась, и в Казани не было хана, но в то же время был в плену у русских Шигали-хан, которого мусульмане освободили и возвели на ханский трон. Между тем, русские, у которых был Калталу Джован, усилились; он подступил с войском к Казани, для покорения её, но в продолжении 7 лет, несмотря на беспрестанные стычки и приступы, не мог одолеть мусульман, а потому русские, до взятия Казани, построив при впадении Свияги город, сосредоточили в нем огнестрельные снаряды, орудия и провиант. Наконец Шигали-хан, тайно отрекшись от мусульман, соединился с русским государем и, подмочи порох, предал город русским. Мусульмане ничего о том не ведавшие, во множестве были истреблены. После этого поражения в 961 г., в год мыши, в знак скорпиона, по христианскому исчислению 1552 г., русский государь овладел Казанскою страною».*

Вятские стрельцы и козаки участвовали во взятии Казани и в дальнейших событиях. Военные действия переместились к северу, куда бежало много Казанцев, возмущавших вотяков, черемисов и башкир. Из грамоты от 7 марта 1553 года известно о жалобе Шестаковцев (20 км севернее Слободского) на разорение их округи: «охудали и одолжали от Казанских воинских людей». С учётом времени передвижения корреспонденции до Москвы туда и обратно (не менее двух месяцев) жалоба была отправлена из Шестакова в декабре 1552 года, и, следовательно, нападения Казанцев на Вятские земли пришлись на ноябрь и декабрь, (то есть, вскоре после взятия Казани 1 октября 1552 года). Скорее всего, татары уводили скот у крестьян для своего пропитания, но не исключена и месть за участие в войне.

«Несколько раз земля Арская присягала и снова изменяла: Луговая же долее всех упорствовала в мятеже. Россияне пять лет не опускали меча: жгли и резали. Без пощады губя вероломных, Иоанн награждал верных: многие Казанцы добровольно крестились, другие, не оставляя закона отцов своих, вместе с первыми служили России. Им давали землю, пашню, луга и все нужное для хозяйства. Наконец усилия бунтовщиков ослабели; вожди их погибли все без исключения, крепости были разрушены, другие (Чебоксары, Лаишев) вновь построены нами и заняты стрельцами. Вотяки, Черемисы, самые отдаленные Башкирцы приносили дань, требуя милосердия. Весною в 1557 году Иоанн в сию несчастную землю, наполненную пеплом и могилами, послал стряпчего Семена Ярцова с объявлением, что ужасы ратные миновались и что народы ее могут благоденствовать в тишине как верные подданые Белого Царя».**

Вятчане участвовали во взятии Астрахани. «Государь, призвав Дербыша из Ногайских Улусов, весною в 1554 году послал с ним на судах войско, не многочисленное, но отборное: оно состояло из Царских Дворян, Жильцов, лучших Детей Боярских, стрельцов, Козаков, Вятчан». Здесь Вятчане не причислены к Козакам, вероятно это мобилизованное местное население, сохранившее прежние традиции и навыки ушкуйников.

Добавим, что по замечанию Соловьева, «у татар под именем козаков разумелся третий, самый низший отдел войска, состоявшего из (1) Уланов (царевичей-чингисидов с отрядами отборной гвардии), (2) Князей (20 родов, в основном монгольских и кипчакских со своими кочевыми ордами), и (3) Козаков». То есть козаками первоначально называли непрофессиональную разноплемённую часть татарского войска. При осаде и взятии Смоленска Московским войском «пищальники псковские и других городов пошли на приступ, а посоха понесли примет. Из этого рассказа видим, что городское народонаселение продолжало участвовать в походах, поставляя пищальников; сельское народонаселение участвовало, поставляя посошных, или посоху, и видим значение этих посошных, видим, что они употреблялись для работ: когда пищальники и земцы пошли на приступ, посошные понесли примет». Таким образом, можно предполагать, что упомянутые выше Вятские стрельцы (пищальники) были набраны из горожан. Судя по документам начала 17 века, в Шестаковском городке хранилось огнестрельное оружие, следовательно, были там и пищальники-стрельцы. В описи Слободского города запасов оружия не числится.

Активность Москвы в конце 40-х – начале 50-х годов объясняется тем, что в 1547 году подросший наследник Иван утвердился на троне, отстранил прежде влиятельных бояр, и стал лично участвовать в государственных делах. В этот период он во многом полагался на «добрых советников», и кое в чём преуспел.

Судебник 1551 года упорядочил и узаконил окончательно начатые ранее боярами вынужденные преобразования-уступки. Рядом с государевым судебным механизмом (наместников и их ставленников – волостелей) существовал другой, выборный. Представителями последнего были в городах городовые приказчики и дворские, а в волостях (впоследствии и в посадах) старосты и целовальники. Старосты были двоякого рода: выборные полицейские и выборные судебные. Общества были разделены на сотни и десятки и выбирали себе блюстителей порядка: старост, сотских и десятских; они распоряжались раскладкою денежных и натуральных повинностей и вели разметные книги, где записаны были все жители с дворами и имуществом. Старосты и целовальники, которые должны были сидеть на суде наместников и волостелей, выбирались волостями или же вместе с ними и теми городами, где не было дворского. Важные уголовные дела подлежали особым лицам – губным старостам, избранным всем уездом из детей боярских; в описываемое время их суду подлежали только разбойники. Это учреждение явилось в некоторых местах еще в малолетство Ивана, и вызвано было усилившимися разбоями.

Здесь и далее выдержки из Костомарова. «Судебник заботился об ограждении народа от тягости государственного суда и от произвола наместников и волостелей; последние, в случае жалоб на них, подвергались строгому суду. Выборные судьи могли посылать приставов за людьми наместников и волостелей; и если бы наместники и волостели взяли кого-либо под стражу и заковали, не заявивши о том выборным судьям, последние имели право силою освободить арестованных. Только служилые государевы люди подлежали одному суду наместников и волостелей».

Однако большее значение для перемены судебной власти на местах имели Уставные и Губные грамоты, даваемые отдельным городам и волостям с конца 30-х годов. Известно 7 ранних грамот 1539 – 42 годов. Две первых были даны Белозерцам и Каргопольцам. Слободская грамота 1540 года – третья по счёту из числа известных на сегодня.

«В 1542 году дана грамота Важской земле. Заметим, что в этом крае древнее понятие о выборном праве могло укорениться более чем во многих местах, так как это была исстари новгородская земля. Жители сами подали об этом челобитную, жаловались на тягости, которые терпели они от наместников и волостелей; последние в этой челобитной изображаются покровителями воров и разбойников; многие из жителей, не находя возможным сносить такое управление, разбегались, а на оставшихся ложилось все бремя налогов, в которых уже не участвовали убежавшие. Жители просили дозволить им избрать десять человек излюбленных судей, которые бы, вместо наместников, судили у них как уголовные дела (в душегубстве и татьбе и в разбое с поличным), так и земские, а за это жители будут ежегодно вносить в царскую казну оброка полторы тысячи рублей за все судные наместничьи пошлины, не отказываясь, однако, при этом от исполнения государственных повинностей и взносов: посошной службы (обязанности идти в рать, один воин от сохи, единицы меры пахотной земли), городского дела (постройки городовых укреплений), денег полоняночных (на выкуп пленных), и ямских (на содержание почт)».

«В Устюжне вместо прежнего двоесудия по Судебнику, явилась грамота, по которой устюжане вовсе освобождались от суда волостеля. Наконец, в 1555 году, эта мера сделалась всеобщею, правительство совсем изъяло посадских и волостных людей от суда наместников и волостелей, предоставив им выбрать излюбленных старост. Но разбойные дела оставлялись за другими выборными судьями – губными старостами. Впоследствии мы опять встречаем признаки строя противного этому нововведению, из чего следует заключить, что распространение выборного самосуда не на долгое время принялось в своей полноте».

Через короткое время начался откат, права данные в 1540-х годах были частично отобраны. Как можно судить по Вятским грамотам, наместники и их представители вновь стали судить за разбой и другие опасные преступления. Другими словами, в середине 50-х годах в жизни России и Вятки произошли во многом обратные перемены. Иван Грозный во второй части своего царствования нагнал страху на людей, и те забыли про свои возвращённые на время права. Перестройка и демократизация 16 века кончились едва начавшись***.

Примечание*. Цитата взята из работы И. Тагирова. Вот что он пишет о взятии Казани.

«По некоторым данным численность русских войск достигала 520 тыс., 300 тыс. из которых составляли кавалерия и стрельцы. В их число входило и 60-ти тыс. войско, возглавляемое Шах-Али, 10 тыс. казаков, 10 тыс. мордвы, 10 тыс. немцев и поляков. В Казани же было 50 тыс. мужского населения, из которых лишь 40 тыс. боеспособно. Немногим более 30 тыс. бойцов находилось в засаде вокруг Казани. При осаде города были применены современные технические изобретения, подкопы и мины, установкой которых руководил английский инженер Бутлер, получивший впоследствии в знак благодарности обширные земли под Казанью.

23 авг. город был обложен сплошным кольцом тын и окопов. Против летучего отряда Япанчи под руководством князя А.Горбатого-Шуйского было направлено 30 тыс. конных и 15 тыс. пеших казаков. Этот отряд рассеял сравнительно небольшие силы казанцев, опустошив арские земли. Царь приказал всех пленных привязать к кольям перед укреплениями, чтобы они умаляли казанцев сдаться. Тогда же к стенам подошли приближенные царя и предложили им покориться. Казанцы, тихо выслушав их слова, ответили тучей стрел в своих пленных соплеменников, говоря, что им лучше погибнуть от своих, чем от поганых христиан.

Штурм начался с артиллерийского обстрела. Друг за другом били 150 орудий. Не смогли задержать начало штурма и успешные действия казанской конницы, направленные против русского отряда, располагавшегося на Высокой горе. 4 сентября был произведен взрыв под источником воды, снабжавшим город. 30 сентября был взорван подкоп под стенами города. Однако штурм был отбит.

Новый подкоп и штурм были осуществлены 2 октября. На этот раз действия оказались успешными. Штурмующие сумели ворваться в город. Начался неравный бой. На первых порах положение казанцев в какой-то мере облегчалось нежеланием русских идти в бой, многие из которых или оставались лежать, прикинувшись мертвыми, или же сразу же приступили к грабежам. Татары же, по словам автора "Казанского летописца ", сражались мужественно, и в ряде случаев враг вынуждался бежать с поля битвы с возгласами "секут!", однако затем натиск усилился.

Когда русские заняли посад, то разная челядь при войске бросилась в город для грабежа; за ними и воины покидали ряды и разбегались грабить татарское имущество. Татары воспользовались случаем и дружно ударили на поредевшие отряды; полки заколебались, начали отступать и при этом беспорядок усилился; на всех нашла паника; грабители бросились бежать без всякого порядка; не находя выхода, многие бросались со стен".

Х. Атласи: Между тем город был взят и пылал в разных местах; сеча прекратилась, но кровь еще лилась: раздраженные победители резали всех мужчин, коих находили в мечетях, в домах, в ямах; брали в плен только женщин и детей". Расправа над населением была ничем неоправданна, число мертвых не поддавалось учету. Луга от Казанки до леса, лесные поляны были усеяны татарскими трупами. Люди в буквальном смысле ходили по ним. В ряде мест они валялись целыми кучами. Было захвачено так много пленных, что Иван Грозный приказал пригодных к работе мужчин убить, а оставшихся раздать войскам.

После того как город вычистили от многочисленных трупов, царь торжественно въехал в город, лично водрузил крест над Кремлем и освятил соборную мечеть Благовещения. Затем он возглавил крестный ход по городским стенам.

Ю. Пивоваров: «Москва мечом и кровью меняла все, но, изменяя Русь, она меняла и себя; и наоборот, меняя себя, превращала себя в Московскую Орду».

Замечу, что истреблялось в основном взрослое мужское население, это очень схоже с практикой монголов в 13 веке. Обратим внимание на фразу: лично водрузил крест над Кремлем и освятил соборную мечеть Благовещения.

Примечание**. Вот ещё отрывок из работы И. Тагирова. «К восставшим марийцам (зима 52-53) присоединились татары и южные удмурты. Восставшие очень быстро продвинулись к Казани и уничтожили два высланных против них отряда правительственных войск. Развернув успех, восставшие переправились на Горную сторону и разгромили войско, возглавленное Салтыковым-Морозовым, высланное против них, и осадили города Васильсурск и Свияжск. Продвижение восставших было настолько быстрым, что они вскоре оказались на собственной территории Московского государства. Опустошению подверглись села Нижегородской, Вятской и Муромской земель. Все это для царских властей оказалось неожиданным ...

В то же время правительство одновременно с вооруженным подавлением недовольства населения приступило к строительству линии крепостей. Так возникли Царевосанчурск, Царевококшайск, Уржум и Малмыж.

Завоевание ханства усилило процесс обезземеливания татарского крестьянства. Во владение русских помещиков перешли земли 206 деревень и 60 пустошей, обрабатывавшихся до этого татарами. Татарские крестьяне вынуждены были уходить на юг и юго-восток.

Состав населения присоединенных, территорий резко менялся и определялся главным образом колонизаторской политикой царского правительства. Сразу же после присоединения Казанского ханства для охраны границ на постоянное жительство отправлялись как русские люди, так и крещеные татары. Так, в 1661–1663 годах 323 из 506 служилых людей Алатыря являлись татарскими мурзами. В дальнейшем, когда государственная граница отодвинулась на юг, пограничным городом становится Карсун, куда из Курмыша на поселение было направлено 435 татар. Кроме них были посланы и русские стрельцы.

С постройкой Симбирска, Инсара и ряда укрепленных городов в них также были переселены русские и татары из других районов, а также донские и запорожские казаки. В 1683 году на Сызранскую черту, соединяющую Сызрань с Пензой, переводят дворян, казаков, детей боярских, а также мурз и татар Симбирской черты. Городским жителям здесь отводят земли, платят денежное жалованье».

Примечание***. В 1551 году была первая попопытка исправления отступлений от православного греческого канона. Особым нападкам подвергалась Новгородская и Псковская обрядность. Собор 1551 года предписал внести исправления в церковные книги, в порядок крещения рукой, и в другие моменты церковной жизни. Похоже, что до того в России-Московии в вопросах веры существовал разнобой и еретичество, элементы язычества, католичества и даже ислама. «Такоже бы отныне и вперед все православные царие и князи и боляре и прочие вельможи и все православные хрестьяне приходили в соборные церкви и в прочие святые церкви ко всякому божественному пению без тафей и без шапок. И стояли бы на молитве со страхом и с трепетом откровенною главою по божественному апостолу. А тафъи бы отныне и впредь на всех православных крестьянех никогда же не являлися и попраны были до конца, занеже чюже есть православным таковая носити - безбожного Махмета предание». Особо был рассмотрен вопрос о святой Троице, видимо до того её как-то игнорировали. «Писати живописцем иконы с древних образов, как греческие живописцы писали и как писал Андреи Рублев и прочий пресловущии живописцы, и подписывати святая Троица, а от своего замышления ничтоже претворяти». Интересно утверждение некого нововведени. «Якоже искони на святых церквах святые кресты водружены и поставлены и доднесь такоже да пребывают неподвижимы. Такоже и ныне убо водружен бысть и поставлен святый крест благочестивым царем Иваном на соборной церкви пречистыя Богородицы на новопозлащенном верее, якоже есть воздвизальный крест им же благословляют. И тако достоит на славу Богу и на умножение лет благочестивому царю Ивану и на сохранение всего его росийского царьствия, и таковыя святые кресты на церквах и впредь до поставляются же».

«Да по дальним странам ходят скоморохи совокупяся ватагами многими до штидесяти и до семидесяти и до ста человек и по деревням у крестьян сильно ядят и пиют и из клетей животы грабят, а по дорогам разбивают. И о том ответ. Благочестивому царю своя царская заповедь учинити, якоже сам весть, чтобы от них впередь такова насильства и безчиния не было нигдеже никогдаже». Очевидно, скоморохи ходили по дальным странам по именному разрешению (грамоте) царя. Зачем это было нужно? – Грамоты покупались за деньги, репертуар «концертов», вероятно, был одобрен свыше, это были своего рода агитбригады.

Особо важен пассаж о запрете тройной аллилуи (тройного речевого прославления в конце торжественной молитвы). «Что во Пскове и во Псковской земле по многим монастырем и церквам да и в Новгороцкой земле по многим же местам доднесь говорили трегубую аллилуйю, кроме апостольских и отеческих преданий. Известно же уведехом от писателя жития преподобного отца нашего Ефросима псковского, нового чудотворца, как его ради святых молитв извести и запрети пречистая Богородица о трегубой аллилуйи и повеле православным хрестьяном говорити сугубую (двойную) аллилуйю, а третие "Слава тебе, боже". И того ради отныне всем православным хрестьяном говорити двоегубое аллилуйе, а в третие "Слава тебе, боже". Якоже святая соборная и апостольская церкви имея и предаде, а не трегубити аллилуйи, якоже преже сего во Пскове говорили и по многим местом, а в четвертое приговаривали "Слава тебе, боже". Сия несть православных предание, но латынская ересь: не славят бо Т роицу, но четверят, и Святаго Духа глаголют от Отца и Сына исходяща, и тем раболепна Святаго Духа творят. И того ради не подобает святыя аллилуйи трегубити, но дважды глаголати аллилуйя, а в третии "Слава тебе, боже", понеже бо по-еврейски аллилуйя, а по нашему, по-русски, "Слава тебе, боже". Как видим, был предписан компромисный вариант: предписано дважды произносить «аллилуйя» (по обычаю Московии), а затем как бы в третий раз, перевод на русский – «Слава тебе, Боже». Сугубая аллилуйя была принята у азиатских христиан (Ариан и Несториан).

 

4. Грамоты и наместники

Теперь приступим. Вот список известных нам грамот 16 века.

1. 1505. Грамота Ивана Васильевича о назначении в Слободской городок нового наместника.

2. Грамота (примерно 1505 года) великого князя Ивана Васильевича о пожаловании Ивану Племянникову в кормление городка Орлова на Вятке.

3. 1511. Грамота Василия Ивановича о пожаловании в кормление городка Орлова на Вятке Федору Кофтыреву.

4. 1522 июнь (с припиской от 1534). Грамота Василия Ивановича в Слобоцкой городок наместнику Гаврилу Федорову сыну Мансурову от Ивана Васильевича (ответ на жалобу слобожан на Каринских князей, чувашей и вотяков, не исполняющих городовых повинностей).

5. 1528, ноябрь. Грамота Василия Ивановича наместнику Слободского городка верхнего Ивану Караулову о непринимании в город нетяглых казаков, лихих людей и скоморохов.

6. 1540 (с припиской от 1549). Грамота Ивана Васильевича о предоставлении полномочий жителям Слободского верхнего городка и его волостей на расправу с татями и разбойниками.

7. 1542. Грамота на Вятку в Хлынов, Слободу, Карино, Котельнич и Орлов о расправе с разбойниками (вариант грамоты 1540 года).

8. 1546 март. Грамота Ивана Васильевича в Верхний Слободской городок о разборках с Шестаковцами.

9. 1546 октябрь. Грамота Шестаковцам (повторение грамоты 1542) на заведение нового городка и временное освобождение от налогов и поборов со стороны Слободского наместника и Слобожан.

10. 1548. Грамота Арским князьям на владения умершего татарина Мусы.

11. 1551. Грамота Каринским татарам на владения по реке Чепце.

12. 1552. Дарственная Есипа Труфановича на пожню трём Вятским церквам.

13. 1553. Грамота Арским князьям братьям Деветьяровым на владения по реке Чепце.

14. 1553. Грамота Шестаковцам на освобождение от налогов на 5 лет.

15. 1555. Грамота священникам церкви Николы Великорецкого на освобождении от поборов и повинностей.

16. 1556. Грамота Вятским (татарским) князьям на владение двумя деревнями.

17. 1557. Грамота отякам Сырьянской волости Слободского уезда пожелавшим креститься на освобождение от повинностей на 3 года.

18. 1574. Завещание Ивана Иосипова сына Шелома.

19. 1580. Грамота на Вятку в Хлынов Трифону об устроении монастыря.

20. 1582–98. Церковные документы. Семь грамот о передаче Трифонову монастырю деревень и земельных владений, а также о защите его от поборов. Плюс, три грамоты: дарственная на пожню церкви, о продаже пожни Волковским храмом, и разрешение на строительство церкви в Котельническом уезде.

21. 1599. Грамота в Слободской, разрешение слобожанам иметь свой монастырь.

Примечание. В допетровские времена летосчисление на Руси вели «от сотворения мира». Для перевода в привычное для нас «от Рождества Христова» обычно достаточно вычесть из цифры лет 5508. Однако необходимо учитывать, что год в рассматриваемые нами времена (14–16 века) начинали с марта или с сентября. Первый вариант связан с языческой славянской традицией начала нового года со дня весеннего равноденствия (по ст. ст. примерно 1 марта), а второй, «московский», близок к восточной системе смены дат приуроченной к лунному календарю – 1 сентября. Некоторые летописи (Новгородская, Тверская, Вятская «Повесть») придерживались первого варианта, некоторые (Устюжские, Московские и перечисленные грамоты) – второго. Вариант необходимо определять в каждом случае на основании анализа текстов. Отчасти поэтому в списках летописей, работах историков и краеведов встречается разнобой в датировке событий и документов в один, а то и два года. В Вятских документах 16 – 17 веков написанных с сентября по декабрь для перевода в нынешнее летосчисление необходимо вычитать из числа лет 5509.

Наместники присылались на Вятку в города (центры уездов) вероятно сразу после 1489 года. Документально известно о следующих Слободских наместниках:

Замятин Константинов сын Сабуров (заменён в 1505),

Андрей Иванов сын Племянников (назначен в 1505)*,

Гавриил Федоров сын Мансуров (1522),

Иван Семенов сын Караулов (1528),

Князь Даниил Даниилович Ухтомский (1546),

Князь Юрий Григорьевич Мещерский,

Григорий Щур сын Курчев (последний наместник, с дек. 1553 по дек. 1555).

В дальнейшем наместника в Слободском городе не было, а лишь представитель Вятского (Хлыновского) наместника Слободской волостель, что говорит о снижении статуса города, о причинах которого ниже будут высказаны предположения.

Первое упоминание о Хлыновском наместнике появляется довольно поздно, – в грамоте от марта 1546 года.

В войне 1552 года с Казанью принимали участие Вятчане во главе с Григорием Сукиным, который, вероятно, был Вятским наместником. Известно о назначении Хлыновским наместником в 1555 году Бориса Ивановича Сукина, вероятно, родственника Григория Сукина. Наместничества часто передавались членам одной семьи (например, Племянниковы в Слободском и Орлове).

Хлыновские наместники и Слободские волостели упомянуты в грамоте 1556 года, присланной из Москвы татарским князьям для подтверждения их прав на две деревни, взамен сгоревшей в Слободском городке хранившейся там старой жалованной грамоты.

«…И кто у них в тех деревнях учнёт жити людей и крестьян наши наместницы Хлыновские и Слободские волостели и их тиуны кормов своих на них не емлют, и не судят их ни в чём оприч душегубства и розбоя и татьбы с поличным, а праветчики и доводчики поборов своих у них не емлют и не въезжают к ним ни во что, а ведают и судят тех своих людей и крестьян Матфейко Деветлияров да Шомай Казыев сами во всём, или кому прикажут; а кому будет чего искати на Матфейке Деветлиярове и на Шомайке Казиеве судит ино их наш наместник Хлыновской. А служат они с тех своих деревень мою царёву и великого князя службу сами, своими головами».

Последнее замечание говорит, что татарские князья, кормившиеся со своих деревень, по зову царя ходили на военную службу, что подтверждает другая грамота 1548 года, – о наследстве татарского князя Мусы. При этом из грамот того периода следует, что остальные жители Вятки постоянную военную службу не несли, но участвовали в военных походах. Обратим внимание на выражение «людей и крестьян». Его можно понимать так, что под началом у служивых татар жили в деревнях христиане и не христиане. (Это находит подтверждение в более поздних документах.)

Наместники были также в Орлове и Котельниче.

В 1555–56 годах система кормления наместников (непосредственное обеспечение их за счёт подвластной территории) была отменена. Они стали получать фиксированный доход из казны от собранных фиксированных налогов откупов. Но иногда самовольно вспоминали прошлое и требовали со своих подопечных больше положенного.

Перейдём к подробному разбору грамот. Для начала рассмотрим интересную грамоту 1522 года. Вот её полный текст.

«От великого князя Василия Ивановича всея Русии на Вятку в Слобоцкой городок наместнику нашему Гаврилу Федорову сыну Мансурову или по нем кто наш наместник в Слобоцком городке будет.

Били ми челом слобожане Демидко Нефёдов да Олешко Кузмин и во всех слобожан место посажан и становых людей на Каринских князей и на чювашен и на вотяков, которые живут в Слободском уезде,

о том, что у них в городе дворы есть и в осаде с ними живут, а сторожи де городовые с ними не стерегут, и города не делают, и потугов городовых не тянут, и улиц городовых в осадное время не чистят.

И буде у Каринских князей и у чювашен и у вотяков дворы в городе есть и в осаде с ними живут и иных у них сторож не будет, и ты бы Каринских князем и чювашеном и вотяком сторожи городовые со слобожаны велел бы стеречи повытно по сохам и городовые дела в осадное время поделывати, с одного же и улицы городовые чистити, а прочет грамоту отдал им назад, они себе ее держат вперед, иных для наших наместников. Писана на Москве лета 7000 тридцатый июня в 29 д.»

Из текста следует, что в осадное время (при внешней опасности, вероятно, от Казанцев) жители Карино и его округи перебирались в город Слободской под защиту его укреплений. Следовательно, в самом Карино городовых укреплений не было или они были недостаточны. Кроме того, Каринские татары как служивые воинские люди использовались для дополнительной обороны города. Неясно, велико ли было число приезжих, возможно, это в основном зажиточное население, позволяющее себе иметь свои дворы в городе, но нельзя исключить, что в период опасности в город съезжалось всё окрестное население.

Можно заметить, что жалобу на Каринских князей и прочих подали от всех слобожан место, посажан и становых людей. То есть при опасности в городе укрывались также и другие жители Слободы, посажане и становые (жители городского посада и сёльских станов). Вряд ли все они также как татары, чуваши и вотяки имели в городе свои дворы, большинство, вероятно, ютилось у родственников. Понятно, что при такой, пусть даже и временной, скученности санитарные условия на улицах требовали постоянной заботы. Слова улиц не чистят, означают, что временные поселенцы жили не на одной улице, а в разных местах.

Поясню, что в ночное время в городах для пресечения преступлений существовал «комендантский час»: в определённых местах улицы перегораживали рогатками со сторожевыми постами.

Возникновение противоречий косвенно свидетельствует, что татары и другие нерусские люди стали селиться в Слободском городе недавно, и нормы общежития, взаимная терпимость, ещё не сложились. Совместное проживание существовало только в течение 16 века, в 17-ом веке в городе числился уже только один двор Каринского татарина.

Население всей Слободы вряд ли могло уместиться внутри относительно небольшой Слободской крепости площадью полтора гектара (возможно, площадь города была несколько больше, но и этого вряд ли достаточно). У города был укреплённый посад (острог), размеры и границы которого пока точно неизвестны, но наличие улиц говорит о его величине. Именно в нём размещалось основное население Слободской округи в осадное время.

Ограничение прав наместников началось ещё при Иване 3-ем в форме выдачи уставных грамот, которые в частности допускали присутствие выборных лиц (старост, сотских и иных лучших людей) при совершении наместничих судов. Ссылку на такую грамоту у Слобожан мы видим в грамоте его сына Василия Ивановича от 24 ноября 1528 года присланную Слободскому наместнику Ивану Семёнову сыну Караулову. В ней даны разьяснения о правах Слобожан, которые до того уже имели жалованную уставную грамоту. По ней они кроме вышесказанного имели право самостоятельно через избранных слободских и волостных целовальников и лучших людей обыскивать лихих людей и доводить их пред наместников для суда. Эта грамота была подтверждена Иваном Васильевичем 18 июля 1534 года.**

Спустя 6 лет права Слобожан в части ведения уголовных судов были расширены грамотой 1540 года.*** Смысл её таков. Жители Слободского верхнего городка обратились к великому князю Московскому с просьбой разрешить им самим принять меры к пресечению воровства и разбоя в их городе и его окрестностях.

«От великого князя Ивана Васильевича всея Руссии в нашу отчину на Вятку в Слободской городок в верхний старостам и целовальникам, сотским и десяцким. и христианам лучшим, средним и молодым, и всем без отмены чей хто ни будь.

Били ми челом вятчане Слободского городка верхнева Федко Бабайлов Максимов сын, да Ондрей Семёнов сын Витязев от всех крестьян (в данном контексте, очевидно, «христиан»), городцких, становых и волостных и отяков, о том, что у вас на Вятке в Слободском городке верхнем многие люди крадут и разбивают (разбойничают) и грабят и многих людей до смерти убивают, а иные люди у вас на Вятке в Слободском городке верхнем и в станах и в волостях и в отяках у себя разбойников держат, а иные тати (воры) и разбойники приезжают и разбойную и татебную рухлядь (ворованные вещи) привозят.

И мы к вам посылали своих обыщиков и недельщиков (следователей и приставов), и от наших де обыщиков и недельщиков чинятся великие вам убытки, а вы де и с нашими обыщиками и недельщиками лихих людей и татей и разбойников не имаете (не задерживаете) для того, что вам волокита великая, а сами де татей и разбойников меж себя без нашего ведома обыскивать и имать не смеете».

Как можно судить из приведённого текста обстановка в Слободском городе и его окрестностях спустя 50 лет после присоединения Вятского края к Московии была далека от мирной. Похоже на то, что в ту пору здесь творилось почти полное безвластие.

Для наведения порядка наместники поначалу посылали своих обыщиков и недельщиков, но те крутыми мерами вызвали недовольство и глухое сопротивление. В грамоте слобожанам было предложено, избрав свои органы власти из трёх-четырёх лучших и грамотных людей в городе, в станах и в волостях и в отяках организовать розыск и расправу преступников и их пособников, а за укрывающимися в других городах и весях слать погони (даже и в Наугородскую землю) для задержания с поличным, или слать туда письма к тамошним властям с требованием ареста и выдачи явных злоумышленников.****

«И вы бы тех татей и разбойников ведомых (подозреваемых) меж себя имали, да обыскав их и доведши на них, пытали накрепко, …, да тех бы татей и разбойников бив кнутами, казнили смертью…, а от нас в том опалы нет, и от наместников, и от волостелей в том вам продажи (штрафа за самоуправство) нет же». И так далее во всех подробностях.

В царской грамоте предлагается вести запись всех дел и учёт изъятых у воров и возвращенных пострадавшим ценностей, сообщать обо всём этом в Москву, не употреблять власть в своекорыстных целях. Приказывается также разослать списки данной грамоты по округе для общего уведомления. В случае не выполнения данного предписания, уже самих слобожан верхнего городка ожидают суровые наказания, вероятно карательная экспедиция.

Прежде всего, интересно то, что царская канцелярия связывается напрямую с жителями этого отдалённого города и не привлекает для наведения порядка силы своих наместников и волостелей. Отсюда можно сделать вывод, что Слободские наместники на тот момент ситуацию в городе и его округе не контролировали, а присылка полицейских сил из других регионов была невозможна в силу недовольства населения. В этой обстановке Московская власть пошла на предоставление местной выборной власти прав самой наводить порядок. То есть всем желающим из числа лучших людей выдавался вердикт доверия на создание своеобразных местных «троек» для почти бессудных расправ над уличенными в разбойных действиях. При этом членам этой «чрезвычайной комиссии» рекомендовано делить имущество казнённых злодеев между пострадавшими, вероятно, не забывая и себя.

Можно предположить, что первоначально состоялся какой-то разговор между Слободским наместником и Федко Бабайловым, да Ондреем Семёновым, написавшими после этого в Москву и получившими ожидаемый ответ. В самой Москве для координации действий подобных местных органов был создан «Разбойный приказ». Как уже было сказано, аналогичная практика распространялась лишь на окраинные регионы, недавно присоединённые к Московии.

Грамота заканчивается так. «А которых у себя в городе, в станах и волостях и в отяках старост и целовальников и лучших людей в головах учините, и вы б часу того отписали к нашему боярину и наместнику князю Ивану Васильевичу Шуйскому; а сю бы нашу грамоту держали у тех людей, которых у себя учините в головах, а себе бы с сей грамоты списав списки разослали в станы и в волости и в отяки не издержав ни часу».

Из этого можно сделать однозначный вывод, что в Слободском городе верхнем и его округе учреждалось некоторое самоуправление, форма которого была явна известна местным жителям по прошлому, то есть, вероятно, существовала во времена Вятской республики. Слободским же наместникам оставалось только надзирать за сбором налогов.

«Писано на Москве лета 7040 февраля 8. А приказал боярин и наместник Московской князь Иван Васильевич Шуйской. Дьяк Макарей Феодоров».

Ниже этого вторая подпись.

«Царь и великий князь Иван Васильевич всея Русии по сей грамоте пожаловал вятчан верхнего Слободского городка, сей грамоты у них рушити (отменять) не велел никому ни в чем, а велел у них ходити о всём по тому как в сей грамоте писано. Лета 7057 августа, а подписал царя и великого князя дьяк Федор».

Приписка сделана через 9 лет и потому несколько отличается по стилю. Она подтверждала данные ранее слобожанам полномочия. Вероятно, указанные в грамоте властные полномочия, полученные слобожанами верхнего городка, оспаривались наместниками и другими царскими послами. Эти разногласия и вызвали необходимость подтвердить первую грамоту. Кроме того, подросший и «венчавшийся на царство» князь и царь Иван подтверждал прежнюю политику бояр.

Как уже было сказано в предыдущей главе, после смерти в 1533 году всесильного правителя Василия III, как это часто бывает в России, произошло ослабление центральной власти и как следствие бесконтрольное самоуправство на местах, ответный рост сепаратизма и разбойных проявлений. Обстановка усугублялась борьбой за власть и влияние в среде Московских бояр. В поисках поддержки и ослабления сепаратизма в провинциях, бояре рассылали губные грамоты, – давали полномочия местной выборной власти на суды и уголовные расправы.

В январе 1542 года Шуйские вновь захватили власть и продержались два года. От этого периода сохранилась сходная грамота 1542 года, о которой речь ниже.

До нас дошло несколько губных грамот времени первого правления князей Шуйских. Вот для примера начало грамоты от октября 1539 года данной белозерцам и каргопольцам:

«Князьям и детям боярским, отчинникам и помещикам, и всем служилым людям, и старостам, и соцким, и десяцким, и всем крестьянам моим, … и всем без исключения. Били вы нам челом, что у вас в волостях многие села и деревни разбойники разбивают, имение ваше грабят, села и деревни жгут, на дорогах много людей грабят и разбивают и убивают многих людей до смерти. А иные многие люди разбойников у себя держат, а к иным людям разбойники с разбоем приезжают и разбойную рухлядь к ним привозят. Мы к вам посылали обыщиков своих, но вы жалуетесь, что от наших обыщиков и недельщиков большие вам убытки, и вы с нашими обыщиками лихих людей разбойников не ловите, потому что вам волокита большая, а сами разбойников обыскивать и ловить без нашего ведома не смеете. Так вы бы, между собою свестясь, все вместе поставили себе в головах детей боярских, в волости человека три или четыре…»

Текст грамоты, как видим, аналогичен нашей (в Слободской грамоте названы конкретные лица, обратившиеся к правителю). Из сравнения можно сделать вывод, что в областях Слободского города не было князей, детей боярских (родовитых состоятельных лиц), отчинников и помещиков (землевладельцев), а также служивых (военных) людей. Вообще на Вятке после 1489 года помимо различных чиновников (включая выборных старост, сотских, слободчиков и т. п.) и церковников были лишь купцы, городская беднота и сельские жители. При этом земля находилась в частном, государевом и церковном владении.

Примечание*. От Племяна, сына Салтанеича Яндоугана Трегуба, вышедшего из Наручадской Орды к Великому князю Константину (14 век) вместе с Дуланом, Аспагом и Молваваном и челядью в 1900 человек. Таким образом, несомненен выход Племянниковых из среды предков татар-мишарей. В 16–17 вв. известны дьяки, стрельцы и толмачи, хорошо знавшие и тюркские языки.

Примечание**. Помимо сказанного в этой грамоте есть и такое. В Слободском уезде после присоединения Вятки к Москве появилось много скоморохов (бродячих комедиантов из других регионов), которые вызывали недовольство коренного населения своими часто непристойными частушками и выходками (аналог низкопробной развлекаловки по ТВ). Поэтому Слобожане ранее испросили и получили уставную грамоту, запрещающую (ограничивающую) скоморошью игру, но наместник (очевидно, не бескорыстно) покровительствовал этим «бездельникам», за что и получил разъяснение из центра.

Примечание***. В 19 веке рассматриваемые грамоты (1540, и две 46 годов) хранились в Совьинской и Шестаковской церквах, что в значительной мере исключает их возможную фальсификацию. Обращает внимание тот факт, что многие важные для понимания Вятской истории грамоты сохранились лишь в местных архивах. Одними пожарами в Слободском и Хлынове этого не объяснишь, скорее всего, в более близких к власти городах шло сознательное уничтожение «неудобных» по каким-то политическим причинам старых бумаг. Слободских и Хлыновских архивов 16 века не известно. Кое-какие документы сохранились в Карино, Вятской епархии, да копии некоторых грамот хранятся в Москве.

В существующем списке грамоты стоит февраль 7040, что соответствует 1532 году. Однако Василий Иванович Московский умер 3 декабря 7042 года (1533), и потому его сын Иван, от лица которого написана грамота, мог стать великим князем только после указанной даты. Следовательно, грамота написана не ранее февраля 1534 года. С другой стороны, возвышение Ивана Васильевича Шуйского (настоящего автора этой грамоты, что следует из подписи) произошло после смерти (отравления) княгини Елены в апреле 1538 года (регентши при малолетнем сыне Иване). Но уже летом 1540 года он был устранён от дел Иваном Бельским. Поэтому можно предполагать, что в списке грамоты вместо восьмёрки на конце даты поставлен по ошибке нуль. То есть в оригинале стоял 7048, что соответствует 1540 году.

Примечание****. Можно предположить, что в начале 16 века ситуация на Вятке (или по крайней мере в Слободском уезде) напоминала чеченскую после ввода федеральных войск и ликвидации открытых очагов сопротивления. Убийства, разбои на дорогах и грабежи наверняка носили избирательный характер. Убивали и грабили пришлых (переселённых) из других регионов, а также сотрудничающих с «оккупантами». Дестабилизацию вносили разбойники, наведывающиеся на Вятку со стороны Новгородской земли. Присылка в Чечню милиции и ОМОНа (обыщиков и недельщиков) со всей России в долгосрочной перспективе были неэффективны, так как вызывали недовольство населения. Как известно, спустя какое-то время, ситуация была отдана на откуп самим чеченцам, кадыровцам, и тем удалось навести какой-то порядок. Нечто подобное происходило, видимо, и на Вятке 500 лет назад.

 

5. Слободской и Шестаков

Перейдём к грамотам 1546 года. Грамота от марта 1546 года «на Вятку в верхний Слобоцкой городок наместнику нашему князю Даниилу Даниловичу Ухтомскому или по нем кто иной в Слободском городке будет. Били ми челом Вятчане Слобоцкого городка…» Речь идёт о разборках с Шестаковцами. В новый городок Шестаков съехались люди из Слободского и других мест, в том числе из волостей Хлынова, Котельнича и Орлова. А так как стоит он на Слобоцкой на пашенной земле тяглой, то со слобожан требуют налоги за прибывших из других мест шестаковцев. Но те их не слушают и приставам не даются и от них отбиваются и тяглых людей слобожан из городка не выдают, а отымаются слободскими и полетними грамотами. Кроме того, слобожане жалуются, что Слободские наместники требуют с них налоги за Арских татар и чувашей и отяков покинувших ранее купленные у них деревни тяглые в станех Чисте и Верховине.

Датировка грамоты несколько неопределённа, но по смыслу эта грамота соотносится с грамотой октября 1546 года Шестаковцам (см. ниже). Из текста также следует, что разногласия длятся уже три года, что также подтверждает предположение о дате.

В грамоте впервые упомянут Хлыновский наместник, выступающий в качестве третейской стороны. Сначала для решения тяжбы между шестаковцами и слобожанами предлагается ехать в Москву, при невозможности сделать это предложено заняться судом Слободскому наместнику. Далее: «а в чем вам буде управы учинити не мощно вы бы с обоих исцов велели подавати на поруки и учинити срок стати за списком у доклада перед Хлыновским наместником».

Слободскому наместнику при наведении порядка предложено не обращать внимания на слободские и иные грамоты имевшиеся у Шестаковцев. После принятых Слобожанами и Слободским наместником крутых мер Шестаковцы пожаловались в Москву. О возникших в связи со всем этим переселением и переподчинением людей разногласиях между слобожанами и шестаковцами говорит ответная грамота от октября 1546 года, в которой уточняется количество крестьян числившихся по описи Хомяка и вошедших в Шестаков.

«Се яз великий князь Иван Васильевич всея Русии пожаловал есми вятчан нового Шестаковского городка. Что мне били челом Якуша Онтонов, да Васюка Игнатьев сын Дурнев, а сказывали, что де у них в Верхнем Слободском городке писал деревни и починки подьячий Хомяк, которые садилися на лесу (распахивали вырубку и селились) после больших писцов, и опосле де Хомяковы описи они теми деревнями и починки новыми поставили себе городок на Шестакове, собою оприч слобожан;

а ставили де они тот Шестаковский городок денги займуючи, да в том де одолжали, а иные де крестьяне у Шестаковского городка садилися на лесу после Хомяковы описи; да и грамота де у них наша жаловальная слободская и лготная была, чтобы им садитися на лесу и дворы ставити и людей призывати жити, и со Слобожаны было им не тянути ни в какие протори, ни в размёты, до урочных лет, и наместнича корму им было не давати, и пошлинником наместничим было к ним не въезжати ни по что;

и ту де у них грамоту Слободской наместник князь Данило Данилович Ухтомский со Слобожаны отнял и корм на них свой емлет, а Слобожаны де на них свои протори и розмёты емлют сполна; а которые де крестьяне тот Шестаковский городок ставили собою денги займуючи, а дана им в той их слободской грамоте полетняя на пять лет, а нынче де на тех людех те их должники своих денег правят, а они де ещё были по той своей грамоте лготы не отсидели, …

да те же де Шестаковцы ездят в Хлынов и к Николаю чудотворцу к Великорецкому молитися, и Слободского де наместника пошлинники на тех шестаковцев емлют мыто и явку, а у них де наша жалованная грамота: поедут Вятчане меж вятских городов, и наших наместников пошлинники с них мыта и явки не емлют; и впредь де им от Слободских наместников и от Слобожан без нашые жаловальные грамоты прожити не мочно…»

Смысл таков. Группа крестьян приписанных к Слободскому верхнему городку за несколько лет до того (вероятно в 1542 году) получила из Москвы грамоту на строительство и обустройство своими силами нового городка на Шестакове. («Шестаково», выходит, название местности.) Для этого они заняли денег и своими силами поставили новое поселение. Данное по грамоте освобождение от налогов привлекло сюда людей. Но это, естественно, не нравилось слобожанам и наместнику, так как от них уходило население, и соответственно снижались собираемые налоги. Слободской наместник князь Ухтомский отнял слободскую грамоту (в данном контексте освободительную на обустройство новой слободы) и стал брать налоги до прошествия урочных 5 лет. Отчего шестаковцы имели трудности в возвращении занятых на обустройство городка денег.

Кроме того, шестаковцы жаловались в Москву на то, что когда они ездят в Хлынов и к Николаю Великорецкому молиться, слободского наместника пошлинники с них незаконно берут мыто и явку.

Великий князь в своей новой грамоте Шестаковцам распорядился:

– платить взятый долг 5 урочных лет без росту (без процентов),

– налоги платить наравне со слобожанами по силе,

– наместникам Слободским и их пошлинникам во всяких делах на поруки и на суды даваться,

– дал освобождение от налогов на 10 лет тем крестьянам, которые прибыли или ещё прибудут, если они неписанные и нетяглые (то есть вольные со стороны); эти люди не могут судиться Слободскими наместниками и их пошлинниками кроме случаев душегубства и татьбы с поличным; а по другим делам судит их свой слободчик кого себе изберут.

«А дана та грамота на Москве лета 7055 (1546), октября».

Особенно интересна для нас следующая резолюция в грамоте 1546 года: «… а которые шестаковцы поедут в Хлынов или к Николе чудотворцу Великорецкому молитися, и наших Слободских наместников пошлинники с них мыта и явки не емлют». Слободских наместников пошлинники (чиновники-налоговики), берут поборы с проезжающих в Хлынов и к месту, где располагалась церковь с иконой Николая Великорецкого. Мыт взимали с товара провозимого через заставы на дорогах или при въезде в город. То есть Слободские наместники собирали торговый налог за провозимый в Хлынов товар. Добавим, что множественное число «наместники» подчёркивает касательство данной грамоты всех присылаемых на Вятку наместников, сменяющих друг друга чуть не каждый год.

Смысл явки можно уяснить из следующего замечания в грамоте 1555 года (о ней ниже): «А коли они сию грамоту явят наместнику нашему или митрополичу десятильнику и заезчику и их пошлинникам, и они с неё явки не дают ничего». Таким образом, явка – это отступная плата за предъявление жалованной (освободительной) грамоты.

Кажется странным, что торговый налог взимали с людей едущих молиться. Напомню, что ввиду небольших размеров церквей того времени, общие молитвы по праздникам устраивали на открытом воздухе рядом с церковью, при этом иконы выносили или вывешивали на стены церкви.

Вероятно, одновременно с праздничными молениями вблизи от церкви Николы Великорецкого (день рождения святого в декабре, есть также праздник Николы вешнего в мае) устраивалось торжище, куда и привозили товары, облагаемые мытом. В общем, Шестаковцы совмещали приятное с полезным. Так как маловероятно, что слобожане поджидали Шестаковцев на прямом пути от них на р. Великую (место первоначального нахождения иконы), то, можно видеть, что знаменитая икона Николая Чудотворца Великорецкого в 1546 году находилась уже Хлынове или где-то поблизости от него, – во всяком случае, путь шёл через Слободскую территорию.

Так как А. Хохряков (а до него и другие) высказывал гипотезу, что Верхний Слободской городок был предшественником Шестаковского поселения, то необходимо ещё раз опровергнуть это заблуждение. Сразу бросается в глаза различие в статусе слобожан верхнего городка и шестаковцев: последних судит Слободской наместник; лишь по лёгким делам, да и то только прибывших со стороны (не состоящих в Хомяковой описи или в каких других) разрешено судить своему слободчику. Это коренное отличие указывает на то, что Шестаков не являлся преемником Слободского верхнего городка, два города существовали одновременно, при этом Шестаков выделился из Слободского и отчасти был независим от него, но при этом его жители были более зависимы от Слободских наместников, чем сами Слобожане (наместники судили шестаковцев за опасные преступления).

В грамоте от марта 1546 года в самом начале один раз упомянут «Слободской городок верхний». При этом смысл фразы вроде бы даёт право считать его предшественником Шестаковского городка. Вот спорный отрывок: «…сказывали, что де у них в Верхнем Слободском городке писал деревни и починки подьячий Хомяк, которые садилися на лесу после больших писцов, и опосле де Хомяковы описи они теми деревнями и починки новыми поставили себе городок на Шестакове, собою оприч слобожан». Но, во-первых, такая трактовка, как уже было сказано, противоречит содержанию грамоты 1540 года. Во-вторых, учитывая невысокую сохранность документа и вероятную ошибку при переписывании и публикации, делать важные выводы из одной спорной фразы совершенно нельзя. На мой взгляд, это место нужно понимать так: новые деревни и починки, появившиеся после больших писцов в районе будущего городка Шестакова, подьячий Хомяк приписал к Слободскому городку верхнему. При этом заметим, что «верхний Слободской город» выступает как центр власти, что согласуется с грамотой 1540 года. Поэтому отождествлять Слободской городок верхний с городом Шестаков, нет никаких оснований. Но ещё важнее то, что в грамоте от марта 1546 года Слободской город упоминается то с прилагательным «верхний», то без него, хотя по смыслу совершенно очевидно, что речь идёт об одном и том же.

Легко объясним и тот факт, как документ, адресованный в Слободской городок верхний, оказался в Шестаковской церкви. В 1549 году город Шестаков уже существовал (его постройку, исходя из простого расчёта урочных лет по грамоте 1546 года, можно датировать 1542 годом), и туда из Слободского верхнего города как в отдельную волость был послан список полученной из Москвы грамоты. (Заметим, что она касалась лишь «вольных» шестаковцев прибывших со стороны.)

Из рассматриваемых документов вроде бы следует, что строительство Шестаковской слободы было инициативой некоторых крестьян Верхнего Слободского города пожелавших отделиться и получить на время льготы. Заметим сначала, что «крестьянами» звали в ту пору не только жителей сельской местности занятых исключительно сельским трудом, но и христиан вообще. Как мы видим, крестьяне живут в городах, строят их для себя, занимаются торговлей.

В устройстве нового поселения была заинтересована центральная власть, а потому вполне вероятно, что строительство Шестаково было инспирировано Москвой, с целью отделить от Слободского города часть населения, и тем умерить его своеволие, а возможно даже перессорить людей. Для чего-то из Москвы Слободскому наместнику посоветовали не обращать внимания на грамоты выданные Шестаковцам: « а у которых Шестаковских крестьян будут наши грамоты жаловалные полетние и лготные и тех бы есте грамот не слушали…»?

Прибывающие из других мест в Слободской город люди, вероятно, вызывали недовольство коренных слобожан, что могло стать одной из причин их отделения. Шестаков вбирал в себя таких людей. Личные причины у формальных инициаторов устройства отдельной слободы могли быть разные: желание уменьшить хотя бы на время поборы, получить дополнительные преимущества и возможности для торговли, сделать карьеру. Так или иначе, несколько сотен крестьян и бывших Слободских жителей отделились, – укрылись за общим забором для лучшего сохранения от воров и разбойников нажитого добра.

Примечание. Как мы видим, название Шестаков произошло от местности Шестаково, которая, скорее всего, получила название от прежнего владельца по имени Шестак (был такой устюжский воевода в 15 веке, известны его потомки). Шестак – шесть, половина дюжины, – применялся в качестве счётной единицы небольшой партии товара. Прозвище Шестак иногда получал шестой ребёнок в семье. Фамилия Шестаков распространена на Вятке, но не в самом Шестаково и его окрестностях. Это говорит о том, что её получали выходцы из города Шестакова, так же как Устюжанин (с Устюга), Южанин (с реки Юг), Слободин (из Слободы), Вяткин, Хлынов и даже Кокшаров. Последние три фамилии встречаются за пределами нашей области. Шестаковский городок существовал до середины 18 века, был преобразован в село, а его купцы приписаны к Слободским.

По описи 1629 года в Шестаковском городке было две деревянные церкви: Михаила архангела и тёплая Николая чудотворца. На посаде стояла церковь Благовещения с приделом Ильи пророка. Как видим, пантеон святых типичный для русского севера, что говорит о характере верований и пристрастий основного населения города, – они не отличались от Слобожан. Ограждение городка состояло из 100 городен (срубов), имело окружность 200 сажен (420 м), то есть площадь примерно 1 гектар, четыре башни, две проезжие, что расходится с поздними обмерами городища.

В целом описание схоже со Слободским, (включая пресловутое ветх погнил и розвалялся), что когда-то давало основание говорить о равенстве возраста обоих поселений. Однако ныне известно, что Шестаков был поставлен в 1542 году, а Слободской город сгорел в 1552 году и, видимо, был отстроен заново. Это и дало примерно равноценное состояние срубов обоих городов спустя несколько десятилетий.

По описанию И. Лепёхина 1772 г. город имел в плане форму четырёхугольника с протяжённостью сторон 160 сажень (350 м; 0,7 га). Поселение было укреплено деревянным срубом с одной башней. На тот момент сохранился земляной вал около 1,5 м высоты и ров.

Об относительной молодости Шестаковского городка говорит исследование В. Ванчикова 1997 г. Городище прямоугольной формы расположено на береговом мысу Вятки (высотой 9 м) при впадении в неё небольшой речки. В настоящее время река Вятка отошла на значительное расстояние от коренного берега. Площадь укреплённой части он оценил в 2 га (вероятно с ограждённым посадом), с юга – ров и вал высотой 2 м, шириной 8 м и длиной 100 м. Глубина рва (оврага) до 4 м. С западной и северной стороны городища вал не сохранился. Мощность культурного слоя невелика 30–40 см. Керамика датируется 16–18 веками.

В Слободском городе писец усмотрел 200 городен при окружности *75 сажень. Число сотен (обозначенное у нас звёздочкой) в рукописи оказалось стёрто. Обычно предполагают, что это была цифра 2 (обозначалась тогда буквой Б), но тогда размер брёвен срубов получается слишком мал, – менее трёх метров. Если предположить, что периметр Слободского был 375 сажен, то есть, близок к размерам Хлыновского кремля в описи того же года (420), в этом случае длина слободских брёвен примерно равняется шестаковским, – 4 метра. Впрочем, в любом случае отождествлять город Слободской начала 17 века с городом 15-го, нельзя. Это мы видим на примере разнобоя в описаниях Шестаковского городища, города-крепости расширялись или уменьшались в зависимости от численности населения и статуса.

Из всего сказанного можно предположить, что после 1629 года Шестаков был перестроен в небольшой острог с одними воротами в виде башни-сруба с западной стороны. Такая схема напоминает концлагерь, из которого трудно убежать. Известно, что здесь, как и в Слободском, содержались преступники (арестованные), присылаемые из других городов на Вятке. В те суровые времена жители городов (в том числе Слободского и Шестакова) разбегались от засилья властей, что вызывало уменьшение размеров самих городских поселений, превращавшихся в места укрытия разнообразных чиновников, церковников и надсмотрщиков, пункты экзекуции и «духовного окормления». Ситуация стала меняться только в 19 веке, когда наметился промышленный подъём.

 

6. Хлынов, Вятка и Слобода

В разговорной практике город Слободской окрестные жители иногда именуют коротко – Слобода. Историки и краеведы по общему трафарету, не задумываясь, выводили происхождение его полного названия от существовавшей когда-то на этом месте слободы. Тем более что слободы на Вятке упоминаются ещё в грамоте 1428 года. А так как в 16 веке Слободской город иногда упоминался с прилагательным верхний, то делался вывод, что «изначальное» его название – Верхняя Слобода. Однако в документах такого имени нет.

Начнём стого, что название «Слобода» до 1542 года встречается лишь в недостоверных рукописях: в Едомском летописце 17 века в статье о взятии Вятки в 1489 году; и в записках С. Герберштейна, который собирал сведения о России из разных часто случайных источников. (В одном месте он так говорит о своих источниках: «узнал из русских летописей и из рассказов многих людей».) Скорее всего, из летописей он узнал о трёх городах на Вятке, – Котельниче, Орлове и Хлынове. О Слободе же он мог узнать из устного рассказа. Видимо этим был вызван его, как говорят, особый интерес к неизвестному по рукописям городу. Слободские грамоты, – официальную и потому секретную документацию, – по нашей извечной Российской шпиономании ему никто не показал.

Приведу полностью отрывок из его «Записок о Московии» касающийся Вятки.

«Вятская область за рекой Камой отстоит от Москвы почти на сто пятьдесят миль к северо-востоку; до нее, правда, можно добраться более коротким, но зато и более трудным путем через Кострому и Галич, ибо помимо того, что путь затруднен болотами и лесами, которые лежат между Галичем и Вяткой, там повсюду бродит и разбойничает народ черемисов. По этой причине туда едут более длинным, но более легким и безопасным путем через Вологду и Устюг.

А отстоит Вятка от Устюга на сто двадцать миль, от Казани – на шестьдесят. (В действительности от Вятки до обоих городов по прямой примерно одинаково – по 300 км.)

Стране дала имя одноименная река, на берегу которой находятся (крепости) Chlinow, Orlo и Slowoda. При этом Orlo расположен в четырех милях ниже Chlinow, затем, еще на шесть миль ниже, к западу – Slowoda (на реке Retzitza);

Соtelnitz же находится в восьми милях от Chlinow на реке Rhecitza, которая, вытекая с востока, между Chlinow и Orlo впадает в Вятку.

Страна болотиста и бесплодна и служит своеобразным убежищем для беглых рабов (и злодеев), изобилует медом, зверями, рыбами и белками. Некогда она была владением татар, так что еще и поныне по ту и по эту сторону Вятки, в особенности близ ее устья, где она впадает в реку Каму, властвуют татары.

Дороги исчисляются там в чункасах, а чункас составляет пять верст (т. е. примерно равен немецкой миле)». (Верста составляла чуть более 1 км.)

Дипломат посещал Московию в 1517 и 1526 (кратковременно) годах, но свою книгу он впервые издал много позже – в 1549 году. Кроме того, в последующие издания вносились добавления. Русский перевод был сделан с текста 1556 года. Ясно, что за 30 лет автор мог вставить в рукопись уточнения и дополнения за счёт вновь поступивших из России сведений. В частности в приведённом отрывке текст в скобках добавлен С. Г. в авторизованное немецкое издание книги 1557 года.

О времени написания (или правки) книги свидетельствует упоминание в ней смерти Елены Глинской (в апреле 1538). При этом барон утверждает, что Елену отравили ядом и видит в этом случае справедливую месть. Таким образом, текст записок был обработан втечение 40-х годов.

Латинским шрифтом приведено оригинальное написание некоторых названий. Обращает внимание неправильное (записанное явно наслух) написание Slowoda. Примечательно для нас добавление и злодеев, – возможно в Европу дошли сообщения о беспорядках и разбоях на Вятке и других окраинах Московии в 30-х годах. В описании дипломата Хлынов выступает как центр власти, от него он отсчитывает расстояния до других городов, что не мудрено, так как это следует из летописных сообщений 15 века. Однако чуть ниже приведённого отрывка читаем: «Город Казань отстоит от государевой крепости Вятки на шестьдесят немецких миль». В данном контексте Вятка – это город. И вновь мы наблюдаем двойное название Хлынов–Вятка.

Напомню, в 16 веке отношения с Казанью были далеки от мирных, при этом Вятские города были пограничными со всеми вытекающими последствиями.

Кроме того, он явно перепутал два самых известных притока Вятки – Молому и Чепцу. Последняя действительно вытекает с востока, но ближе к ней Слободской, а не Котельнич, в немецком издании видна неуклюжая попытка исправить эту ошибку.

В книге есть карта, города Вятки на ней нет, Хлынов изображён в верховьях реки Вятки, там, где в действительности Слободской; Котельнич – на Чепце, а на его месте – «Словода». Река Молома отождествлена с Камой, вытекающей из Пермской земли (район Вычегды и Чердыни). Как мы видим, автор плохо представлял географию Вятско-Камского региона, ошибки и нелепости налицо. Доверять данному описанию нельзя, но для нас представляет интерес тот факт, что главный город был помещён выше по реке всех остальных городов.*

При этом сведения о местоположении «Словоды» добытые шпионом были явно ошибочны. Вероятно, неверное положение Слободы на карте и частично в тексте связано с тем, что дипломату сообщили о Каринских (Чепецких) татарах, проживающих вблизи её, вследствии чего он поместил Слободу южнее и ниже по реке (ближе к Казани). Заметим, что перечисление городов у него схоже с грамотой 1542 года. Название «Слободской город» иностранцу неизвестно, он отождествляет его со Слободой. Замечу, что подобную небрежность совершают до сих пор большинство наших историков и краеведов.

А вот схожее описание несколько более позднего времени иностранца Петрея, где как чёрт из-за печки вновь выскакивает «город Вятка».

«Княжество Вятка – большая страна, очень изобильная медом, дичью и рыбою; можно поставить ее наряду с самыми лучшими краями. Но там не очень хлебородная земля, потому что она мшиста и болотиста, орошается множеством рек и речек и поросла густым кустарником и лесом. Жители пограничны с черемисами, которые часто нападают на них с огнем и мечом и приносят домой много добычи. В старину владели ими татары. Когда же великий князь московский покорил Казань, он также овладел и черемисой.

По этой области текут две большие реки: одна называется Вятка, от которой страна и город получили свое имя; близ этой же реки построены четыре другие города – Хлынов, Орлов, Котельнич и Слобода. Другая река называется Кама и граничит с Сибирью. Жители области платят великому князю дань, большею частью мехами».

Из всего этого можно сделать единственный вывод: в 16 веке существовало устойчивое мнение, что Хлынов и Вятка два разных города. Древнюю Вятку можно отождествить с городом в устье Моломы (Ковровское городище 13–15 веков, – Кокшаров, Колын). К 16 веку он как укреплённый город, по-видимому, уже не существовал, но сохранялся жилой посад.

Город Вятка, по-видимому, получил свое название по реке, но происхождение самого гидронима неясно. Происхождение названия выводят по-разному:

– от племенного имени славян-вятичей;

– от русского прозвища финноугров (вотяки);

– от самоназвания северных удмуртов (племя Ватка);

– от Новгородской Вотской пятины, где проживала прибалтийская Воть;

– от новгородского «вятший» – знатный, лучший, нарочитый (встречается в летописях).

Часть историков считает, что совпадение названий случайное.

Археологические данные по городищам и селищам говорят о проживании в них (в 12–15 веках) метисированного славяно-финского населения знакомого с христианством, но сохранявшего отчасти языческие верования и обрядность. Появившиеся на Вятке в конце 14 века Новгородцы могли называть его Чудь или Воть по аналогии с известными им народами, проживавшими в Новгородской земле (эстонская чудь, Воцкая или Водская земля). Изначальное название нашего региона может быть связано с древним названием главной реки, в котором надёжно слышаться два основных звука: «В» и «Т» (возможно, «Вад»). Гласные звуки и окончания добавлялись «по вкусу» при записи этого имени.

Рассмотрим упоминания Вятки в документах. Первый достоверным источником может считаться разобранная выше арабская хроника 1340-х годов (Афаткум). Впервые название Вятка появляется в русских летописях под 1374 годом в связи с походом ушкуйников. Правда не вполне понятно, что в данном случае понимается под словом «Вятка», – город или заселенная территория вдоль берегов реки Вятки: «… и Вятку пограбиша и шедши взяша Болгары…». Город чтобы пограбить нужно прежде взять. Затем Вятка как город упомянута всвязи с событиями 1391 года.

В Списке русских городов конца 14 века город Вятка есть. По мнению М. Тихомирова «Список русских городов» возник в Новгороде между 1387 и 1392 гг., возможно, в торговых кругах, близко связанных постоянными торговыми поездками с различными городами в русских княжествах и Великом княжестве Литовском. Помещен в списки Новгородской I летопи­си младшего извода середины 15 века.

«А се Залескии: Мещерьское. Камена могыла на Дъсне. Муром на Оце. Старо-дуб Вочьскыи. Другыи Стародуб на Клязме. Ярополчь. Гороховець. Бережечь. Новгород Нижний. Куръмышь на Суре. Вятка. Городець. Юрьевеч. Унжа. Плесо. Кострома. Устьюг. Вологда. На Беле-озере два городка. На Молозе Городець. Ярославль. Ростов. Юрьев Польскыи. Мстиславль. Суждаль. Шумьскыи. Несвежьскыи. Бо­голюбов. Володимерь. Клещин. Переяславль. Дмитров. Москва камен. Можаеск. Звенигород. Волок Ламьскыи. Руза. Коломно на Оце. Ро­манов. Серпохов. Новый городок. Лужа. Боровеск. Болонеск. Одоев. Любутеск. Новосиль. Куреск. Верея на Поротве. Новгородок. Галичь. Кличень. Ржова. Бежицкыи Верх. Новгород Великий, детинец камен, а болшии деревян, а святаа Софиа о шести версех, а озеро Илмерь, река Волхов. Ладога камен. Орешек. Корельскыи. Тиверьскии. За Волоком. На Колмогорах. В Емце. На Ваге. Орлечь. Торжок. Демяна. Молвотице. Березовечь. Стержь. Морева. Велиль. Лукы. Руса. Кур на Ловоти. Копорья камен. Яма камен на Лу­ге. А на Шолоне Порхов камен. Опока. Высокое. Вышегород. Кошкин. Псков камен о четырех стен. Изборьско камен. Остров камен. Воронач. Велье. Котелно (пригород Пскова 14–15 веков). Коложе. Врево. Дубков. Черниця».

По Наумову Список составлен в 1394–96 годах. В.Л.Янин, назвав работу М.Н. Тихомирова поверхностной, предположил, что наиболее ранней датой составления Списков городов русских можно признать 1375 г., но не позднее 1381 г. (потом Список лишь редактировался).

Наконец, К.А. Аверьянов, рассмотрев историографию, сам Список и историческую ситуацию взаимоотношений Руси и Орды, предположил, что Список, составлялся Дмитрием Ивановичем как раскладка ордынской дани, принятый на Переяславском съезде русских князей в 1374 г. В раннем списке нет Углича, а также всех восьми Тверских городов, что явно неслучайно, и, вероятно, связано с очередным покорением Твери в 1375 году.

Существует интереснейший документ «Книга Большому чертежу», который был написан в 1627 году в качестве описания существовавших в то время уже в ветхом виде карт (чертежей) Московского царства. По каким-то причинам копия чертежа не была сделана или не сохранилась. Вот отрывок из этого пространного текста.

«Река Вятка впала в реку Каму с правые стороны, а вытекла река Вятка от верху реки Камы, и потекла под Вяцкие городы. На Вятке город Шестаков. А ниже Шестакова 20 верст город Слобода, от Слободы 30 верст город Хлынов. Ниже Хлынова 50 верст город Орловец, ниже Орловца 30 верст на Вятке город Котельнич.

А протоку реки Вятки от верху до города Котельнича 550 верст. А от Котельнича, прямо, а не рекою, до устья реки Вятки, где пала в Каму, 500 верст.

А Вятка пала в Каму ниже Чортова города 40 верст. А от устья реки Вятки 120 верст на Вятке город Малмыш, а выше города Малмыш пала в Вятку река Шошма.

А по Вятке реке по Котельнич сверху город Вятка».

Начнём с того, что Чортов город в 16 веке (предполагаемого времени составления «старого чертежа») давно уже не сущестовал, о нём сохранились лишь смутные воспоминания и развалины крепости на горе. В одном из списков слово «город» в словосочетании «Чортов город» исправлено из ранее написанного слова «городище». Можно предположить, что подобная описка произошла и в случае с «городом Вятка», неизвестным из других источников 15–17 веков. Поэтому последнюю фразу нужно читать так: «а по Вятке реке по Котельнич сверху городище Вятка», то есть от Котельнича выше по реке видны развалины (вероятно, остатки земляных укреплений) города Вятки. Напомню, по археологическим данным поселения в районе Ковровского городища в начале 16 века ещё продолжали существовать.

В завещании князя Юрия (по официальной версии умер в 1434 году) упомянута Вятка со слободами, но, опять же, не ясно, что понимать под Вяткой в данном случае, – город или местность.

Последний раз Вятка, вроде бы, упомянута в послании митрополита Ионы «на Вятку и всю Вятскую землю», датируемом 1452 годом. После этого название «город Вятка» исчезает, но появляется Котельнич. Если полагаться на этот факт, то надо признать, что город Вятка был упразднен (перенесен) довольно поздно, где-то между 1452 и 1457 годами, то есть в период возрастания опасности со стороны Москвы наступивший после смерти Шемяки и развала возглавляемой им оппозиции.

Однако упоминание в послании митрополита Ионы города с названием Вятка может являться анахронизмом, такого города к тому времени давно не существовало, его заменил поставленный новгородцами Котельнич. Он стоит в непосредственной близости от устья Моломы на известном речном и сухопутном пути, а потому для отдалённого наблюдателя совершенно заменяет старую Вятку. Котельничское городище невелико, порядка одного гектара. Однако многие важные события начала 15 века происходили именно в его округе. О вятских городах до 1457 года в Москве, вероятно, имели туманное представление, а потому письмо отправили по старому адресу. Возможно, город Вятка (Колын) был местным православным центром. Скорее всего, город захирел после 1391 года, уступив место Котельничу. Или Котельнич был поставлен новгородцами в противовес Вятке и спустя какое-то время «добил» ее. Вятское предание о двух городах стоящих поблизости и не подозревающих друг о друге очень подходит к данной ситуации. В любом раскладе именно Котельнич является продолжением древней Вятки-Колына.

По какой причине автор нашей «Повести» скрыл настоящее название Кокшарова – Вятка? Название Вятка к тому времени уже прочно закрепилось в качестве второго имени города Хлынова. Произошло это, вероятно, в память о самом известном в прошлом городе региона. Сделать так могли только пришлые со стороны переселенцы с Устюга. Автор «Повести» явно знает правду, что когда-то настоящая Вятка была в устье Моломы (не случайно вставил в свою работу сообщение о погроме Вятки в 1391 году), а потому никогда не называет Хлынов Вяткой.

Что касается названия «Хлынов», то оно имеет явно стороннее (московское) происхождение, а потому города с таким названием на Вятке могло не быть, по крайней мере, до 1489 года. Могут возразить, что Хлынов в числе двух других городов упомянут в летописях второй половины 15 века всвязи с походами на Вятку в 1457, 1459 и 1489 годах. Но и только! В других случаях его заменяет расплывчатая «Вятка». Более того, в Разрядных книгах 15 века (кратких Московских записях о назначениях, важных придворных церемониалах и походах) Хлынова нет. Вот поразительный пример. «Тово же году (1459) послал князь великий на Вятку рать свою воевод своих князя Ивана Юрьевича да Ивана Ивановича, да Князя Дмитрея Ивановича Ряполовского, и иных воевод со многою силою. И они, шед, взяли Орлов да Котельнич, а людей в них привели х кресному целованью». Об осаде Хлынова и приведении к присяге его жителей нет ни слова.

Там же в записи 1489 года читаем: «Лета 6997-го князь великий Иван Васильевич посылал к Вятке воевод своих, и они, шед, Вятку взяли, а были воеводы по полком. В большом полку князь Данило Васильевич Щеня да князь Ондрей Семенович Чернятинской. В передовом полку Григорей Васильевич Морозов да Ондрей Иванович Коробов. В правой руке князь Володимер Ондреевич Микулинской да Василей Борисович Бороздин, да князь Ондреев воевода Михайло Константинович. В левой руке Василей Семенович Бакеев да Семен Карпович, да князь Борисов воевода Фома Иванович. А в судовой (рати) воевода Иван Иванович Салтыков Травин да князь Иван Семенович Кубенской, да Юрьи Иванович Шестак, да наместник устюской Иван Иванович Злоба, да князь Иван Иванович Звенец. И Злоба, не дошед, умер. И Вятку тогда взяли. А в грамоте (докладной) писались к великому князю князь Данило да Григорей и все воеводы. А на Каме стоял вятцкого же для дела князь Борис Иванович Горбатой».

Прежде всего, отметим перечисление множества воевод, что свидетельствует о значительности воинства присланного на Вятку, по-существу это было всё походное войско, собираемое в те годы под рукой Москвы. Отсутствие подробностей можно объяснить краткостью записей и тем, что их делал человек в самих походах не участвовавший. Разрядные книги сохранились в виде списков 17 века, достоверные записи начинаются с 1475 года, более ранние, вероятно, – компиляция из других источников. И, всё-таки, некоторая недосказанность остаётся: ни разу не указать главного города на Вятке. Если учесть, что летописи (имеются в виду записи 15 века) многократно переписывались и исправлялись, то наличие в них города с названием «Хлынов» нельзя признать достоверным, так как это могло быть просто стороннее прозвище.

Достаточно надёжным документом, где впервые упомянуты одновременно Хлынов и Слобода является грамота от марта 1542 года. Начинается она так: «От великого князя Ивана Васильевича всея Руси на Вятку в Хлынов и в Слободу и в Карино и в Котельнич (и Орлов) и на посады и в станы и волости князем и детем боярским и всем служивым людям и старостам и сотским и десяцким и всем крестьяном моим и помещиковым и манастырским и чёрным бортникам и рыболовам и всем без отмены хто ни будь».

В отличие от грамоты 1540 года в Слободской город здесь мы видим более широкий социальный спектр: князи, дети боярские, служивые люди, крестьяне помещиковые и монастырские и прочие звания, отсутствовавшие ранее. (Под князями, вероятно, подразумеваются Арские; возможно также, что широкий перечень был взят из стандартного обращения в заголовках сходных грамот.) В этом разительное отличие населения Слободского города и его округи от остальной Вятской земли. При этом основной текст идентичен тексту грамоты 1540 года в Слободской городок верхний. В копии этого документа (сохранившейся только в Шестаковской церкви) есть приписка: «Снимок с грамоты слово в слово. Такова грамота на Вятку в Хлынов у земских у Дмитрия и Ивана сына Балезина с товарищи». То есть оригинал находился у земских старост города Хлынова. Упоминание земских, говорит об относительно позднем времени, когда уже было дано название вводимому повсеместно новшеству.** В грамоте не упомянут Шестаков, но есть Котельнич, Орлов (в некоторых списках отсутствует) и Карино. Шестаков не назван по понятной причине: в марте 1542 года его ещё не существовало. В Орлове был в ту пору свой наместник.

Татарское Карино с окружающими землями и поселениями татар и вотяков до 50-х годов входило в Слободской уезд (позже в Хлыновский). Но, судя по всему, расправу над своими преступниками они осуществляли самостоятельно. Во всяком случае, в грамоте 1540 года татары в отличие от отяков (удмуртов) не упомянуты.

Можно видеть, что, значительная часть вотяков относилась к ведению Слободских властей, вероятно, это сельское аборигенное население. Каринские князья распоряжались лишь вотяками и бесерменами непосредственно проживавшими вблизи Карино. Таким образом, Карино вставлено для того, чтобы ввести его в сферу непосредственного действия данной грамоты. Так как нам неизвестны схожие со Слободской грамотой 1540 года документы направляемые в Хлынова, Орлов и Котельнич, то включение их в общий список адресов также носит характер расширения географии действия правого нововведения (о расправе с татями и разбойниками без участия наместников). В документе Хлынов поставлен на первое место, что говорит о наметившемся его главенстве.

В грамоте фигурирует Слобода, но отсутствует Слободской городок верхний. Как мы видели, за два года до того ему была дана отдельная грамота сходного содержания, что выделило Слободской из всех других городов на Вятке. Отчасти этим можно объяснить, что Шестаковцы сняли копию с грамоты 1542 года в Хлынове. Кроме того, судя по тексту грамоты 1540 года, Слободской город верхний был центром уезда, имел свои станы и волости и вотяков. Как уже подчеркивалось, историки отождествляют понятия Слобода и Слободской город, а появление у последнего на некоторое время (1528 – 49) прилагательного верхний (если оставить в стороне ошибочные аллюзии с Шестаковым) объясняют весьма туманно, мол, когда-то Слободской был верхней по реке и самой дальней слободой. Однако, как мы видим, в двух грамотах с разницей всего 2 года мы имеем различные названия. Такого «плюрализма» царская канцелярия допускать не могла. Поэтому попробуем прояснить смысл понятиия «Слобода».

Начнём с того, что слободы на Вятке упомянуты в договорной грамоте 1428 года между Василием Васильевичем и Юрием Дмитриевичем о разделе русских владений.

«Также что тебя пожаловал отец мой князь великий Василий Дмитриевич Вяткою и со слободами и со всеми места, и нам тако же в Вятку не вступатися, и под твоими детьми в тебе держати Вятка». То есть Московский правитель признаёт за Юрием право на всю Вятскую землю, особо выделяя некие слободы, то есть поселения, освобождённые от повинностей.

В духовной грамоте (завещании) 1434 года Юрия Дмитриевича сыновьям при упоминании Вятки мы видим несколько иной текст. «А се даю трём своим сынам Василию, Дмитрею, да Дмитрею меньшому Вятка с городы и волости, а тем ся дети мои поделят меж себя ровно». Слобод здесь нет, но есть города и волости, то есть, развитая властная инфраструктура. На эту разницу в близких по времени документах обратил внимание ещё А. Верещагин. Предположим, что небольшие слободы к 1434 году (за 6 лет!) превратились в полноценные волостные центры – города-крепости с посадами. Если учесть, что в этот период Вятчане постоянно участвовали в военных предприятиях князя Юрия в его борьбе за Московский престол, а в русских землях в ту пору шла масштабная гражданская война, то рост городского населения на Вятке объясним концентрацией здесь сил оппозиции.***

Но дьявол таится в деталях. Давно замечено, что поделить ровно на троих можно только при условии, что структура Вятской земли предполагала тогда такое деление. То есть здесь должно было быть три центра местной власти с подчиненными им территориями (волостями). Из этого делалось заключение, что городов в ту пору было три: Хлынов (он же Вятка), Котельнич и Орлов. Тем более что в летописях (через 25 лет) упомянуты как раз эти города.

В стройную картину вносят путаницу Слободское и Никульчинское городища. С ними на троих ровно уже неделится. Игнорировать же их никак нельзя: судя по археологическим находкам, они были ничуть не меньше (если не больше) других известных на ту пору Вятских городов.

В завещании 1504 года Ивана Васильевича читаем: «сыну же своему Василию даю Вятцкую землю всю с городы и волости и со всем, что к ней потягло и с Арскими князьями». Слобод здесь нет, но уже под следующим годом есть грамота в Слободской городок. Кроме того, в документах 16 века упоминаются «Слобода», «Слободской городок верхний», «Слободские наместники» и Слободской посад. Такая привязка даёт основания соотнести одну из слобод со Слободским городом.

Предположим, что Юрий причислял слободы к своей собственности, но, не отделяя от остальной Вятской земли, признавал за ними автономию, о характере которой могло быть известно в то время без особых разъяснений. В частности, со слобод не взималась дань, поэтому делить их не имело смысла. Поблажки были даны в благодарность за оказываемую военную помощь. К тому же заселённые ушкуйниками (выходцами с Новгородского Русского севера) в Арской земле слободы изначально имели некоторый особый статус: стояли на отвоёванной у неверных территории, ранее не входившей во владения Суздаля и Москвы, сохраняли (по крайней мере, до начала 15 века) связи с Новгородом.

Одна слобода – это Никулица (Никулицын городок в «Повести»), а вторая, – в 20 км выше по реке. Её название, – Верхняя, – условно присвоенное историками прототипу города Слободского, в документах не встречается. Такое наименование помимо топографических истолкований ассоциируется с имевшим хождением в 16 веке (короткое время) наименованием «Слободской городок верхний».

Располагались эти две слободы отдельно от древней Вятской земли, сложившейся, по крайней мере, с конца 12 века вокруг стратегического устья Моломы, где, вероятно, существовало две волости, – Котельническая и Орловская. Статус территории на левом берегу Вятки вокруг нынешнего Кирова остаётся во многом неясным. О существовании здесь некой волости косвенно говорит наличие в данной местности топонима «Кирдяпино», который связывают с пребыванием на Вятке в самом начале 15 века ссыльных (или беглых) Суздальских князей (у одного из них, Василия Дмитриевича, было прозвище Кирдяпа, – родоначальник старшей ветви князей Шуйских).

По переписям начала 17 века на левом берегу Вятки недалеко от р. Хлыновицы, находились две пустоши (заброшенные деревни) которые были занесены в переписные книги под именами Первое Кирдяпино и Другое Кирдяпино. По документам 16 века существовала также Семёновская пустошь, которую отождестляют с владением брата Василия – Семёна. Существует также договорная грамота между Шемякой и потомками Кирдяпы о разделе Вятки. Всё это и другое даёт основания полагать наличие у Суздальских князей владений на Вятке, возможно, ограниченных окрестностями Хлынова. Другими словами, здесь мог находиться третий волостной центр. Учитывая близкие отношения Суздальских князей с булгарами-ордынцами, получение ими территории на северной окраине Арской земли вполне понятно.

Ситуация в этом районе в конце 14 века была непростой. Здесь вокруг языческого святилища на Вятском городище (правильнее называть его селищем) располагалось несколько других славяно-вотских поселений. Сюда же, вероятно, прибывали беженцы с правого берега, – вотяки и чудь из окрестностей Чудской крепости взятой ушкуйниками. Есть предположение (слабо подкреплённое топонимикой) о заселении Вятки в этот период людьми непосредственно из Суздальско-Нижегородского княжества, подвергшегося раззорению от несогласий князей и набегов Москвичей и татар.

С другой стороны, есть археологические свидетельства пожара укреплений первоначального городка, существовавшего на месте Хлыновского кремля. Пожар можно связать с местью аборигенов или погромом Тохтамыша 1391 года. По преданиям вотяков новгородцы выбили их предков с Вятского городища за 52 года до прихода Белого царя, что соответствует 1407 году (если считать от взятия 1459 года). То есть, до этой даты поселений новгородцев на левом берегу в районе Хлынова-Вятки вроде бы не существовало. Возникают вопросы: из одних ли новгородцев состояло население Никулича в этот период; каковы были взаимоотношения жителей Никулича и Суздальских князей; и кто, всё-таки, сжёг первый Хлынов?

Кое-какие ответы может дать отрывок из Никифоровской летописи.

«B лето 6913 [1405]. Князь Василеи великы посла рать в Татаръская места на возыскание князя Семена Сузьдальского, дабы его кде самого обрел и княгиню или дети его, или бояр, крыяше бо ся бегая в Татарьская места. A воевода бяше (был) князя великого Июда Андреевич и Федор Глебович. И наехаша Семеновую княгиню Александру в Татарскои земли на месте, нарицаемем Чибирца, и ту изымаше ю y святого Николы, a церковь ту поставил некоторыи бесурменин именем Хазибавая.

Они же абие (тотчас) имеше и ограбиша, и приведоша ю на Москву со детьми. И пребысть ту на дворе Белувутове, дондеже (до тех пор пока) князь Семен покорився и помирися, занже тогда бяше во ординскых странах. И слыша, што княгиню его изымав и со детьми, и казну его взяша, и сослався c великым князем, и вниде в покорение.

И приеха изо орды на Москву князь Семен, добил челом великому князю Василию, взя мир поеха c Москвы князь Семен и c княгинею и со детьми на Вятку, но болен. Сы пребыл на Вятьке 5 месяцеи и преставися князь Семень Дмитреевич Сузьдалскы. И се убо 8 лет по ряду служил в орде, добиваяся своеи отчины, и служил четырем царем: первому Тактамышу, другому Аксаку, третему Темир-Кутлую, четвертому Шанебеку, и не обретая покоя ногама своима, и не вспе ничтоже».

Местность Чибирца в Татарской (Арской?) земле – это река Чепца с татарскими селения по ней. Суздальские князья дабы вернуть свои владения отнятые Москвой водили дружбу с татарами (булгарами), достаточно вспомнить о совместном с Ентяком нападении на Нижний. Поэтому неудивительно, что Семён пока служил в Орде спрятал свою семью на далёкой Чепце в стороне от обычного пути вдоль Моломы и Вятки. Судальские князья имели родственные связи с булгарами, поэтому неудивительно, что Семён имел владения на севере Арской земли.

Вопрос, почему басурманин Хазибавай поставил церковь в честь святого Николы, сродни Гайдаевскому «Зачем Володька сбрил усы?». Допустимо предположить, что прибавление о неком неизвестном басурманине, поставившем церковь, – позднейшая приписка для «объяснения» странной ситуации появления в Татарской земле церкви. Но возможно и другое толкование. Хазибавай – это искажённое от Ходжи-Бабай, то есть, некий знатный мусульманин по имени Бабай соверших хадж в святую Мекку, за что и получил почётную приставку «Ходжа» к своему имени. Если строительство церкви действительно было инициировано им, то возможны варианты. Или он сам и его окружение крестились, или же он дал разрешение на строительство церкви на своей территории для появившихся здесь христиан. В любом случае, это уводит нас в сторону от понимания истории того периода, а может как раз наоборот, приоткрывает что-то новое и потому пока непонятное. Ниже мы ещё вернёмся к данному сообщению.

Выражение «изымаша ю у святого Николы» можно понимать как: забрали её из города, в котором стояла церковь св. Николаю (или из местности вблизи этого города). Так как впоследствии Семён и его семья возвратились на Вятку, то и ранее его семья и казна скрывались здесь же, иначе, вряд ли бы их легко нашли посланные из Москвы войска. Учитывая все указанные ориентиры, данный город можно с достаточной уверенностью отождествить с Никулициным. Правда, утверждать, что семья князя Семёна жила именно в Никуличе нельзя. Никулицын город раположенный вблизи устья Чепцы выступает в данном случае как ближайший приметный ориентир, возможно, у князей был свой городок поблизости, скажем, на месте Хлынова-Вятки. В 1407 году, воспользовавшись смертью обоих братьев, новгородцы из Никулича погромили этот городоки потеснили его окрестных жителей вотяков.

Вернёмся к «Слободе». В грамоте 1556 года данной татарским князьям на владение двумя деревнями читаем: «на Вятке в Слободе дерявня Шептяковская да деревня Желтиковская…». Шептак – имя одного из легендарных Арских князей, татарское название Шептяковская носила одна из деревень в окрестностях Карино; деревня Желтинская значиться в переписи 1926 года в 13 км от Карино. Обе они на расстоянии более 10 км от Слободского на другом берегу Вятки. Из текста следует, что грамота была дана вместо сгоревшей в Слободском городе (в нём были татарские дворы).

Получается, что Слобода, в которой находились деревни, – это не Слободской город, а нечто иное. Если заглянуть в БСЭ****, то можно узнать, что Слободой помимо прочего до середины 16 века именовалась группа поселений освобождённых от налогов и повинностей. Поэтому справедливо будет считать, что в рассматриваемой грамоте под Слободой понималась территория, входившая в зону влияния города Слободского, так как именно в нём хранились татарские грамоты на владение «деревнями в Слободе». Для прокорма и вооружения (путём сбора налогов и сдачи земли в аренду) служивым татарам были пожалованы две деревни на территории Слободы, очевидно, примыкавшей с северо-запада к татарским землям вокруг Карино.

По этой причине Слободской город (верхний) со станами и волостями и отяками (это и есть Слобода) получил отдельную грамоту ранее других городов на Вятке. В грамоту 1542 года Слобода (то есть Слободской город с уездом) была просто включена в общий список, – Шуйские, вновь дорвавшиеся до власти, спешили заручиться поддержкой на местах.

Таким образом, Слобода (Слободская земля с несколькими вольными поселениями потомков ушкуйников) – это коренная территория Вятской Новгородской республики. Её выделял в своём завещании князь Юрий Дмитриевич, некоторая исключительность Слободы сохранялась и после 1489 года. Важным свидетельством этого является заметное распространение на данной территории топонимов образованных от новгородских имён: Якушинцы, Макшины, Юрши, Абаши, Прокоши, Чурша и т. п. (не менее 80 по переписи 1926 года, в основном по правому берегу Вятки от Волково до Шестаково).

После сказанного получает объяснение разнобой названий в документах 16 века: Слободской город, Слобода, Слободской город верхний. Верхний Слободской – это верхний по реке городок в Слободе (Новгородско-Вятской республике). С появлением Шестаковского городка прилагательное «верхний» потеряло смысл и перестало употребляться в отношении Слободского. В грамоте от марта 1546 года наблюдается равнозначное употребление этих названий. Приписка 49 года в грамоте 40-го года – анахронизм. Отсутствие прилагательного «верхний» у Слободского в документах начала 16 века говорит о единственности этого города в Слободе того времени, так как Никулицына города после 1489 года, очевидно, уже не было. Из сопоставления этих фактов и предположений можно заключить, что город Хлынов появился около 1528 года.

Выше уже было обращено внимание на упрощённый социальный состав населения Слободского города в грамоте 1540 года. Это может свидетельствовать, с одной стороны, о демократичности социального устройства на данной территории, а с другой, – о потере ею людей состоятельных сословий, выведенных отсюда в 1489 году.

На территории Слободы было несколько городков, а также небольшие поселения и деревни. Прежде всего, это древняя крепость Чурша, Никулицын городок с посадом, Слободской городок (верхний) с большим посадом, Волково, Шестаково и множество русских и вотских деревень. Территория Слободы могла простираться на восток до Холуницы и далее, а на север до Кобры, имея в её верховьях выход во владения Великого Новгорода. Входила в Слободу и спорная территория на левом берегу Вятки в районе Кирова. Вспомним, что, по мнению Л. Макарова (см. «Пыль веков» в 1 части «ИСВ»), территория вокруг Кирова в 15 веке входила в гипотетическую «Никулицкую волость». В нашем понимании это и есть Слобода.

В связи со сказанным остаётся задать самый важный вопрос: где на территории Слободы находилась главная Вятская крепость 15 века летописный Хлынов? Некоторые считают, что это мог быть Никулич, но размеры его городища весьма незначительны. Учитывая обнаружение метрового культурного слоя далеко за пределами Слободского городища, таким городом мог быть «безымянный» Слободской. На глаза большинства историков и краеведов надвинуты шоры из застарелых догм и представлений, – Хлынов в разные века необходимо отождествлять с различными Вятскими городами и городищами.

Примечание*. На других иностранных картах 16 века Вятский регион отображён также весьма путано. Иногда можно встретить два Котельнича: ниже устья Моломы (на другом берегу от него «Уржум») и на нижней Чепце в районе Карино. Есть очень интересный вариант: латынью подписано «Река Молома», а в её устье стоит кружок (пуансон означающий город) с надписью «Молома». В одном месте стоят рядом друг за другом на реке Вятке города Хлынов и Вятка. Слобода, чаще всего, указана не на своём месте – ниже всех других Вятских городов. Иногда стоит только один город: Вятка, Хлынов (Клинов) или Орлов. Последний обычно располагают верно. На одной карте далеко в верховьях Вятки можно обнаружить Шестаков, но Слободского нет.

Гастальдо, 1550 г.

Примечание**. Можно предположить, что в виду натянутых отношений между Шестаковцами и Слобожанами в 40-х годах, последние долго не давали делать список со своей грамоты. Поэтому Шестаковцы сняли его с аналогичной грамоты 1542 года хранившейся в Хлынове. Произошло это не сразу. Так как Слободской наместник князь Ухтомский отнял у них первую жалованную грамоту на строительство новой слободы в 1546 году, то можно предположить, что он мог отнять у них одновременно и другие грамоты, в том числе и список с грамоты 1542 года. Таким образом, Шестаковский снимок грамоты 1542 года сделан после 1546 года. Напомню, что в Шестаково хранилась и грамота 1540 (49) года (возможно даже оригинал!), которая могла попасть сюда в 1549–52 годах (см. ниже о пожаре 52 года в Слободском городе). Содержания обоих грамот были для Шестаковцев равнозначны, но, имея грамоту с припиской 1549 года, не имело смысла получать список грамоты 1542. Поэтому приписка о земских относится к реалиям конца 40-х – началу 50-х годов.

Примечание***. Пару слов о политической ситуации вокруг Вятки в 14–15 веках. На Вятку издавна претендовали соседи: булгары и суздальские князья. В 13 веке всех их подмяли под себя ордынские цари. После смерти Бердибека в 1359 году (последнего сильного хана-узбековца) и распада Улуса Джучи западная его часть (Мамайская Орда от Крыма до Москвы) полностью обособилась. Русский улус стал ареной борьбы Мамая и Тохтамыша, затем Тохтамыша и Тимура, а с 15 века потомков различных Джучидов, среди которых были Московские князья Василий и Юрий. Последний проиграв борьбу за столицу, вынужден был довольствоваться относительно небольшой булгарско-татарской провинцией с центром в Казани. Слободская Вятка в силу своей географии оказалась в сфере интересов князя Юрия (он же Казанский хан Улу-Мухаммед) и его потомков. Вятчане вместе с Галичанами и Казанцами были основой военной силы Дмитрия Юрьевича Шемяки.

Считается, что завещание сделано перед смертью князя Юрия, которую относят к указанной дате (1434). Однако этот очередной смутный период нашей истории (захват Москвы и перемена правления) отражён в летописях кратко и тенденциозно, а потому вероятны поздние подчистки. В частности кое-где в захолустных летописцах сохранилась дата «1437», а по «ТРИ» князь Юрий (под именем хана Улу-Мухаммеда) жил, по крайней мере, до 1439 года.

Заметим, что в завещании Юрия 1434 года Арские князья не упомянуты. Это может означать, что их тогда на Вятке ещё не было. Но более вероятно, следующее. Считается, что в Казани Улу-Мухамммед с сыновьями сел в 1439 году. Однако известно о захвате князем Юрием с москвичами Волжской Булгарии ещё в конце 14 века. Арские князья входили в систему власти Казанского ханства. Возможно, татарские владения были удалены в последствии из списков завещания Юрия-Мухаммеда как неудобные исторические ассоциации. По Ордынской традиции государство делилось на отдельные владения дороги, которые начинались со столицы, (часть её принадлежала удельному князю Юрию) и находящегося вблизи неё удельного центра (крупного города), и далее вдоль пути-дороги на самую окраину. Юрий владел частью Москвы, подмосковными городами Звенигородом (его личное владение), Рузою и Вышгородом, затем Галичем, Вяткой, а в качестве хана Улу-Мухаммеда и Казанью, которую после потери Москвы сделал своей столицей. В связи с этим можно заметить, что находящийся на пути из Казани в Устюг городок Котельнич (Котелницын) своё название мог получить от Казанских правителей: котёл – это перевод на русский татарского слова казан.

Примечание****. В Большой Советской Энциклопедии читаем: «Слобода – вид поселений в феодальной России. В 12 – 1-й половине 16 вв. Слобода – отдельные поселения, в том числе около города-крепости, или группа поселений, жители которых освобождались от налогов и повинностей (отсюда второе название – свобода). В 16 в. в городах начали формироваться слободыслужилых людей (стрельцы, пушкари и т. п.), ямщиков и казённых ремесленников, а также иностранцев. В 1-й половине 18 в. всвязи с созданием регулярной армии и другими государственными реформами Слободы, сохранив своё название, превратились в обычные сёла и деревни или в поселения городского типа, а слободы городов – в городские кварталы. В 19 – начале 20 вв. название Слобода получали иногда пригородные промышленные посёлки. Название Слобода сохранилось в СССР в наименованиях некоторых населённых пунктов».

 

7. Каринские татары

«Верстах в 20 от Слободского, по Глазовскому тракту, в Ярославской волости есть группа татарских деревень, исстари известная под именем Карина и заселенных, кроме татар, вотяками, чувашами и бесермянами. Сами каринцы производят себя от арских князей. Этим князьям принадлежали поместья в Карине, пожни и озера по р. Чепце, и целые жалованные деревни. Пожалования относятся ко временам вел. кн. Василия Ивановича и к последующему времени, но лишь до тех пор, пока каринцы служили Москве в войнах против Казани; с покорением Казанского царства роль каринцев пала, пожалования прекратились, привилегии их забылись, и они постепенно перешли в податное состояние». (Из энциклопедии «Россия» 1914г.)

Когда и при каких обстоятельствах появились татарские поселения на средней Вятке? От ответа на этот вопрос в заметной мере зависит историческая картина региона в 13–16 веках.

Прежде всего, перечислим документы, в которых упоминаются Арские князья. Впервые они появляются в некоторых русских летописях под 1489 годом в записях о взятии Вятки: «… вятчан изведоша, да и арских князей», последних после присягивеликий князь «пожаловал отпустить в свою землю». При этом в Рязанской летописи они названы «князьями татарскими». Судя по другим документам, существовали две разные группы: Арские князья и простые татары.

В духовной грамоте Ивана Васильевича от 1504 года читаем: «Сыну своему Василью даю Вяцкую землю всю, города и волости, и со всем, что к ней потягло, и с Арскими князьями, как было при мне».

Существуют жалованные грамоты московских правителей непосредственно Арским князьям.

1505 года: «князьям в Карине».

В грамоте 1522 года на Вятку в Слободской городок упомянуты «каринские князья, которые живут в Слободском уезде».

Выше уже цитировались и другие грамоты 16 века, в которых упомянуты Вятские татары.

До 18 века были известны служивые татары Слободского уезда. Таким образом, упоминаемые в письменных источниках 15–16 веков Арские князья однозначно соответствуют татарам, проживающим в селе Карино Слободского района.

Помимо Арских князей и татар в Карино, с середины 15 века известны Арские князья и татары в городе Арске на реке Казанке в 60 км выше Казани. При взятии этого города войсками московского царя в 1552 году в числе пленных упомянуты «12 арских князей, 7 воевод черемисских, лучших людей и сотников старейших 300 (некоторые татарские историки причисляют последних к казакам), и всех до 5000 человек». Вероятно, город-крепость Арск был административным центром Арской даруги (земли), географически приближенным, как и другие такие центры, к столице ханства Казани. Карино было далёким северным форпостом этой земли. С завоеванием Вятки Каринские татары попали под управление Москвы (Арские князья присягнули её правителю и были отпущены на свою землю), хотя связи с часто враждебной Москве Казанью наверняка существовали. В народной памяти татар Карино сохранилось предание о выходе первых Касимовых (основной фамилии местной княжеской династии) именно из Арска.

Полная и точная родословная Арских князей до конца еще не составлена, надежные (письменные) даты их жизни появляются только с 1505 года. Шеджере написанная в Карино начинается 1462 годом. Казанские историки считают достоверно установленным фактом, что основоположник рода легендарный князь Карабек жил в конце 14 – начале 15 веков. Его предполагаемые предки: Ханбар, Калдар, Балым и Бачман. Последний являлся предводителем половцев-кипчаков, убитым в низовьях Волги в 1237 году в сражении с монголами. Во времена Золотой Орды его потомки наравне с монголами и тюрками были включены в число двух десятков княжеских родов Улуса Джучи, при этом Арским князьям были присвоены личные тотемы (родовые символы) – Сандаловое дерево и Голубь, тамга (печать-герб) – Ковш, уран (боевой клич и пароль) – Арнав.*

В ту пору их звали Кипчак, а жили они и правили своим кочевым народом в Причерноморье и Крыму. Примерно в 1380-х годах (вероятно вследствие завоевания Мамаевой Орды Тохтамышем) они оказались в низовьях рек Агидель (Белой Итиль, восточный приток Волги), Яика и Сакмары, а потому в 1391 году неизбежно попали под удар войск Тамерлана, в результате чего отступили на север и оказались на правобережье нижней Камы. По всей видимости, в период распада Улуса Джучи в начале 15 века Арские князья вошли во властный аппарат образовавшегося Казанского ханства (до того вассала Орды – Булгарии). Здесь Арским князьям (и подвластным им татарам) поручили управление северной частью ханства – Арской дорогой (Вотской землёй), в которую помимо удмуртов входили также, если вспомнить завещание Юрия Галицкого (Улу-Мухаммета), и русские слободы.

Вероятно, всё это время (в 13–16 веках) Арские князья состояли при ближайшем окружении ханов Золотой Орды (несли сменную службу при дворе) в качестве карачи-беков. В том числе и при дворе основателя Казанского ханства Улу-Мухаммета.

В «Повести» есть такая фраза: «Наипаче же от чуди, отяков и черемис и от агарянского рода разных народов татар и бесермян и нагайцов снизу Волги реки, и от Казанских татар и из Заказанских поселившихся, тии новгородцы вятчане многое утеснение имуще и разорение». Под заказанскими поселившимися татарами можно понимать именно Каринских татар. Ногайцы также отметились у нас в виде топонимов с данным корнем.

Разорения от Казанцев можно отнести к периодам войн Казани с Москвой в первой половине 16 века. О столкновениях с Каринскими татарами сведений нет. Намёк на межнациональные разногласия можно усмотреть в грамоте 1522 года, когда татары и вотяки во время осадного положения жили непосредственно в Слободском городе. Добавлю, что в современной народной памяти о прошлой враждебности Слобожан и Каринских татар нет никаких поминаний. Можно только отметить вятский вариант значения слова «карино», – очень много (о числе собравшихся людей: экое вас тут карино!), что говорит о многонаселённости Каринского поселения в прошлом. По старым описям число жителей Карино и округи было сравнимо с остальным населением уезда. В последствии часть татар и удмуртов переселились в верх по Чепце.

По преданиям и документам первыми Арскими князьями были: Давлятьяр, Арслан, Касим, Дюняш. Им соответствуют фамилии Деветьяровы, Араслановы, Касимовы и Дуняшевы. Другие фамилии татар: Бузиковы, Ситяковы, Митюковы, Зеленеевы, Долгоаршинных (последние возможно по происхождению бесермены).

Замечу, что Каринские татары имеют характерную внешность. Кроме того, среди них можно выделить различные типы.

Считается, что все Арские князья имеют общее происхождение от легендарного предка булгарского князя Карабая, по преданию под ударами войск Батыя в середине 13 века отступившего со своими людьми на север. Фамилии родов появляются примерно на рубеже 15–16 веков, то есть в период переустройства всей жизни на Вятке под действием новой власти (вероятно в ходе первых переписей населения). За много веков проживания в достаточно изолированном сообществе, все Каринские татары не раз породнились. Поэтому наличие тесного родства среди них ни у кого не вызывает вопросов. Но говорить о происхождении от одного общего предка, я бы не стал. Сами фамилии свидетельствуют о заметном отличии исторической судьбы их носителей.

Прежде всего, фамилия Касимовы (по ней ведется родословная Арских князей), вполне вероятно связана с потомками царевича Касима вместе с братом Юсуфом перешедшего на службу Московскому правителю Василию Темному в середине 15 века, что значительно изменило расстановку сил в борьбе за главенство в России. В последующие десятилетия Касимовские татары, жившие в отдельном Касимовском ханстве на севере Рязанской земли, были одной из основных военных сил Москвы в процессе захвата (извиняюсь, собирания) соседних земель.

Князей Арских после увода вместе с другими Вятскими жителями в Москву царь пожаловал, – отпустил обратно на Вятку. Существуют факты, указывающие на сотрудничество Вятки и Казани в 1440–1480-х годах. Поэтому в Москве Арским татарам, скорее всего, не доверяли, иначе зачем-то водили за тысячу километров.

Поселение Карино-Нухрат состоит из шести близкорасположенных деревень: Деветьярово, Арасланово, Касимово, Ильясово, Абашево и Митюково. В каждой ранее была своя мечеть. Карино окружено удмуртскими и русскими селениями (сёла и деревни), расположенными на расстоянии 2 – 3 км от него.

Верхнее Карино (в некоторых документах Большой погост) состоит из деревень Девятьяры и Митюково. В отличие от расположенного в низине села Карино (ранее называлось Нижний посад) деревня Девятьяры находится на высоком холме, и считается первоначальным поселением татар, здесь имеется городище «Кала-тау» (город на горе), и небольшой древний могильник вблизи него. Холм с расположенной на нём деревней и городищем возвышается на 30–40 м над окружающим ладшафтом. Само городище примерно треугольной формы площадью около 3 га (ныне совершенно пусто и незастроено) представляет собой часть вершины холма соединённой с ним довольно узкой перемычкой (шириной 80 м). У подножия городища вдоль его южной стороны (200 м длиной) глубокий овраг (около 30 м), по дну которого протекает небольшой ручей (далее он течёт через Нижнее Карино). Вторую (восточную) сторону городища отрезает овраг меньшей величины соединённый с первым. С третьей (напольной, западной) стороны склон также довольно крутой, с перепадом высоты не менее 25 м, для придания большей крутизны он был, вероятно, искусственно подрезан. На карте городище довольно плотно очерчивают с трёх сторон горизонтали: 170-я, 180-я, 190-я и 195-я.

Культурный слой на городище не выявлен, поэтому остаётся предположить, что существовавшая здесь крепость использовалась непродолжительное время: окрестное население собиралось за её оградой лишь в период опасности (в середине 16 века).

Нижнее Карино (д. Арасланово, Касимово, Абашево) находится в полутора км к западу от Верхнего и на 40 м ниже его по высоте, возле него старое кладбище «Мазар-зыярат», на котором есть надгробные плиты начала 16 века (Земир-хан и др. надписи на арабском языке). К Н. Карино примыкает д. Ильясово.

По переписи 1926 года татарское население составляло большинство названных деревень: Арасланово – 852 человека, Касимово – 385, Ильясово – 1077, Девятьярово – 491.

В Митюково проживало 187 татар, и в Абашево – 25.

Имелись также отдельно стоящие деревни с татарским населением: Шамарданово в 2 км, – 238 человек; и Кокор в 16 км, – 68 человек. Всего в названных селениях татар насчитывалось 3323 человека.

В Абашево основное население (около 400 человек) составляли бесермены. Также они проживали в Митюково (примерно 340) и других татарских селениях. Всего по переписи их числилось 801 человек. Бессерменами считают татаро-удмуртских метисов мусульманской веры. В прошлом Каринские бесермяне иногда звались чувашами. Судя по документам, до конца 17 века они были в зависимости от татарских князей. (По специальному указу татары были освобождены от военной службы и стали обычными крестьянами, у них забрали приписанные им ранее деревни с людьми.) В настоящее время эта народность у нас почти исчезла, вероятно, большинство бесермен в Советский период отошли от мусульманской веры, переженились с другими советскими людьми, а своих детей причислили к удмуртам, русским или татарам.**

Так как женщин-татарок, вероятно, не хватало, (тарские князья могли иметь по нескольку жён), то часть татар брала в жёны удмурток. Об этом говорят списки древних татарских родословий села Карино. Этим же можно объяснить соседство проживания тех и других до сих пор.

О времени и обстоятельствах поселения татар в Карино существует несколько предположений.

1 версия. По преданиям самих Каринских татар и разысканиям Г. Касимова поселение на Вятке было основано в 1250 году булгарским князем Карабаем, отступившим со своими людьми на север под ударами войск Батыя.

2 версия. Карино основали Арские князья, участвовавшие в походе на Вятку Ордынского царевича Бекбута 1391 года. Они были оставлены здесь для закрепления победы и контроля над местным населением, дабы избежать дальнейших нападений поселившихся на Вятке ушкуйников. Однако, как уже было сказано выше, вопреки этому мнению Вятская республика не ослабела, а стала ещё более активной и независимой. Возможно также участие Каринцев в военных походах Вятчан в 15 веке.

3 версия. Существует предание, что страна Нухрат была пожалована Иваном Калитой в качестве удела ордынцу Карабеку. Татары (булгары) могли жить здесь и ранее, при Калите они просто получили документ от очередного правителя. Очень интересно, что влияние Московского правителя начала 14 века распространялось столь далеко и затрагивало северных булгар. Подобный факт объясним лишь с концепции «ТРИ», если принять, что Иван Калита и могущественный хан Золотой Орды Узбек одно лицо. Интересно, что в другом вариате этой версии – хан Узбек поручил сбор дани с Вятского региона Юрию Даниловичу Московскому и его брату Ивану Калите.

4 версия. В конце 14 века Суздальские князья Василий и Семён Дмитриевичи владели частью Вятской земли. За помощь татар в противостоянии Москве (в походе с Ейтяком на Нижний) они дали им право распоряжаться в удмуртской земле вдоль Чепцы.

5 версия. Татары на Вятке появились в середине 15 века вследствие зависимости от Казанского ханства.

6 версия. (Слободского краеведа С. Серкина.) Первоначально Чуршинская крепость, как и вся Вятская земля населённая угро-финнами, принадлежала булгарам. В конце 12 века городок был взят русскими. Это событие отражено в сообщении «Повести» под 1181 годом о взятии Чудского городка новгородцами. При этом булгары отступили, но недалеко, поселившись на 18 км восточнее в новой крепости на другом берегу Вятки (Верхнее Карино). Другими словами, по Вятке в этом месте прошла граница раздела владений между русскими и булгарами.

В пользу последней гипотезы вроде бы говорит близость некоторых дат: 1181 в «Повести», 1224 (первая княжеская могила в Карино) и появление археологических артефактов русского присутствия на Вятке в конце 12 века. Но есть серьёзные возражения. Во-первых, названные даты ненадёжны. Кроме того, новгородцы, а именно они по «Повести» взяли Болванку, не причисляли Вятку к своим владениям, по крайней мере, до конца 14 века. Да и булгары были мусульмане, а потому «болванов» ставить не могли. И самое главное, булгарских находок 10–12 веков на Чуршинском городище и его округе до сих пор не было обнаружено. Каринские татары о пребывании на Чурше их предков и оставлении ими этого городка ничего не помнят, но ведут свой род от булгар бежавших от войск Батыя.

Известно, что Чуршу ещё лет 200 назад почитали как место гибели вероятно близких им людей окрестные вотяки, под которыми в данном случае правильнее понимать не нынешних удмуртов проживающих в районе Карино, а потомков Вятских аборигенов, славяно-удмуртских метисов, в прошлом язычников. С точки зрения заезжих этнографов (и прочих «великороссов») вотяками в ту пору звались, чуть ли не все сельские обитатели Вятки (подобное мнение в частных разговорах существовало у москвичей ещё в 20 веке). Это отчасти справедливо, особенно если вспомнить о вотяках в окрестностях Слободского города упоминаемых в грамотах 16 века. Со временем большинство из них крестились и обрусели. Замечу, что подобное явление (добровольно-принудительной христианизации и русификации) в 16–18 веках происходило и среди Каринских татар, что видно по их именам того времени (Васил, Сенко и т. п.).

7 версия (историка М.Худякова). В пору разгрома Булгарского царства ханом Булат-Тимуром в 1391 году, с территории Арского поля (в верховьях речки Казанки) часть булгарских беженцев с группой зависимых от князей бесермян пришла на Чепцу и образовала поселение Карино.

8 версия. (Слободского краеведа С. Плёнкина.) В 1184 году в качестве пограничной фактории Владимирского княжества был основан Слободской город. В середине 13 века напротив его на левом берегу реки Вятки был основан административный центр Золотой Орды в Арской (Вотской) земле город Ар (Карино), «в котором на положении вассалов монголо-татар поселилась и часть булгарских феодалов». Арские же князья, по его мнению, появились в Карино в начале 14 века после соглашения князя Юрия и хана Узбека о разделе Вятской земли между Русью и Ордой (подтверждение договора 1181 года?). При этом собираемые в качестве дани меха поступали в Орду непосредственно из Слободского. Правда, неизвестно, на чём он основывает свои предположения.

8 версия. По предположению востоковеда Ш. Марджани, город Нократ-булгар находился на городище, расположенном в бассейне реки Ахтай (левый приток Камы). После разрушения города монголами уцелевшие люди могли уйти на Вятку и основать поселение Нократ-Карино.

9 версия. По мнению современного Ижевского историка В. Чуракова удмуртская общность сформировалась к концу 1 тысячелетия н. э. в низовьях р. Вятки, – к северу от линии Арск – Елабуга и к югу от р. Кильмезь. Переселение татар и удмуртов в низовья Чепцы он относит ко второй половине 15 века, когда Карабек получил от Московского князя грамоту на заселение Карино людьми, взятыми со стороны. По Чуракову родоначальник Арских князей Карабек (он же Шайх-Мансур) был выходцем из улуса Нункус Мангытского юрта (восточного соседа Казанского ханства). Согласно легенде в Каринском шеджере***, он бежал в Московию после ссоры с братьями. Около 1462 года (вскоре после очередного покорения Вятки) Иван Московский дал ему земли в Карино на условии несения воинской службы (и, вероятно, для противопоставления своевольным вятчанам). (Выбор места весьма примечателен – в непоредственной близости от Слободского города, предполагаемого нами центра Вяткой республики. Историк, кстати, считает, что окончательное подчинение Вятки Москве состоялось только в 40-х годах 16 века.)

Поселение стало зваться удмуртами Кара-гурт – поселение Кара. По-русски – Карино. Из жалованных грамот начала 16 века следует, что их владения были расширены вдоль всего течения Чепцы. При этом в грамоте 1510 года читаем: «Звати ему (князу Девятьяру) в те деревни к себе жити людей из зарубежья, а не из моей вотчины великого княжества». В грамоте 1542 года: «По сей нашей грамоте из Казанских мест Казанских людей, которые похотят вотяки и чуваша идти житии на Вятку на моё великого князя имя, и тем Арским князем тех Казанских людей вотяков и чуваш призывати вольно, за которого Арского князя жити, за тем и живёт». Этим фактом переманивания людей из Арской земли, он объясняет происхождение имени Арских князей.

Так было положено начало формированию территориальной группы удмуртов ватка (т.е. удмуртов, живших в Вятской земле; удмуртов-вятчан), которую составили выходцы с Нижней Вятки, принадлежавшие к родам Дурга, Сюра, Чабъя и Чола, расселившееся постепенно вдоль всей Чепцы. При этом вят – древнерусское «больше», вятший – большой, то есть Вятка – означает большая (великая) река.

Вместе с удмуртами на Вятку перешла и часть бесермян (в источниках чуваша).

Удмурты неоднократно жаловались, что татары насильно берут замуж их девок. Неслучайно появление в районе Карино удмуртского рода Бигра (бигер означает – булгар или татарин).

Каринские татары практиковали ксеногамию: брали в жёны (часто вторые и третьи) удмурток, но своих девок за удмуртов не выдавали. Существовало также право первой брачной ночи, когда удмуртская невеста 2–3 дня после свадьбы жила в доме знатного каринского татарина.

Заселение верховий Чепцы около двух столетий остававшихся практически пустыми (городки Иднакар и др. были окончательно заброшены в 14 веке) началось с началом 16 века. Заселялись они с двух сторон, от Карино и от Кильмези. Ещё Василий 3-й дал Каринским князьям Чепцу всю от устья до истока.

В 1582 году Иван Грозный пожаловал Багиша (сына Арского князя Явуша) Терсинской волостью, сюда перебрались и некоторые Каринские татары (и удмурты) в виду скудости жизни после лишения их земельных владений в 1588 году: после ликвидации угрозы со стороны Казани, удмуртские (и русские) деревни были выведены из-под власти Каринских татар. Уже на рубеже 16–17 веков территория расселения удмуртов практически не отличалась от современной.

При этом Чураков делает важную оговорку: «необходимо заметить, что небольшие группы удмуртов (купцы, полон и попросту мигранты) проживали, вероятно, на Вятке и ранее (конца 15 века). Во всяком случае, весьма правдоподобно выглядит отождествление сырьян (в сочинениях) Епифания Премудрого (ок. 1396 г.) с удмуртами Сырьянского стана(1557 г.), которые могли принадлежать к роду Сцръя с Нижней Вятки. Удмуртское население верхневятских Сыръянского и Лужановского станов (упоминаемое в вятских грамотах 16 века) находилось непосредственно на границе с теми Коми, значительное число которых в 16–17 вв. переселилось в Зюздинский край (северо-восток Вятской губернии) и Пермь Великую, оказавшись, таким образом, общей популяционной составляющей юго-западных коми-зырян и коми-пермяков».

Сырьянские и Лужанские вотяки попали в документы, а потому их существование приходится признать, чем слегка нарушить стройную картину нарисованную историком. Но ведь могли быть, и наверняка были, другие группы удмуртов жившие ранее 16 века в Слободе.

Для нас нет сомнений, что в северной части Вятской земли угро-финское (коми-пермяцкое) население проживало издавна. Возможно, оно не было в близком родстве с известными удмуртскими родами, но по внешности и языку с точки зрения пришедших сюда русских не отличалось от южных удмуртов. «Исчезновение» этого населения можно объяснить ассимиляцией, следы которой можно видеть в древних вятских могильниках и некоторых нынешних вятских (русских) фамилиях. Несколько сложнее вопрос с окрестностями Кирова и Никульчино. О проживании здесь в прошлом вотяков говорят предания вятских удмуртов и рассмотренные нами выше удмуртские топонимы. Чураков это никак не объясняет.

Вот мнение одного из главных современных авторитетов по многим вопросам Вятской истории и археологии Л. Макарова: «Постоянное татарское население появляется на Вятке, по-видимому, лишь вместе с Арскими князьями, не ранее середины 15 века, то есть после образования Казанского ханства. При этом оно сосредоточилось к востоку от Хлынова, – в междуречье Вятки и Чепцы вокруг Карино. Исследования этого района пока результатов не принесли. В то же время из источников хорошо известно, что вплоть до середины 16 века татары проживали в городах региона. Вероятным маркером (археологическим подтверждением) этого является «татарская» керамика, выявленная по материалам Казани, Москвы, Подмосковья, Чердыни и Вятки».

О татарах живших в 16 веке в Слободском городе известно из грамот 1522–58 годов, а также из описей начала 17 века. Но проживание это было ограничено по времени (в осадное время) и пространству (двор каринского татарина).**** О подобных фактах в других вятских городах того периода (помимо находок татарской керамики, происхождение которой можно объяснить проживание «нукратских булгар») ничего неизвестно. Недоказано (археологически) также проживание татар на Вятке (в Карино или где бы то ни было) ранее конца 15 века.

И здесь мы сталкиваемся с парадоксом. Появление татар на Вятке связывают с набегом Тохтымыша, а затем зависимости от Казани. Но археологические и другие данные говорят о присутствии татар (булгар) в вятских городах в 12–14 веках (городище Ковровы, Вятское, Орловское), затем тишина. Вновь татарские артефакты появляются не ранее середины 15 века. Первый период можно связать с зависимостью от Менгу Булгара. Второй – с Казанским царством. Вероятную уплату татарской дани в конце 14 – начале 15 века можно объяснить (как это было сделано выше) Московским взятием 1391 года.

Арские (Каринские) татары (князья) были уведены в Москву вместе с русскими вятчанами в 1489 году, но потом возвращены «на свои земли». Если сопоставить документальный факт проживания татар в Слободском городе в осадное время с уводом Арских князей в Москву, то вполне уместно предположить, что татары находились в Слободском городе во время осады его московским войском в 1489 году. Отсюда недоверие к ним. Это весьма важный для нас вывод.

Есть одно косвенное, подтверждение сказанного. Каринские татары называют реку Вятку и своё поселение на ней «Нухрат» или «Нохрат» (звуки татарского языка нельзя однозначно записать русскими буквами), что по-арабски вроде бы означает «серебро». Но вряд ли Каринские татары вкладывают в это название данный смысл, так как для обозначения серебра они используют иное слово. Тем более что в восточных исторических источниках (в отличие от русских) народ Нухрат не упоминается.

Сравнение чистой питьевой воды с серебром вполне допустимо и распространено, но считать таковой воду в реке Вятке даже в прошлом сомнительно. Связь такого названия можно искать с серебряными кладами времён расцвета Волжской Булгарии 9–10 веков, находимыми на Вятских берегах, но и это неубедительно. Называть Вятский край «серебряным» за то, что там серебряные монеты обменивались на меха? Более естественно предположить, что татары (булгары) называли своих северных соседей по наиболее известному для них народу, проживавшему на Вятке в ту пору, – пусть это будут гипотетические «нухратцы». Чередование «О» и «У» в топониме даёт основание считать, что в нём присутствуют оба эти звука, (тем более что Казанские татары зовут Вятку Наукрат-Идель). Если мягкие согласные звуки заменить твёрдыми, южное «А» – на северное «О», а звук «У» сопроводим близким по звучанию «В», то получим уже более знакомое для нас по летописям слово «Новуград». Таким образом, «Нухрат» это слегка видоизменённое, приспособленное к татарскому произношению, слово «Новгород», а «нухратцы» – это новгородцы, основавшие колонию на Нухрат-су – Новгородской реке Вятке.

Замечу, что в Московской грамоте 1540 года новоизбранным уголовным властям Слободского города предлагается преследовать разбойников, укрывающихся «даже и в Наугородской земле». В аналогичной Устюжской грамоте этого же года встречаем то же самое. Обратим внимание на форму «Наугородская» или как возможный вариант – «Науградская».*****

Нухратом булгары могли называть реку Вятку только после заселения её новгородцами. Это название перешло и на поселение в Карино. Такая трактовка свидетельствует о появлении татар на Вятке не ранее конца 12 века.

Москвичи, завоевавшие Вятку в конце 15 века, вероятно, догадывались о происхождении названия Нухрат от «Новград», которое с их точки зрения совершенно не подходило к татарскому поселению. Поэтому они присвоили ему нейтральное название «Карино», что на слух звучит как «Городино», крупное село.

Однако сказанное не отвергает возможность существования на Вятке в Арской (удмуртской) земле ещё до прихода новгородцев булгарского поселения под каким-то иным названием.

Вполне вероятно, что татары, как и другие народы, притекали на Вятку отдельными группами в течение многих лет или даже веков. Вспомним, что на небольшом пятачке земли скопилось четыре татарских княжеских фамилии. Это могло произойти не одномоментно, а постепенно на протяжении столетий.

Первая группа булгар могла попасть на Вятку в 13 веке. В «Повести», как уже цитировалось выше, при описании похода новгородцев упоминаются города на Чепце: «Шедши же вверх по Каме реце и сшедше на гору на страну ону и дошедши реки Чепцы и вниз по ней пловуще и пленяюще Остяцкие жилища и окруженныя земляными валами ратию вземлюще и обладающе ими…» Город Иднакар и другие как было сказано в главе «Пыль веков» перестали существовать в середине 13 века. Удмуртские историки винят в их гибели русских, а в доказательство приводят это самое место из вятской «Повести»! Но, во-первых, ушкуйников в 13 веке не было, а потому уж в чем – в чем, а в погроме Чепецких городов они никак не повинны. Во-вторых, хотя в «Повести» и говорится об угрозе для отяков со стороны Руси, но там же сказано, что оборона была достаточно сильна, чтобы обезопасится от этой угрозы: «построиша окопи и вали земляныя круг жилищ своих бояшася находу Руси». Вспомним, что русские в 1181 году не смогли взять Великого города Серебряных булгар. Кроме того, у городищ на Чепце нет окопов и валов вокруг жилищ, – валы и рвы только с напольной стороны.

Но главное то, что в середине 13 века население городков на средней Вятке было невелико, боеспособных мужчин (по оценке автора) не набралось бы и двух тысяч человек. Не надо забывать и о близких родственных связях выявленных между славянами и удмуртами в то время. Да и расстояние по рекам немалое, 180–280 км. Делить нечего. О набегах в середине 13 века на эти края со стороны Руси или Новгорода ничего неизвестно, – не до того было. Разумеется, новгородцы в поисках пушнины и данников заплывали в Каму, могли попасть и на Чепцу, но зачем им было громить города? С пустого места не возьмёшь прибыли. Кроме того, попасть на среднюю Вятку в обход Устюга гораздо проще по Вычегде и той же Кобре. Автор «Повести» видимо слышал о существовавших когда-то городах на верхней Чепце, и приписал их погром новгородцам (благое дело с его точки зрения).******

Вообще создается впечатление, что «национальные» столкновения на Вятке нарочито акцентируются в «Повести». Разумеется, какие-то споры и стычки неизбежно случались, но погромы целых городов могли устроить только пришельцы со стороны. В конце 14 века это были заволжские татары Тохтамыша и ушкуйники. Через сотню лет – разноплеменное московское войско. В середине 13 века это могли быть только монголо-татары.

В многонациональном государстве, каким являлась Волжская Булгария, правящим классом были булгары, – выходцы с предгорий Северного Кавказа, ранее жившие в пределах Хазарии и откочевавшие в 8 веке на Дунай и среднюю Волгу ввиду притеснений соседей. В устье Камы они создали государство со столицей Великий Булгар. Прибывающие сюда в это же время по Волге русы (новгородцы-хариджийцы) стали частью военных формирований этого государства.

В начале 10 века булгары приняли ислам, но своих подданных (мордву, марийцев, удмуртов, башкир и хариджийцев) к этому не принуждали. В начале 13 века разноплеменные отряды под водительством монголов начали атаковать южные границы Булгарии, но около 10 лет они безрезультатно осаждали построенные булгарами многокилометровые оборонительные валы. Только в 1236 году объединенному воинству потомков Чингисхана во главе с 14-ю царевичами (через год оно явится на Русь) удалось захватить большую часть ее городов. Население было в значительной части перебито, некоторые булгары пошли на сотрудничество с новой властью, есть сообщения о бегстве булгарских купцов во Владимирское княжество. Сопротивление народа Волжской Булгарии продолжалось, по крайней мере, до 1241 года (по булгарской летописи Нариман Тарихы до 1256 года).

Города в верховьях Чепцы явно входили в сферу влияния Волжской Булгарии. Наверняка в них присутствовали представители этого сильного и богатого государства, по крайней мере, в качестве скупщиков пушнины. В верховьях Чепцы у д. Гордино (Гурья-кала, Удмуртия, Глазов) есть булгарский могильник, самое раннее погребение датируется 1323 годом. С булгарами связывают и другие Чепецкие памятники: могильник Бигер-шай у городища Иднакар. Можно предположить, что Иднакар в пору своего расцвета был центром Арской земли, управляемой Арскими князьями болгарского происхождения. До берегов Чепцы монголы добрались не сразу. О бегстве предков от отрядов Батыя в 1250-х годах рассказывают устные предания Каринских татар.

Поселений славян на Вятке монгольское нашествие также коснулось. Сюда шёл приток русских беженцев, в том числе и с низовий Камы, которые в свою очеред заселялись южными булгарами. В конце 13 века, когда на Вятке (Моломе) скопилось значительное население здесь появился центр самостоятельной власти – Вятская республика, – отчасти контролируемая татарскими ханами и их марионетками из числа русских и булгарских князей. К востоку и к югу от этой территории – в Арской земле – распоряжались булгары.

Трудно сказать, являются ли Каринские татары и удмурты (хотя бы отчасти) потомками жителей городов на Чепце. Подтвердить эту гипотезу может обнаружение преемственности Иднакару поселения татар в Карино, а также происхождение хотя бы части каринцев от булгар (сувар).

Возможно, что первые кипчаки появились на берегах Чепцы несколько иначе. Известно, что ещё до вторжения монголов в центральную Булгарию сюда бежали кочевые тюрки с южных степных окраин Булгарии. Вполне понятно, что им отвели место для проживания в малозаселённом северном междуречье Вятки и Чепцы.

Вторую группу прибывших на Вятку Арских князей можно связать со временем установления власти Орды при мусульманине Узбеке. Именно в это время на Чепце появляются богатые мусульманские надгробия.

Третья группа могла появиться в 1391 году. По изучению распространения топонимов на правобережье Вятки обнаружился регион присутствия татар в прошлом: на притоке Моломы реке Вочка (Тохтино). Можно предположить, что тохтинские татары являются потомками татар бежавших с левобережья Волги от войск эмира в 1391 году. Исходя из сказанного в предыдущих главах, они примкнули к отступающему через Вятку войску Василия Дмитриевича Московского, а возможно и самого царя Тохтамыша. «Тимуровцы» перебили тогда в левобережном Поволжье много татар, а семьи степняков увели в плен. Вероятно, первоначально эти татары были оставлены московским правителем для обеспечения контроля важного пути вдоль Моломы, но в последствии перебрались в Карино.

Четвертую княжескую фамилию можно связать с появлением Казанского царства. Если прав Л. Макаров, это произошло не ранее середины 15 века, и таким образом, татары были присланы сюда для защиты интересов Казани и поддержки Вятчан в их противостоянии с Москвой. Так как уважаемый профессор придерживается традиционной концепции истории России, то он отодвигает время появления татарских поселений на Вятке за дату смерти Шемяки, сына формального владельца Вятки князя Юрия Дмитриевича. Хотя Василий Тёмный признал это право в договоре, но на деле после смерти Юрия пытался отобрать Вятку. Но если считать, что князь Юрий одновременно был и Казанским ханом Улу-Мухамметом, то прислать на Вятку в Арскую землю татар он мог сразу после образования своего ханства (дата этого события точно неизвестна, примерно в 1439 году, но не исключено, что много ранее).

Пятый Арский князь мог быть прислан на Вятку в 1462 году из Москвы (по Чуракову). Сыновья Улу-Мухаммета Касим и Юсуф перешли на службу Василию Тёмному в 1546 году. Касимовские князья владели северной частью Рязанского княжества.

Другими словами, каждый раз при смене власти на Вятку присылали нового татарского князя. Так появилось различение Каринских князей по четырём фамильным кланам (один из пяти названных мог пресечься). Разумеется, это всего лишь красивая догадка.

В заключение приведу цитату из работы А. Рева. «Надо лишь помнить, что если булгары, привыкшие к раздолью Арской степи, решились поселиться в тупичке Карино, значит, иного выбора у них не было. Значит, русские поселения на Вятке – Никулицыно, Подчуршино, Слободской – уже занимали прочные позиции. В таком случае заселение булгарами Карино обусловливалось каким-то договором. Вполне вероятно, что те пустили беженцев как в буферную зону, чтобы таким путем прикрыться от ожесточенных набегов черемис и воти. Как проходило вживание одного этноса между двух других – это тема самостоятельная. Важно помнить, что народная память не знает случаев военного столкновения каринцев с русскими, а вот о столкновениях с вотью свидетельства есть. В деревне Салтыки (8 км к востоку от Слободского и 10 км к северу от Карино и удмуртских сёл) по сей день стоит каменная часовенка в память об убиенных в сражении, к ней еще в довоенное время в летние дни стекался народ со всей округи – почтить память предков».*******

Прокомментировать этот пассаж можно так. Судя по распространению топонимов, именно новгородцы вклинились в Арскую (вотскую) землю с севера от района Нагорска. Противостояли им чудь и вотяки (коренное население), но никак не Каринские татары, которые, в таком случае, не являлись властной силой.

В заключение темы позволю себе некоторое обобщение, более философское, нежели практическое. Понятно желание многих татар (в том числе Казанских и Каринских) отмежеваться от родства с «монголо-татарскими захватчиками», как их называет наша официальная историческая наука вот уже несколько веков. «По свидетельству Сигизмунда Герберштейна, ещё в первой половине 16 в. казанские татары предпочитали называться besermani. Более того, многие казанские татары до самого конца 19 в. считали название татары обидным, предпочитая именовать себя казанцами, булгарами и, в частности, мусульманами».(С. Белых)

Родоплеменная принадлежность татар могла заметно отличаться (кипчаки, монголы, северокавказцы, различные булгары, крымцы, казанцы), среди них выделялись князья, часть татар была христианами, часть – городскими жителями. При изучении истории надо всегда помнить о непрерывном и неизбежном видоизменении этносов и отдельных их анклавов под внешними и внутренними воздействиями. Кроме того, о реальном ходе исторического и этногенетического процессов мы еще очень мало знаем.

Татары, как и другие народы, пришедшие на Вятку, застали здесь уже достаточно сложившиеся местные предгосударственные образования. Вследствие малонаселенности края, найти свободное место не представляло труда, но дальше было необходимо вписаться в структуру местной экономики, найти в ней свою нишу для существования и получить дальнейшее развитие.

Население Вятских городов после 1489 года претерпело изменения: часть была выведена отсюда в Московию, часть, вероятно, бежала на все четыре стороны, а часть погибла. При этом заметное число потомков новгородцев все-таки сохранилась на Вятке и при московском режиме 16 века. Известно об участии вятчан в эти годы в военных речных походах в составе московского войска, а также о бунтах и разбойных акциях местного населения. Сопротивление царской власти продолжалось.

Вполне понятно, что для подавления бунтов всегда использовались этнические различия. Татары, прирожденные воины-конники, основа войска Москвы того времени, подходили и для выполнения полицейских функций. Подобная практика была повсеместной в России 15–16 веков, позже эту работу выполняли казаки, – по многим приметам обрусевшие степняки-ордынцы. В городах России размещались наместники с гарнизонами, заметная часть которых, вероятно, состояла из татар (вряд ли у нас это были Каринские татары). По большому счету это был режим «оккупационного правления» характерный для всей России того времени. Постоянное размещение массы татарского войска среди обычного населения привело в течение 16 века к постепенному снижению его боеготовности, – это отмечает историк Соловьев. Значительная часть городских татар в течение 17–18 веков обрусела и слилась с остальной массой горожан. Со временем военизированные татарские поселения на Вятке превратились в обычные сельские, а князья вместе с воинской обязанностью лишились и властных полномочий. Одновременно с этим на Вятке появляется казачество. Оговорюсь, многое из высказанного носит предположительный характер.

Примечание*. Обратим внимание: название тотема «Сандал» перекликается с гидронимом «Сандаловка», а клич «Арнав» вероятно имеет корень АР.

Примечание**. Вот что пишет Белых С. «Будучи близки удмуртам по языку и проживая по соседству с северными удмуртами, бесермяне, тем не менее, никогда себя с удмуртами не отождествляли и вплоть до 1930-х гг. официально считались особой народностью. Согласно Всесоюзной переписи населения 1926 г., в СССР на тот момент проживало более 10 тыс. бесермян. Позднее бесермяне были провозглашены особой субэтнической группой удмуртского народа и лишь в 1993 г. специальным постановлением Верховного Совета Удмуртской Республики вновь были признаны самостоятельной национальностью. Всероссийской переписью 2002 г. выявлено 3 тыс. представителей этого народа.

Не позднее второй половины 15 в. предки чепецких татар, возглавляемые арскими татарскими князьями, переселились из района Арска в бассейн р. Чепцы, где их новым центром стало с. Карино. Следует полагать, что при этом переселении арских князей сопровождало и подвластное им население, среди которого, помимо собственно татар, были и южноудмуртские группы (предки бесермян). Не случайно, поэтому наречие бесермян, давно живущих среди северных удмуртов, по многим своим отличительным особенностям сближается с южноудмуртскими диалектами, носители которых до сих пор живут в отдельных районах Заказанья.

Уже в первой половине 16 в. среди подчиненного каринским князьям населения наряду с арянами (видимо – предки чепецких татар, выходцы из Арской земли), вотяками (северные удмурты), русскими документами упоминаются чуваша или чуваша арские. Активные связи, которые каринские татары (а через них – и бесермяне) поддерживали с Казанью и окрестными землями, должны были весьма способствовать долгому сохранению среди бесермян и их соседей исторической памяти о южном, заказанском, «бесерменском» происхождении этого народа».

Примечание***. В виду важности сказанного позволю себе привести отрывок из работы В. Чуракова.

«В решении этой проблемы руководящее значение имеют данные сохранившихся генеалогических росписей (тат. ш???р?(-л?р)) потомков каринских арских князей, которые в той или иной мере находят подтверждение в других исторических источниках. В этом отношении первостепенное значение мы отводим информации, содержащейся в вводной части одного из наиболее полных шеджере Кара-бека, копия которого, снятая в 1895 г. башкирским историком Р. Фахрутдиновым, хранится в настоящее время в архиве Санкт-Петербургского отделения Института Востоковедении, а также в родословных росписях, составленных на русском языке во исполнении вышеупомянутого указа Екатерины II от 1784 г., хранящихся в фондах Государственного архива Кировской области.

Итак, согласно родословным росписям, потомки каринских арских князей – составители шеджере – указывали в качестве своего родоначальника некоего Кара-бека сына Канбара. Кочевья последнего якобы располагались близ р. Ак Идель (Белая). Рассорившись, как говорится в вышеуказанном шеджере, со своими старшими братьями, Кара-бек прибыл «к Ивану Калите, старому Ивану, царю Ивану Васильевичу» (в тексте: «Калталы Иван, карт Иванга, сар Иван Вачилийг? килеп»), который и пожаловал его «Нукратской землей» (в тексте: «Нократ йирен бирг?н»). С последней потомки Кара-бека кормились и несли службу до князя Бичуры (в тексте: «Ул ярлыкап бирг?н ярлыкашны бабамыз Бичура бикк? тигр? в? ашаганлар») Вот, в общем-то, вся информация шеджере, относящаяся к обстоятельствам появления арских князей на Вятке, справедливость которой нам удастся подтвердить, если мы сможем обосновать реальность Кара-бека как исторического лица и правильно интерпритируем лаконичное сообщение шеджере об обстоятельствах его пожалования «Нукратской землей».

Косвенным подтверждением тому, что Кара-бек был вполне реальным человеком, помимо самих родословных росписей может служить удмуртское название центра вятских арских князей – Карино, которое удмурты называют Карагурт, т. е. ‘селение (гурт), основанное человеком по имени Кара’. Собственно удмуртскому названию указанного населенного пункта и обязана своим существованием его русская форма – Карино (ср. например: удм. Кычагурт ~ рус. Кычино, удм. Якшагурт ~ рус. Якшино и т. п.). В связи с этим, безусловно, следует признать беспочвенным стремление некоторых исследователей, игнорирующих наличие удмуртского варианта топонима, объяснить русское название отражением удмуртского кар-ин(ты) 'место городища'.

В свою очередь, татарское название селения – Нукрат – никоим образом не связано с персидским noqr? (серебро), как это хотелось бы видеть автору вводной части шеджере и некоторым ученым. Карино, расположенное в непосредственной близости от р. Вятки у каринских арских князей вполне естественно получило название от соответствующего гидронима (тат. Нукрат [йылгасы], буквально 'Новгород[ская река]').

Значительные затруднения в истолковании у исследователей вызвала фраза шеджере «пришел к Калталы Ивану, старому Ивану, царю Ивану Васильевичу», которая, в случае верной интерпретации, может служить прямым указанием времени перехода Кара-бека на русскую службу. В свое время, комментируя эту фразу М. А. Усманов посчитал, что здесь упомянуты имена Ивана I Калиты и Ивана IV Грозного. Из этого он сделал вывод, что поскольку одновременно обоим русским князьям Кара-бек служить не мог, то в приведенной фразе следует видеть «анахронизм», свидетельствующий о неоднократной смене «нукратскими князьями из татар» своей политической ориентации (переходе то на русскую, то на татарскую стороны).

Более определенно, ориентируясь главным образом на упоминание в шеджере прозвища Калталы (‘с мешком’), о переходе Кара-бека на русскую службу во времена правления великого князя Ивана I Калиты писал Р. Н. Степанов. С этим, впрочем, невозможно согласиться уже в силу того, что Кара-бек не мог жить в первой половине XIV в. Этот вывод следует из данных родословных, а также эпитафии Сейтяка Алисуфова – единственного каринского арского князя даты жизни и смерти которого нам известны – 1493-1553 (согласно эпитафии он умер в возрасте 60 лет в 960 г. х.). Если взять средний показатель сменяемости поколений в 30 лет, то окажется, что прадед (sic!) Сейтяка – Кара-бек мог жить лишь в пределах XV в. Кроме того, в тюркском мире прозвище Калталы, данное впервые великому князю Ивану I (до 1296 – 1340), закрепилось впоследствии, очевидно, и за его потомками. Так, в «Дафтар-и Чингиз-наме» Иван IV также именуется Джуан Калталы, следовательно, это родовое прозвище могло применяться и по отношению к еще одному великому князю, потомку Ивана I и одновременно сыну Василия – к Ивану III Васильевичу (1440-1505). На наш взгляд именно этот великий князь мог пожаловать Кара-бека землями близ Чепецкого устья.

Документально зафиксирован переход в середине XVI в. каринских арских князей на сторону князей Арска (например, “государев изменник” князь Явуш – правнук Кара-бека – был активным участником обороны Казани и Арской земли в период казанской войны 1552 г.). В последующем потомки Явуша, по каким-то причинам помилованного Иваном IV, получили поместья во многих селениях Казанского уезда. Крупнейшим пожалованием явилось закрепление в 1582 г. за князем Бегишем Яушевым сыном Терсинской волости (современный Агрызский р-н РТ)». Конец цитаты.

Как это можно прокомментировать? Если перевести прозвище «Кал-талы» как мешок с глазами, то возможным происхождением такого странного прозвища может быть пристрастие его носителей (и их приближённых) к сокрытию своих лиц под масками, – в простейшем случае это мешки с прорезями для глаз. Подобная практика наблюдалась при Иване Васильевиче 4-ом, в частности, во время карательных акций его опричников. В такой трактовке, вероятность участия Ивана Калиты в судьбе Каринских татар становиться более реальной. Замечу, что обычай одевать на голову мешок во время военных акций существовал у монголов ещё во времена молодого Чингисхана. Таким путём скрывали свои лица при неблаговидных разбойных набегах на соседей и родственников.

В шеджере были перечислены важнейшие моменты в истории Каринских князей: первое пожалование земель от Ивана 1-го Калиты, второе пожалование от Ивана 3-го Старого (в 1489 году он пожаловал Арских князей, отпустил в свои земли), и третье – от Ивана 4-го в 16 веке в период войны с Казанью (время составления данного документа и процветания Каринских князей). В таком раскладе гипотеза Чуракова о прибытии татар на Вятку в 1462 году повисает в воздухе. Тот факт, что помимо 16 века в Карино не обнаружено татарских каменных надгробий из дорогого привозного материала, говорит, что тамошние князья были достаточно богаты только в определённый период. Московские цари раздавали щедрые пожалования земель и деревень, так как были заинтересованы в их службе и верности в виду упорной борьбы с соседней Казанью. В этом отношении характерно зеркальное отображение Каринских топонимов к северу от Никульчино: Карино (Карагюрт) – Корюгино; Девятьярово – Девятьярово; Митюково – Митино; Кокорь – Кокори. Плюс, сопровождающие их вотские топонимы: Кассины, Семаки, Барамзы, Вотское.

Примечание****. В связи с этим можно вернуться к принадлежности сидячих погребений обнаруженных на древнем кладбище вблизи древнего Слободского города. Как известно, так у нас в прошлые времена (еще лет 40 назад) хоронили Каринские татары, что нехарактерно для мусульман коими они являются (в селе Карино до революции было 7 мечетей). Мусульмане кладут умерших в могилу (в гроб) без погребального инвентаря (допускаются чётки) горизонтально, головой на запад, но повёрнутой набок в сторону юга. При этом руки (в отличие от христиан) выпрямлены вдоль туловища, левая иногда слегка согнута. Сидячие захоронения встречаются среди близких к булгарам савиров, – один из крупных городов Волжской Булгарии звался Сувар. Известно также, что в Слободском городе в 16 веке проживали татары, но неясно, где они хоронили умерших. Замечу, археологических данных по Карино пока нет, татары (булгары) могли жить там и ранее 15 века. интересно сопоставить обряд сидячих захоронений существовавший у Каринских татар (и обнаруженный в Слободском могильнике) с подобными захоронениями в других местностях.

Вот, что пишут и Интернете. «Сидячие захоронения встречаются в основном в Водской земле (к северу от Новгорода). В X в. эта традиция вместе с варягами проникает из Скандинавии на Русь, где становится одним из вариантов погребального обряда социальной верхушки – собственно "руси" в узком смысле. Камеры в первом приближении отвечают минимальным требованиям христианской обрядности. Социально престижный обряд (камеры, в т.ч. с сидячими погребениями) приносится в сельские районы своего рода "новыми русскими" XI в., они приходят туда в качестве представитедей власти и новых "хозяев жизни" (квазикамера в Струйском разрушает незадолго до этого совершенное захоронение), при этом исполнители обряда подчас лишь приблизительно представляли, как принято хоронить в камерах. В большинстве регионов Руси рассматриваемая традиция остается маргинальной (напр., камера с сидячим погребением раскопана, по-видимому, в могильнике Эсьмоны III, однако сидячие погребения в этом районе немногочисленны), но в восточной части Новгородской земли она становится популярной. С конца XII в. сидячие погребения распространяются как на восток, в Костромское Поволжье, так и, особенно, на северо-запад, где на Ижорском плато представлены более чем полутысячей комплексов. Их распространение маркирует произошедший в XII в. отток населения из восточных районов Новгородской земли. Причины носят комплексный характер: климатический, хозяйственно-экологический (более чем столетняя интенсивная земледельческая эксплуатация долин при невозможности без удобрения навозом освоения малоплодородных песчанных и супесчаных водоразделов), военно-политический (установление границы между Новгородской и Владимирско-Суздальской землями).

Реконструируемое развитие в древнерусской культуре скандинавской по своему происхождению традиции сидячих погребений демонстрирует актуальность анализа роли камерных погребений в формировании обрядности древнерусских курганных могильников XI-XII вв. (например, динамики распространения ямных ингумаций). При этом существенно, что помимо Южной Руси, где значительная серия камер X и XI в. несомненна, камеры или квазикамеры XI или XI-XII вв. выявляются в сельских могильниках не только Поднепровья, но и Северо-Запада (Удрай, Рапти-Наволок, Струйское, Избрижье, Пекуново и др.)».

В связи со сказанным уместно напомнить следующее. Выше было высказано предположение об идентификации загадочных колбягов с булгарскими русами (колбеки – колынские беки?). Колбяги (кул-пинги, кульфинги) – исчезнувшее скандинавское племя, упомянуто в Русской правде рядом с варягами, точное местопребывание (вероятно, за пределами Киевской Руси и Новгородской земли) неизвестно. Некоторые связывают его с этнонимом Водь. По саге, Торольв встретил кюльфингов во время своего пер­вого торгово-даннического похода в Финнмарк. Кюльфинги, при­шедшие «с востока», занимались торговлей с местным населе­нием, «а кое-где – грабежами». Торольв уничтожает встре­тившихся на его пути конкурентов.

Таким образом, сидячие захоронения могут свидетельствовать о проживании у нас (и в Булгарии вообще) потомков скандинавов в 10–12 веках. Каринские князья, вероятно, переняли и надолго сохранили этот обычай в качестве символа знатности. Это говорит об их очень раннем появлении на Вятке, – вероятно, ещё в 13 веке.

Примечание*****. Подтверждение своей догадки автор нашёл в работах Ижевских историков, в частности В. Чуракова: «татарское название селения – Нукрат – никоим образом не связано с персидским noqr? ‘серебро’, как это хотелось бы видеть автору вводной части шеджере и некоторым ученым. Карино, расположенное в непосредственной близости от р. Вятки у каринских арских князей вполне естественно получило название от соответствующего гидронима, татарское Нукрат-йыл-гасы, буквально – Новгород-ская река».

Примечание******. После сказанного можно поставить под сомнение рассказ «Повести» о прибытии новгородцев на Вятку со стороны Чепцы и ещё раз вспомнить о северном варианте заселения русскими верховий Вятки, – по Летке или Кобре. (Эти две Кобры как два указующих перста!) Ушкуйники, разумеется, на своих лёгких судах могли плавать по рекам во всех направлениях, но простые люди добирались на среднюю Вятку пешком или на подручных плавсредствах по кратчайшему и безопасному пути. Новгородские топонимы в окрестностях Нагорска о чём-то говорят. Составитель «Повести» придумал такой сложный обходной путь по Каме и Чепце (через многокилометровый волок), для того чтобы избавиться от неприятного для него упоминания о языческой крепости Чурше, ведь если плыть по Вятке сверху, то невозможно её не увидеть. Проплывая же (мысленно) от устья Чепцы к Никуличу, это нехорошее место можно проигнорировать и с чистой совестью выбросить из Вятской истории.

Примечание*******. «В вятской краеведческой литературе в 1870 годах указывалось еще одно столкновение русских с удмуртами (другие – Волково, Гарь Студёная и на Вятском городище), происшедшее будто бы в 7-ми верстах от г. Слободского. На 7 версте по дороге к Каю от г. Слободского стоит старая часовня; предание говорит, что построена она над убитыми новгородцами, павшими в борьбе с вотяками, обитателями этой местности. В семик и Дмитриевскую субботу окрестные русские служат панихиды над убитыми, но вотяки – жители ближайшего к этой часовне Кругловского прихода, никогда не принимают участия в богослужении, хотя и давно крещены». (Историк Луппов.) Подобное отношение вотяков не является свидетельством их агрессивного отношения к русским в прошлом. Возможно, они прибыли на Вятку (например, были вывезены с юга Арскими князьями в 15–16 веках) много позже случившегося события, а потому были к нему равнодушны. Напомню, нужно иметь в виду различие нынешних Слободских вотяков-удмуртов с летописными отяками 12–14 веков. Заметим также, что в Семик в Котельниче поминают павших в битве новгородцев и устюжан.

 

8. Разговор о датах

О дате основания того или иного города среди краеведов и историков часто идут споры, вопрос этот обычно приобретает политическую окраску и решается соответствующим образом. Попробуем разобраться в данном вопросе с максимально возможной объективностью.

Прежде всего, необходимо помнить, что почти всегда города (укреплённые поселения, центры власти) основываются на месте уже существовавших ранее поселений. Часто эти первоначальные городки принадлежали другим народам и потому носили иные названия, или находились на некотором удалении от нового города. Поэтому почти всегда встает вопрос, – что считать за дату основания данного города?

По общей практике отсчет ведут от даты начала строительства укреплений города или, если повезёт, от первого упоминания в письменных источниках, при условии, что есть археологические подтверждения этому. А также при условии, что допустимо считать этих строителей и жителей своими предками. На ученом языке это называется преемственность этнокультурной традиции.

Рассмотрим несколько примеров. Советский, а ныне российский, так и не переименованный город Калининград является продолжением древнего немецкого Кенигсберга. Однако в советское время он вел отсчет своего основания с 1945 года.

Санкт-Петербург недавно отпраздновал 300-летие, но шведский город-крепость на этом месте в устье Невы существовал задолго до того, а еще раньше здесь было новгородское поселение.

Шведов и немцев у нас своими не считают, да и Калининград и Питер не похожи на города существовавшие, на их месте ранее. Поэтому отсчет основания от «русского» поселения, казалось бы, оправдан. Но вот последние годы жители Калининграда, в связи с открытием границ и некоторым отдалением от «Большой земли», ощутили себя в центре Европы, и стали вести отсчет основания своего города от времен немецкого «Города Королей».

В связи с обсуждаемой темой напомню весьма примечательное празднование «1000-летии Казани» в 2005 году. Первые упоминания в русских летописях о городе Казани относятся к рубежу 14–15 веков. Есть спорные упоминания и под более ранними годами. Речь идет о Новой Казани, Старая Казань (Иски Казан) находилась выше по реке Казанке в 50 км. Путаница возникает также при отождествлении нынешней Казань с городом Кашан на Каме. Советские историки склонялись к дате «1401 год». 600-летие города Казани отмечалось совсем недавно в 2001 году. Появившаяся в издании 1993 года Булгарская летопись заставила по-новому взглянуть на многие события прошлого, в том числе на даты основания городов. И вот неугомонные казанские краеведы в историческом центре города буквально откопали остатки древних крепостных сооружений и собрали среди них кое-какие археологические находки, в том числе редкую золотую чешскую монету конца 10 века. Хотя в ту пору городок этот вряд ли имел нынешнее название, да и вообще о нем ничего неизвестно, и уж конечно жили в нём не татары и не татарки, а, скорее всего, черные булгары, это не остановило желание властей и казанских патриотов отпраздновать с помпой 1000-летие города. (Кстати, среди казанских историков и этнографов идут вечные споры о том, кто является предками нынешних казанских татар: волжские булгары или монголо-татары?*) Словом, было бы желание и средства, а повод попраздновать, всегда найдётся.

В общем, волюнтаризм в этом вопросе налицо. Таким образом, в основе ощущения преемственности в заметной степени лежит политическая современность.

И все-таки, в основе научного подхода к отысканию даты основания городов должен лежать принцип этнокультурной традиции. Проще говоря, кого из прежних жителей данного поселения мы готовы считать своими предками, то есть близкими нам по культуре и генам.

В нашем случае можно видеть три заметных рубежа: приход на Вятку, заселённую финно-угорскими и пермскими аборигенами, славяно-русов в 12–13 веках, появление ушкуйников-новгородцев в конце 14, и завоевание Москвой в конце 15 века. Таким образом, вопрос сузится до такого: когда произошла коренная смена культур на Вятке: в конце 12 века, в 1380 или в 1489 годах? То есть, кого нужно считать нашими предками: славяно-вотских метисов 12–13 веков, новгородских ушкуйников, или московских великороссов. Если стоять на позициях официальной истории, то различия между ними были минимальны или даже вообще отсутствовали. Но так ли это на самом деле?

Вернемся к нашим баранам. Так как славяне были язычниками и к тому же, по всей видимости, при жизни на Вятке они заметно обудмуртились, это сразу отдаляет их от русских людей, которые без христианской культуры были немыслимы (вспомним о борьбе новгородцев с аборигенами, среди которых, судя по археологии, были не только черемисы и вотяки). Таким образом, считать племя «ватка» и чудь своими предками по располагаемым сведениям (вернее их отсутствием) мы, казалось бы, не можем. Но с другой стороны, вся история «христианизации» язычников выглядит при ближайшем рассмотрении чередой компромисов, в ходе которых старые боги заменялись (подменялись) новыми святыми. Поэтому языческая обрядность сохраняется в церковном и светском быту до сих пор.

Смена политической и этнокультурной обстановки с точки зрения археологии сопровождается изменениями в характере поселений (прежде всего городов): часто они меняют местоположение и названия, приобретают новые укрепления и другие строения, прежние поселения становятся второстепенными или превращаются в заброшенные городища. На Вятке после 1489 года так и случилось: Никулицын город выродился в маленькое село Никульчино, но зато вырос город Хлынов; со Слободским городом также произошла постепенная метаморфоза, он долго менял названия.

Как мы помним, при случайных раскопках вблизи Слободского кремля находили предметы быта характерные для новгородцев. Кроме того, видимо, после событий 1489 года здесь сохранилось значительное количество прежнего населения, хотя в целом население вятских городов заметно изменилось: вместо вольных ушкуйников в них стали жить присланные издалека чиновники и другие служилые люди, духовенство, новое купечество, а в посаде – мелкие ремесленники и крестьяне. При этом, однако, сохранялись прежние культовые предпочтения. Особенно важно в этом плане наименование древнейших Слободских и Шестаковских церквей – Никольская и Михайловская. При этом можно заметить появление культа новых святых, Прокопий Устюжский, Макарий Московский.

Расположенная на Слободском городище Екатерининская церковь уходит в седую древность, но о времени её появления ничего неизвестно. С этой христианской святой не всё так просто. Во-первых, она выпадает из стройного пантеона почитаемых ушкуйниками сильных мужских святых. Во-вторых, известно, что церкви св. Екатерины пользовались некоторым расположением мусульман. По словам Слободского краеведа С. Плёнкина, «церкви и приходы, посвящённые Екатерине, независимо от места их расположения, пользовались неприкосновенностью со стороны мусульман, поскольку имели охранную грамоту от самого пророка Мухаммеда, которая была получена ещё в период арабских завоеваний». Эти факты говорят об особой судьбе Екатерининской церкви в Слободском городе. Её появление явно не связано напрямую с ушкуйниками. Не было Екатерининской церкви и в Хлынове-Вятке в 16–17 веках. По догадке высказанной в «ТРИ» храмы в Московии 14–16 веков могли быть приспособлены для христианских и мусульманских молений одновременно. Свидетельство тому их двойная символика, – крест с полумесяцем, – характерная для части русских церквей 16 века. Пока можно лишь предположить, что Екатерининскую церковь посещали Каринские татары-мусульмане, жившие в Слободском городе в осадное время.

Екатерининская церковь

Церкви в Волково и Никульчино в 16 веке, вероятно, изменили свои названия. В Хлынове-Вятке раньше появляется Прокопий Устюжский и лишь потом Николай Чудотворец. В целом эти наблюдения говорят о частичном изменении номенклатуры Вятских святых, а, следовательно, и основ культуры народа. Одновременно появляется и характерное для московского варианта православия наречение храмов в честь Богородицы, Иоанна и Василия.

Об устюжанах проживавших в Слободском городе сведений нет, зато устюжские топонимы встречаются в районе Шестаково. В Вятке же они, вероятно, заняли не только слободу Дымково. Напомню, по исследованию топонимов, в 15 веке и позже в окрестностях с. Волково и Слободского проживало много переселенцев с Двины и смежных с ней земель.

Однако в целом, хотя после 1489 года на Вятке в значительной степени сменилось население городов, и, безусловно, постепенно видоизменялась (по московскому образцу), обрядность, резкой смены этнокультурной традиции (по крайней мере, в Слободе) не произошло.

В этом плане 1917 год в чём-то даже более глобально изменил жизнь. В обоих случаях произошли ликвидации прежней элиты и отчасти культуры, смена государственной идеологии, началась масштабная метисация и формирование новой общности «советских людей» и советского «новояза». (Вятский говор свидетельствует о сохранении языковой традиции с 15 века до наших дней, но последние десятилетия он стал нивелироваться, и переживёт ли 21 век, – неизвестно.) В календарях начался даже новый отсчет лет – от «великой октябрьской» и т. д. Но процесс этот не завершился, 17 лет назад началась болезненная «десоветизация», «возвращение к истокам» (только вот каким?). В нынешний период нашей истории мы стоим как витязь на распутье: Советский гимн, двухголовый Ордынский орёл, Красный флаг, Белый триколор, и Великая Путаница в головах.

Ввиду всего сказанного можно заключить, что празднование 500-летия города в 2005 году было достаточно оправдано, если учесть коренное переустройство всей жизни, произошедшее на Вятке после 1489 года. По-существу, это было несколько запоздалое празднование (со слезами на глазах) присоединения Вятской земли к Московскому царству, бывшее сродни советскому празднику «7 ноября».

Итак, в 1489 году произошла смена власти, но не смена основной массы населения и культуры, а потому отсчет основания Слободского нужно начинать со времён Вятской республики. Появление ушкуйников и начал Новгородской демократии примерно в 1380 году во многом схоже (смена власти и отчасти населения городов и верований), а потому в поисках истоков нужно уходить глубже. Прекрасной датой может быть первое упоминание Слободского города (в форме Колын-кала) в Булгарской летописи под 1278 годом. Нынче исполнилось ровно 730 лет.

Ещё раз повторю, абсолютно достоверных сведений о датах основания вятских городков пока нет. Одних архивных разысканий тут недостаточно. Ответы на многие обсуждаемые вопросы могут дать только современные научные и археологические исследования, проводимые в комплексе с переосмыслением всей истории России. А до той поры основополагающие даты истории отдельных городов будут диктоваться сиюминутными политическими запросами. Если наша администрация в недалёком будущем восгорит желанием устроить Большой сабантуй и согласится принять 1396-ой год за дату основания нашего города, – слава Богу! Только вот следующего юбилея (625-летия) придётся подождать до 2021 года. В случае особого нетерпения можно приблизить празднование: 630 лет от прибытия новгородцев на Вятку по версии автора будет в 2011 году.

Вполне понятное желание увеличить возраст нашего города при некоторых условиях можно удовлетворить. Как мы выяснили, вопрос о дате основания любого города упирается в некую презумпцию. Мы посчитали своими предками (не столько генетическими, сколь культурными и духовными) население слобод ушкуйников 14–15 веков. А какое отношение имеем мы русам-новгородцам появившимся на Вятке еще в 12 веке, если не раньше?

Взятие Чудского города можно связать с походом 1181 года, этот город можно принять за первый Колын упомянутый в Булгарской летописи под 1150 годом. Однако тут мы сталкиваемся с упрямыми фактами: население округи составляли язычники-вотяки, а на самой горе жили приверженцы ислама. Последние, нукратские булгары, были, вероятно, смесью булгар и русов-новгородцев. Можно, конечно, положить, что «чужие» были изгнаны и в крепости воцарилось православие, но полной уверенности в этом нет.

Не говорю уж о предках удмуртов и других финно-угорских народов, живших в наших краях 1000 лет назад. А ведь во многих слобожанах, со всеми основаниями считающих себя русскими, течет, отчасти, кровь аборигенов этих мест. Нужно к тому же помнить, что вполне вероятно, нынешние вятские люди являются хотя бы в небольшой степени носителями генов древних вятичей.

Поэтому если считать, что первый городок вятчан был на «прекрасной первомайской горе» (находящейся ныне в черте г. Слободского), и если принять, что случилось это (как сказано в «Повести») в 1181 году, то с полным правом, наступив на любимую мозоль, можно отнять символическое «первородство» у кировчан. Предчувствую, им это жутко не понравится. Уж если кировчане без тени сомнения ведут начало своего города от погрома Чудского городка, находящегося за десятки километров от них на другом берегу Вятки, то слобожанам, за 15 минут легко добирающимся на городском автобусе к самому подножию Чуршинского городища, сам Бог велел взять за начало отсчета своей истории построение этой древнейшей вятской крепости. Только вот 830-летие её основания придётся праздновать на Прекрасной горе, а там аура соответствующая, языческая, что плохо сочетается с современными веяниями в духовной сфере, хоть утыкай всю Гору крестами.**

О древности непосредственно Слободского города говорят высказанные выше предположения. Слободской город (Коллога) и Карино существовали уже во времена Калиты. Через них проходил древний Сибирский тракт, по которому в обход неспокойных южных степей проходила караванная тропа из Устюга (Гледена–Голдана) в Кара-Корум, здесь происходила переправа через Вятку и передача ценностей татарам (монголам). Подобные данническо-торговые операции в районе Слободского и Карино могли происходить и во времена Казанского ханства и Вятской республики. (Представленная версия в основном совпадает с высказанной недавно в местной печати С. Серкиным, а потому оставляю приоритет за ним.)

Примечание*. В ТРИ отвечается, что в создании государства (системы удержания власти и порядка на определённой территории) участвует некоторая группа (партия, секта, орден, часто выходцы из другого этноса или просто разноплемённая банда), становящаяся (если получится) правящей элитой. Эта группа людей вооружённая некой «новой и прогрессивной» идеей (религиозно-философской, социального переустройства, национально-рассовой исключительности и т. п.) занимается реорганизацией общества людей на захваченной в результате революционной борьбы территории: уничтожает противников (явных, бывших, потенциальных и даже мнимых), поощряет сотрудничающих, переселяет народ из одной части в другую, то есть, занимается искусственным отбором в результате которого спустя примерно 100–200 лет появляется требуемый для данных условий народ. На первых порах очень помогает подходящая идеология, обычно это адаптированная для массового применения изначальная революционная идея. Спустя какое-то время в неё уже мало кто верит, но дело сделано. Созданный таким образом новый этнос (народ) обычно получает одно из названий этой группы (татары, русские, булгары, советские, россияне). Понятно, что спор о том, кто мы – чисто идеалогический. Разумеется, власть обычно идёт по пути наименьшего сопротивления. Иногда ей выгодно самой сменить имя, язык и верования. Ну, а «историю государства» всегда можно написать и переписать хоть двадцать раз. Какие-то гены от людей власти передаются народу, но обычно немного, социальные границы сохраняются дольше других. Когда происходит смена власти, изгнание (отстранение, уничтожение) старой правящей элиты и замена её новой, (в прошлые века часто другого этнического типа), может произойти смена имени народа.

Примечание**. Нужно отметить, что двоеверие, существовавшее в 12–18 веках, сохраняется до сих пор (в Советский период – троеверие). Кроме того, надо учитывать метисацию прибывающих на Вятку русских с местным аборигенным населением на протяжении всех веков Вятской истории. Если когда-нибудь Российская империя даже в ее нынешнем усеченном виде перестанет существовать, и русский суперэтнос распадется на части (как это произошло на наших глазах с советским суперэтносом), то наши потомки могут поискать свои древние корни и повести отсчет культурной традиции от них. Попытки подобного исторического «припоминания» уже наблюдаются, но пока в качестве курьезных маскарадов с псевдоязыческими радениями: славяно-русская языческая культура хотя и глубоко сидит в нас, но с трудом отделяется от позднейших христианских и прочих влияний. В этом отношении проще удмуртам. Они не подверглись столь глубокой русификации, более или менее сохранили язык, племенные предания, национальный костюм, культовую обрядность и обычаи.

Примечание***.Слободскими краеведами ныне широко обсуждается гипотеза о вятских корнях иконописца Андрея Рублёва. Хотя в качестве доказательств этого предлагаются достаточно туманные аргументы (распространённость фамилии Рублёв среди Слободских удмуртов, схожесть внешности ликов святых на Рублёвских творениях с с вятскими аборигенами и т. п.), автору она не кажется невозможной, но трудно доказуемой. Личность художника давно привлекает к себе внимание исследователей, а потому вряд ли удастся отыскать что-то новое в его биографии. Кроме того, источники той поры существуют лишь в поздних списках, многократно исправленных и даже фальсифицированных. Более или менее подлинные документы, если они вообще существуют, хранятся за семью печатями и выдаются «проверенным» историкам в час по чайной ложке.

От себя могу добавить следующее. Миссионерская деятельность Стефана держалась в Перми исключительно на его личном авторитете и энергии, которая со временем, в силу неизбежного дряхления непримиримого борца с язычеством, убывала. Поэтому поспешный, среди зимы 1396-го года, переезд его в Москву более походил на бегство от своей неверной паствы. Следует также помнить о грозном походе Тамерлана на Сарай и Москву летом 1395-го года. К зиме весть об этом весьма значимом для государства и русской церкви событии могла дойти до Перми и каким-то образом подвигнуть епископа к спешному отъезду в столицу (возможно, что помимо крупного выкупа эмир принудил Машкав-Кырым сделать серьезные уступки в пользу ислама, смотрите работу «Тайна русской истории»). Все названные обстоятельства говорят против посещения уже вероятно больным и престарелым Стефаном в этот период Вятки.

Выше было высказано предположение о первом приеде Стефана в Слободу ещё в 1381 году. Вероятно, он бывал здесь неоднократно и не обязательно проездом.

Личность Андрея Рублева весьма загалочна и едва проступает в документах. Известны только два прижизненных упоминания о нём, да и то относящиеся к последним 30 годам его жизни. При этом имя художника стоит последним при перечислении работавших иконописцев, что наводит на мысли о позднем добавлении.

Известно, что Рублёв был иноком Спасо-Андронникова монастыря. Когда в его алтаре не так давно были найдены два скелета монахов 50 и 70 лет, и по следам реактивов в их костях было предположено, что это были иконописцы, сразу возникла версия о захоронении здесь именно почитаемого Рублёва. Однако это предположение весьма спорно.

Не всё ладно и с известными работами, приписываемыми кисти художника. Ранее считалось, что ему принадлежат росписи Благовещенского собора в Москве, но по найденной в 1980-х годах рукописи, выяснилось, что собор сгорел в 1447 году, нынешние росписи были сделаны в 16 веке. На сегодня лишь очень плохо сохранившиеся росписи Успенского собора во Владимире могут считаться работой Рублёва, да и то в соавторстве с другим иконописцем, – Данилой Иконником. Вдобавок к этому, есть мнение, что в 1408 году, когда происходили работы, Рублёва во Владимире уже не было.

На счёт самой знаменитой Рублёвской иконы – Троицы из иконостаса Троице-Сергиевой лавры. Её авторство подтверждено только авторитетом Ивана Грозного, когда в ходе обсуждения на Стоглавом соборе был утверждён канон этого сюжета: писать как у Рублёва! После этого монаршего повеления, вероятно, иконописца и подняли на щит. На изображении один из трёх ангелов ясно показывает два выпрямленных пальца, – символ двоеперсного Арианского знамения. В Московии 15–16 веков произошёл отход от канонов греческого православия. Когда в 1904 году этот шедевр впервые расчистили от поздних подмалёвок, церковники приказали снова записать еретическое изображение.

Что касается возможного существования на Слободской земле ранних ученических работ Рублёва (вообще что-либо от 14–15 веков), то они если и были, то в период гонения на старообрядцев сохраниться могли лишь в запасниках Слободских церквей (хороший вопрос: были ли новгородцы 14–15 веков такими же «старообрядцами», как и москвичи?). Достаточно бурные и трагические события Российской истории внесли неизбежную сумятицу, и отыскать ныне «на чердаках» что-либо похожее на 14-ый век совершенно невероятно. Впрочем, что-то от крупных росписей иконостасов той поры новгородско-вятской школы всё-таки могло уцелеть. Лет 25 назад в левом приделе Екатерининской церкви автор видел две иконы (размером примерно 70 на 50 см) напоминающие известные образцы «Рублёвской школы» 15-го века. Где они сейчас?

 

9. Дополнение о Мамаевой войне

Существует неопубликованный пока булгарский летописный свод «Нариман тарихы» (НТ). Выдержки из него содержаться в работе – Бегунов Ю.К., Ф.Г.-Х.Нурутдинов КУЛИКОВСКАЯ БИТВА В СВЕТЕ БУЛГАРСКИХ ИСТОЧНИКОВ: ОТВЕТ РУСТАМУ НАБИЕВУ ( bulgarizdat.ru © Шайхутдинов Р.Н., Насибулин Р.Я.) По словам автора, в 30-х годах этот свод постигла та же участь, что и свод Джагфара, а составленный тогда же русский перевод свода сохранился в той же семье последнего владельца и издателя «Джагфар тарихы» (ДТ) Ф.Г.-Х. Нурутдинова.

По НТ к северу от нижней Камы существовало отдельное булгарское государство Булгар аль-Харидж или Менгу-Булгар (Внешняя булгария) с центром в Казани (в него входили Арская земля. Вятка, Кама и Печора). Менгу-Булгар оказал монголам такое сопротивление, что они не смогли установить над ним полный контроль: «отряды булгар, получив в Мэнгу-Булгаре выучку и оружие, отправлялись сражаться против монголов на всем пространстве от Днепра до Прибайкалья. Проезжавший в 1253-1255 гг. по этой территории посол французского короля Людовика IX монах Гильом де Рубрук отметил, что повсюду идет война», которая закончилась в 1257 году мирным договором, предусматривавшим выплату дани Сарайскому хану, но не Внешней, а Внутренней Булгарией (города Великий Булгар, Биляр и другие). Внешняя Булгария, таким образом, переуступала дань с Внутренней ради собственного спокойствия. «Выплата дани могла заменяться службой северных булгар (Мэнгу-Булгара) в армиях булгарских султанов. В войске булгарского султана Тохтамыша аль-Булгари (после 1380 года), состоявшем, в основном, из кочевых булгар-ногайцев, служило не менее 20 тыс. северных булгар. Правда, булгарские султаны Джелал-эд-дин (сын Тохтамыша, герой Грюнвальдской битвы) и Улуг-Мохаммед (приемный сын Джелал-эд-дина) отменили дань с Эчке-Булгара, почему булгары сохранили о них благодарную память».

«Государство татар (монгольских завоевателей), образованное Биркаем (ханом Берке) в 1257 году и поэтому получившее его имя «Барриятель Баракат», в 1357 году было уничтожено султаном Бердибеком (1357-1359), истребившим династию Батая (Батыя) и основавшим на месте «Барриятель Баракат» Булгарское царство . Это Булгарское царство, которое для отличия от Внешней Булгарии называлось «Сарайско-Булгарским» и «Кыпчако-Булгарским», особенно возвысилось при султане Тохтамыше (1380-1406), а просуществовало до 1437 года, вплоть до того момента, когда слилось с государством Мэнгу Булгар, или Булгар аль-Хариджем в одно Казанско-Булгарское царство сеид-эмиров из рода Ашрафидов».

Булгар аль-Харидж явно зависел от Мамая и Московии, здесь одно время сидел его ставленник Мамат-Салтан, который наверняка был одним из уцелевших после переворота в Сарае (в конце 1350-х годов) малолетних царевичей из рода Батыя и Узбека. Северные булгары в 1380 году выступили на стороне Мамая. Нетрудно видеть, что прилагательное «аль-харидж» (переводимое публикаторами НТ как «внешняя») по смыслу эквивалентен слову «Арта» (тыловая). То есть, государство Булгар аль-Харидж являлось продолжением древней Артании. Наши историки осторожно говорят о существовании отдельного Жукотинского княжества.

Кроме Казани здесь был город со схожим названием – Кашан, что, если вспомнить о его связях с русами, наводит на серьёзные размышления. Не случайно новгородцы на протяжении столетий упорно стремились в этот город. В ДТ новгородцы называются галидж-ийцами, что очень схоже с Харидж. Поэтому Булгар аль-Харидж правильнее перевести как Галиджийская (Новгородская) Булгария! То есть, управляли этой территорией известные нам Нукратские или Новгородские булгары. По крайней мере, часть их составляли Вятчане из Колына и других городов. (В подтверждение сказанного можно добавить следующее. Имя автора первой части ДТ – Гази Барадж – не характерно для булгарского языка. Если учесть, что в этом языке звук «В» отсутствовал и заменялся «Б», то имя можно прочесть как Гази Варяг.)

О дальнейших событиях, связанных с историей Великого Булгара, булгарский летописец-каракалпак Юсуф аль-Булгари пишет так: «После того, как султану Улуг-Мохаммеду не удалось воссоединить Булгарский султанат и Артан (Литву), он в сопровождении булгарских казаков с Шира (Дона), отправился в Великий Булгар и был там в 1438 году восторженно встречен жителями и гостями священного города, как сын Джелал-эд-дина и внук султана Тохтамыша. Сюда к нему немедленно прибыл Сеид-Эмир Жабык-Мохаммед, и они договорились о присоединении Булгарского султаната к Мэнгу-Булгару, который вновь после этого стал называться Булгарским царством и Великой Булгарией, а также Казанско-Булгарским царством… За присоединение к Мэнгу-Булгару Улуг-Мохаммед и его потомки получили титулы улугбеков Казанского иля, двор в Казани и право употреблять титул султана («царя») при общениях с иноземными правителями».

Перейдём теперь непосредственно к событиям 1380 года. (Далее цитата из работы Б. Ю.) В «Джагфар тарихы» Куликовская битва называется «Мамай сугэшэ» (можно переводить и как Мамаева битва и как Мамаева война), а в своде «Нариман тарихы» – еще и «Саснак сугэшэ» («Саснакская битва»). «Саснак» по булгарски значит «болотный кулик» и русское «Куликовская битва» – это перевод булгарского «Саснак сугэшэ». Мы говорим об этом с уверенностью потому, что русские летописцы ошибочно (по мнению Ф.Г.-Х. Нурутдинова) определяют Куликово поле как место битвы у современной реки Непрядвы, между тем, согласно сведениям «Нариман тарихы», основная часть Куликова поля располагалась между реками Саснак («Кулик»; современная Сосна) и Кызыл Мича («Красивый Дубняк или Дуб», современная Красивая Меча). И только края Саснак кыры («Куликова поля») немного заходили за эти реки. Так в «Нариман тарихы» говорится: «Саснак кыры начинается на правом берегу Саснак, а заканчивается на левом берегу реки Кызыл Мича».

Даиш Карачай аль-Булгари (автор свода «Нариман тарихы»1391г., продолженного в 1787г. Юсуфом аль-Булгари), считает, что Саснакское сражение было частью Мамаевой войны 1380г. и пишет о нем очень кратко. При описании Мамаевой войны Даиш опирался главным образом на устные и письменные рассказы участников этой войны.

«Наиболее интересными мне показались рассказы эмира Чулман-Булгара (Закамской Булгарии) Бахта-Мохаммеда и Сабана Халджи, а также сведения записок представителей рода Нарыковых – «Нарыг тарихы» («История Нарыка»)».

«Эмир Сабан Кашани сообщил мне мало существенного, видимо, опасаясь ухудшить свое положение…Суть рассказанного Бахта-Мохаммедом можно кратко изложить так: когда царю (Тохтамышу) стало известно о зловещем намерении Мамая напасть на столицу (Сарай) совместно со своими друзьями в Алане (из Алании), то он велел Газану Абдалу и Бахта-Мохаммеду оторвать от Мамая артанцев (литовцев), кортджакцев (москвитян), кисанцев (рязанцев), а Коч-Кумыку – кубанских алан-карачайцев. Прибыв к москаулыйцам (москалям), Бахта-Мухаммед увидел их приготовления к войне и сказал улубию ак-балынцев (великому князю Московскому): «Мы загородим Мамаю путь в Артан (Литовское великое княжество) и Кортджак (Московию). Если ты не поможешь, или станешь мешать, то мои булгары и туркмены перевернут в Ак-Балыне (Северо-Восточной Руси) все вверх ногами!» А Газан так сказал беку артанцев (князю Ягайло Ольгердовичу): «Царь (Тохтамыш) движется по Хэлэку (вдоль пограничной линии, проходившей от реки Пьяны через левый берег верхнего Дона до Киевщины) со всеми булгарами, туркменами, джагатайцами (жителями Средней Азии) и мангытами (здесь: кочевыми булгарами). Надеюсь, что ты сам загородишь от разбойника Мамая свою границу и этим покажешь свое расположение к дружбе с великим падишахом (Тохтамышем). А тем из твоих людей, которые нашептывают тебе слова о раздоре, – не пожалеть бы!»

(Е. Х.) Из этого текста видно, что литовцы, москвичи и рязанцы являлись зависимыми союзниками Мамая и готовились к войне на его стороне. Тохтамыш поручил своим сарайским булгарам (издавна настроенным враждебно против русских) припугнуть союзников Мамая и отрезать пути к месту их общего сбора где-то у переправы через Дон. Однако, этого достич в полной мере не удалось, литовцы и москвичи пришли на Куликово поле. (Далее замечания в скобках обычным шрифтом сделаны мною, курсивом – замечания Б. Ю.)

«Эмир Калга-Субы Мамай Сунджа, едва весть о занятии Сарая султаном Тохтамышем дошла до него, стал готовиться к войне с ним. В месяце джиене (июне) Мамай дошел до западной части «Хэлэк джертык» (черта Хэлэк – дорога из Киева в Рязань и Булгар через Елец и Пензу, а также граница оседлой и степной областей Орды, часть её шла вдоль верховий Дона) и соединился там с барынджарскими чиркесами Сабана Халджи (днепровскими казаками). Отсюда они вместе двинулись к Сараю. По пути Мамай оставил в лагере в ауле Алмыш (Донецк) на реке Алмыш (Калка) одну свою армию во главе со своим братом Камилем, в которую входил и отряд гарачских (казанских) булгар эмира Сабана Кашани. Эмир Камиль, женатый на сестре Сабана Кашани, был робок и во многом зависел от воли властного эмира Сабана. Тохтамыш велел Бахта-Мохаммеду атаковать лагерь в Алмыше, как только Мамай перейдет Шир (Дон). Когда Мамай перешел Шир, Бахта-Мохаммед с 5 тысячами своих чулманских булгар и 10 тысячами балынских сыбайцев (московских всадников) Булымера (князя Владимира Андреевича Серпуховского) и Симая Малика (Семена Мелика) придвинулся к Алмышу».

Мамай, видимо, решил прикрыть свой тыл с помощью союзников, – казаков и булгар Сабана. Обратим внимание, отряд князя Владимира Серпуховского гуляет в «диком поле» отдельно от основных русских сил, что наводит на мысли о расколе в Московском лагере. Поведение Бахта-Мухаммеда несколько странно: он пропустил Мамая через Дон, и затем ушёл далеко на юго-запад, хотя ранее ему было поручено отрезать от Мамая вероятных союзников, – москвичей и литовцев. Возможно, таким манёвром он хотел увести подальше в поле ненадёжное воинство Владимира Серпуховского и Семена Малика.

«Увидев перед собой чулманских булгар, Сабан Кашани решил, что Мамай уже разбит, и уговорил Камиля после первой же стычки отступить к окраине Чирши-Субы (Елецкого княжества), владения Саура, сына Сарайбека. (Алмыш-Донецк довольно далеко, в 500 км, от Ельца.) В булгарский бейлик (княжество) Чирши-Суба никто не имел права въезжать без разрешения султана или здешнего булгарского бека, ибо чиршийские булгары – казаки – несли почтовую и конвойную службу, очень важную для Барриятель Баракат (Орды) и Булгарского царства (или «Сарайского царства» восточных источников, «Волжского царства» русских летописей). Наиболее крупные селения бейлика – Ширшах, чье название переделали в «Чирши» (Елец), Кызыл или Хэлэк (Красное), Сыгыр (устье реки Сосны), Сорык Кун (Задонск), Яучы или Борын Инеш (Липецк), Леубат (Шехмань-на-Тамбовщине)».

«Камиль и Сабан стали лагерем в столице Тугар-субы (Тугарской губернии) в ауле Баджанак (Колпны на реке Сосна), и их разъезды встретились у Балына (Ливны) с разъездами чиршийских булгар» (Елецких казаков).

«Между тем в самом начале месяца бельч (июль) войско Мамая Сунджи, или Санау, встретилось у Сарычына (Царицына-Волгограда) с войском султана Тохтамыша и завязало с ним ожесточенное сражение. Треть сил Нарыковых и тюркмен Газана (видного эмира Тохтамыша) полегла в этом побоище. Остальные Нарыковы стояли в старой крепости Барсыл (Борисоглебске) на реке Таш-Купэр (Хопёр), откуда ранее ушел в набег на Алмыш Бахта-Мохаммед. Только на третий день (битвы), когда на сторону Тохтамыша перешел эмир Салчы (князь Астрахани, победитель Прокопа в 1375 году?), султан принудил Мамая к отступлению. При этом отступлении войско Мамая разделилось на две армии, одна из которых во главе с беком Багуном отошла по левому берегу Шира (Дона) к Хазару (г. Воронеж), а другая во главе с самим Мамаем – к Алмышу».

Итак, первое крупное столкновение произошло в начале июля под Царицыным (у Мамаева кургана?) вблизи переправы войск Тохтамыша. Это сражение в наших летописях ставят по времени после Куликовского. В повествовании Мухамедьяра (отрывок взят из работы Б. Ю.) также встречается подобная оплошность, что наводит на мысль о заимствовании. «Вскоре после Мамаевой войны разнеслась весть о прибытии в Кыпчак из Кук-Орды хана Тохтамыша. Хан Габдулла, которого улубий (Мамай) угрозами заставил служить себе и насильно удерживал в Сарае, бежал в Булгар и поступил на службу Би-Омару. Эмир назначил его улугбеком Великого Булгара. Вслед за этим прибыли послы Тохтамыша с предложением эмиру заключить союз с ханом, которое Би-Омар с радостью принял. Тохтамыш стал титуловаться ханом Кыпчакского и Булгарского союза (ханлыка), перестав вмешиваться в дела Булгара и брать с Державы дань. Мамай попытался было помешать Тохтамышу переправиться через Идель, но Бармак перешёл на сторону хана и улубий (Мамай) бежал в Джалду (Крым) со своими биями-убийцами. Но в Крыму злодеев ожидала западня Шонкара, в которой они все лишились своих нечестивых голов. За это Тохтамыш дал Крыму, бывшему ранее улусом Кыпчака, право удельного бейлика (княжества). И назначил Шонкара первым крымским беком. Шонкар построил себе дворец в городе Багча-Болгар (совр. г. Бахчисарай), склонил на службу казаков и вместе с ними остановил продвижение артанцев и раздвинул пределы Джалды до Сулы и Шира». Можно предположить, что такая хронология событий появилось из-за того, что хан Тохтамыш в Мамаевой войне непосредственно не участвовал, но более вероятно, что это сознательная фальсификация событий (см. ниже).

От Алмыша Мамай наверняка шёл к Волге прямым путём на восток, переправившись через Дон с помощью имеющихся на реке судов. Ими же он воспользовался при отступлении. Часть его армии, прикрывавшая отход, не успела переправиться, и ушла вдоль реки в верх.

«Пока Тохтамыш выяснял, куда отступил Мамай, туменбаши (воевода Мамай) сумел оторваться от его войска. Бахта-Мохаммед не позволил Мамаю занять Алмыш и бился так отчаянно, что туменбаши предпочел отойти на север к реке Кызминеш («Девице», правому притоку Дона). Там он узнал, что Багун был враждебно встречен у Хазара (Воронежа) сыном Сигез-бия Хазаром. Он мог бы сбить их со своего пути, но в тыл его армии стали выдвигаться из Барсыла (Борисоглебска) Нарыковы, и он предпочел без боя с разрешения Саур-бека, перейти со своей армией через полосу владений губернатора провинции Нуршада (район Тамбова) Гази-бабы, сына Изая – в район Акказкичу (г. Лебедянь на Дону). Однако, там он переправится (через Дон) также не мог, ибо балынцы стали на другом берегу Шира (Дона)».

После измены Астраханского эмира, войска Мамая отступили и разделились на две части. Армия Багуна отошла на северо-запад к г. Хазар (Воронежу) и далее к переправе у Лебедяни, где, увидев на другом берегу Дона москвичей, стала лагерем. Вторая, ведомая самим Мамаем, сразу переправилась через Дон, но после неудачного боя с булгарами за Алмыш также повернула на север к месту переправы у Лебедяни. Обе (связавшись между собой) шли к условленному месту у переправы через Дон в устье Мечи. При этом им удалось на некоторое время оторваться от преследователей (войска Тохтамыша под началом Идигея и войска Бахта-Мохаммеда с Владимиром Серпуховским и Семеном Маликом).

«Эмир Мамай решил выйти к Акказкичу и соединиться с армией Багуна. Саур-бек, отцу которого Мамай помог в 1373 году отбить нападение кисанских (рязанских) казаков, позволил эмиру (Мамаю) пройти к аулу Кызыл (Красное-Хэлек). Эмиру Сабану Кашани показалось, что Мамай хочет схватить его, и он двинулся со своим отрядом к Касма-Катау (г. Данков), а Камиль соединился с братом. (Е. Х. – Сабан решил смыться с поля боя?; напомню, Камиль – брат Мамая.)

Балынцы Иджим-Тюряя (Димитрий Московский) отказались пропустить отряд Сабана Кашани через реку Кызыл Мича (Красивая Меча), и эмир стал раздумывать, что ему делать дальше. В это время Мамай послал кыр-булгар или кыпчаков Мурза-Тимура и Джинтель-бия к Сабану для того, чтобы они уговорили эмира вернуться. Но люди Сабана Кашани убили Мурза-Тимура и устремились через балынские порядки к реке Кызыл Мича. Джинтель-бий сообщил о происшедшем Мамаю, и туменбаши велел части своих сил пробираться вслед за Сабаном к Акказкичу и помочь Багуну переправиться через Шир. Так начался бой, который потом стали называть Ширским (Донским) или Саснакским (Куликовым)».

В ДТ стычка людей Сабана Кашани с Мурза-Тимуром объясняется убийством русского воина в одеянии священника. Истинная причина могла быть иной (см. ниже). Выражение «устремились через балынские порядки к реке Кызыл Мича» подразумевает, что войско Дмитрия Московского находилось на левом берегу Мечи, то есть, между ним и Мамаем не было заметных преград (от Красного до Мечи около 10 км).Кроме того, договариваться о пропуске можно только с достаточно нейтральным соседом, явного противника без разговоров бьют (так вскоре поступили литовцы Астея). Из всего этого следует, что москвичи, как и булгары Сабана Кашани, были поначалу союзниками Мамая.

«Сабану удалось переправиться через реку Кызыл Мича, и он устремился к Касма-Катау, но уперся в большое болото у реки Черсу (Вязовка), ниже Черуба, и остановился. Вслед за ним через эту реку переправились люди Мамая и перебили большую часть балынских пехотинцев у речки Нимрада (Перехвала). Пытаясь спасти пехотинцев, Иджим-Тюряй сделал вылазку со своего «острова», но был разбит и бежал. Его знамя упало на землю, а войско Мамая решило, что одержало победу и занялось грабежом. Увидев на другом берегу своих, Багун быстро переправился через Шир».

Зачем было нужно вести в поле за 400 км от Москвы многотысячную пехоту, которая может использоваться только в оборонительном бою? Ответ может быть только один: пехота была поставлена для того, чтобы закрыть удобную переправу через Дон. От кого? Вспомним, что Тохтамыш переправлялся через Волгу на русских судах. Очевидно, его армия не умела преодолевать незнакомые реки, тогда как татары Мамая таких проблем не имели, хорошо знали все особенности своих речных переправ (быстро переправились через Дон). Можно уверенно полагать, что русская пехота первоначально предназначалась для воспрепятствования переправы войск Тохтамыша, правда, большая часть русских пехотинцев была перебита у Нимрада-Перехвата, а это довольно далеко от переправы у Лебедяни (более 15 км). Или пехотинцы отступали и их преследовали, или тут что-то не так. Татарам Мамая, по предположению Б. Ю., было необходимо обеспечить переправу войск Багуна через Дон. Отвлекаться от этой задачи им было совершенно незачем, так как Багун управился быстро.

Карта-схема Куликова поля

Судя по современной карте, река Дон в этом районе имеет ширину около 80 м и глубину примерно 4 м, берега достаточно крутые, а течение довольно медленное. В 8 км выше устья Мечи вблизи г. Лебедянь имеется удобная переправа, глубина Дона в этом месте 2 м. В 4 км к югу от устья Мечи по берегу Дона имеются топонимы типа «Куликовка». В районе города Красное местность заметно пересечена оврагами, имеются высоты (например, 196 м). Река Меча вблизи устья не намного уступает по величине верхнему Дону. Поэтому поле к северу от её устья представляет собой защищённый с двух сторон реками плацдарм для размещения пехоты и контроля с её помощью удобных переправ.

Из ДТ и «Сказания о Мамаевом побоище» известно, что Московское княжеское знамя находилось возле переодетого в одежды (доспехи) князя Дмитрия боярина Бренка. Поэтому можно заключить, что неудачную атаку на кашанцев и войско Мамая возглавил именно Бренк. Татары Мамая занялись грабежом ставки Дмитрия Московского, но где он был сам?

«Тут конница балынцев атаковала было барынджарских булгар Сабана Халджи и кыр-булгар Джинтель-бия, но Багун смог дать отпор и соединить свою армию с армией Мамая. Туменбаши повел свое войско в Кюльджу (на Полтавщину), а балынская конница обрушилась на булюк (полк) хариджийских булгар эмира Сабана Кашани. Гарачцам (хариджийским булгарам) пришлось очень туго, тем более, что на них обрушилась суба Идигая, но тут к ним вышел Бахта-Мохаммед, и они присоединились к нему. Бахта-Мохаммед успел дождаться в Алмыше Тохтамыша, и по просьбе султана пошел преследовать Мамая. Взяв с собой людей Сабана Кашани и конный отряд балынского бека Булымера, Бахта-Мохаммед проследовал к Кюльдже (Кальчене, притоку Ворсклы). Мамаю пришлось отступить вначале к реке Калга-Идель (Конские Воды), а потом – в Джалду. Проезжая через родную речку Чаган, или Чакра (Чекра, левый приток Нижнего Днепра), Мамай плакал, как будто навсегда прощался с отцовским улусом (уделом). В Джалде Мамай укрылся в одной алтынбашской (итальянской) крепости. Когда Тохтамыш пообещал предоставить алтынбашцам выгодные условия торговли, если они выдадут Мамая, те тут же убили великого булгарского эмира (Мамая)».

Вот ещё один отрывок об этих событиях. «Когда Мамай перешел Шир, его встретила лишь пустая степь. Когда он проходил вдоль Хэлэка, люди Бахта-Мохаммеда уже заканчивали построение на протяжении 500 верст. Они встали таким образом, чтобы отбить от Ширской дороги любого и недопустить измены. В это время из-за зловредности одного артанского бия Астана (князя Остея Ольгердовича), служившего улубию, произошла нелепая стычка. Он самовольно занял со своим туменом участок на артанской границе у реки Кюльджа, который Бахта-Мохаммед поручил охранять недавно прибывшему отряду новобулгарцев и чаллынцев, и Булгар-аль-Хариджа во главе с беком Сабаном. Когда Сабан попытался встать на свое место, Астан вероломно напал на него из засады и убил чаллынского эмира Чаллы-Мохаммеда и бека Гарафа. В этот момент в тыл отряда Сабана ударили еще и ак-мангыты, и казаки Мамая, охранявшие слева колонну туменбаши. Бахта-Мохаммед поспешил вмешаться и при помощи артанцев отбил Астана от границы. Тогда Астан вообще ушел в Урджу (г.Ржев), грабя все на своем пути».

Напомню, Сабан Кашани перешёл на сторону булгар Тохтамыша уже в ходе сражения, за что был атакован союзниками Мамая. Данный отрывок вуалирует неприглядные обстоятельства и сводит всё сражение к небольшому эпизоду.

Вот еще один рассказ свидетельствующий о массовой измене в лагере Мамая. «Воспользовавшись суматохотой в лагере (вероятно вызванной убийством хана Тюляя и начавшимися после этого стычками бывших союзников), эмир Чаллы-Мохаммед (булгарский эмир города Чаллы в Прикамье) попытался бежать, но был замечен и убит балынскими артанцами (литовцами-русами). На этом злосчастном поле из 60 тысяч балынских пехотинцев пало 55 тысяч, из 30 тысяч конных – 10 тысяч, из 10 тысяч артанцев – 6 тысяч. Из 7 тысяч каннских чиркесов Сабана Халджи, атаковавших вместе с людьми Камиля в левом крыле (Мамаева войска), пало здесь 2 тысячи, из 10 тысяч калайцев (потомков печенегов и огузов Крыма) Камиля – 3 тысячи; нугаи Мамая, атаковавшие в правом крыле, потеряли 15 тысяч всадников, Багун – тысячу конников. Половину воинов обоих крыльев войска Мамая и тысячу гарачцев эмира Сабана убили балынские пехотинцы. Когда об этом доложили султану Тохтамышу, он был поражен. Всех пленных Бахта-Мохаммед у Иджим-Тюрая (Димитрия Донского) забрал по приказу султана Тохтамыша».

Большие потери мамайских татар и русских пехотинцев в отчёте Тохтамышу списали на их взаимоистребление, – мёртвые не расскажут всей правды. Потери русской пехоты вызваны, скорее всего, тем, что через её порядки прошли различные конные войска, в том числе и заволжские татары Едигея. То, что у Иджим-Тюряя забрали всех пленных, вызывает недоверие. По крайней мере один, – Сафоний Резанец, – всё же, остался. Заметим также, что князь Астей со своими литовцами остался верен Мамаю. По нашим летописям Остей возглавил оборону Кремля при осаде Тохтамыша. При этом историки считают, что этот литовский князь находился на службе у Московского правителя (!). Обратим внимание на потерю тысячи гарачцев Сабана, по нашему предположению это были потомки новгородцев (русов-скандинавов) живших на нижней Каме и Вятке (всего их участвовало в войне не менее 2 тысяч).

«Сабан Халджа, бек барынджарских кара-булгар (князь днепровских булгар), рассказал мне более о конце Мамаевой войны. Сам он, будучи главой города Мираба или Балтавара (Полтавы), вначале служил Артану (Литве), но затем со своими барынджарскими булгарами-чиркесами (казаками) перешел на службу Мамаю, а его брат Адам предпочел остаться на артанской (литовской) службе. В Саснакской битве Халджа атаковал балынцев (москвичей) в составе левого крыла Мамаева войска, а потом вместе с Мамаем отступил в улус (район) Кюльджа (бассейн реки Кальчене, притока Ворсклы, – возле Полтавы) и там некоторое время бился с балынскими сыбайцами (конниками) Булымера (князя Владимира Андреевича Серпуховского) из ак-булюка ( ударной армии) Бахта-Мохаммеда. Бахта-Мохаммед с трудом уговорил бека Сабана Халджу отстать от Мамая. После отделения от него барынджанцев-чиркесов Сабана Халджи, Мамай ушел в Джалду (Крым). Бахта-Мохаммед пошел за ним только со своими чулманскими булгарами, а Булымеру по его просьбе разрешил возвратиться в Балын (Московию).

Войско Булымера на обратном пути грабило чиркесов (украинских казаков), и поэтому они напали на балынцев. В жестоком бою Булымер пленил бека Халджу, но потерял весь свой обоз, захваченный сыновьями Сабана Халджи – Бакданом и Астабаном. Пять лет Халджа провел в ужасной ссылке в Сарыкюле (Белоозеро), но не принял крященства (православия). Наконец, не желая издыхать на краю земли, он написал для балынцев дастан о Саснакском сражении («Задонщину»), который балынцы называют Ширским («Донским»). Тамошнему балынскому беку дастан так понравился, что он разрешил обменять Сабана Халджу (русские называли его «Сафоний Резанец», – т.е. мусульманин) в Улуг-Булгаре (Булгар-на-Волге) на Питряя (Петра), сына воеводы Улакчина (Алексина). Сабан Халджа некоторое время пожил в Улуг-Булгаре, где я и встретился с ним, но потом отъехал в Балтавар, к сыновьям».

Можно заметить. что два последних абзаца несколько противоречат друг другу: Халджа перешёл на сторону Бахты, но был взят в плен Владимиром. Обратим внимание, о Дмитрии Московском нет и речи!

«О гибели беклярибека («князя князей») Мамая рассказывают еще и так. В то время, когда войско Мамая уже воссоединилось с армией Багуна Жандэбэра и начало уходить с Саснакского поля на запад, элэй (отряд) удалого Симая Малика, шедший впереди ак-булюка (корпуса) Бахта-Мохаммеда, внезапно атаковал его лагерь. Люди Мамая вначале приняли элэй Малика за свой (!). Когда они разобрались в чём дело и выдвинулись плотной стеной против него, воины Малика успели зарубить султана Туляка и две тысячи его людей, 1200 алтынбашцев (генуэзцев) и тысячу арьякцев (армян) и взять в плен 300 алтынбашцев и тысячу арьякцев. Не принимая боя с основными силами Мамая, Малик отошел за реку Кызыл Мича (Красивая Мича). Один из алтынбашцев, брат которого был убит, Рынджа, выстрелил в спину Малика и ранил его. От этой раны, которую Малик вначале посчитал пустяковой, он вскоре умер. Когда алтынбашцы хотели уже выдать Мамая людям Тохтамыша, тот же Рынджа возмутился и убил биклярибека. Камиль же перешел на артанскую службу и остался жив».

Симай Малик, передовой отряд Бахты, мог подойти к полю боя только с юга (от Алмыша), – так указано на схеме в работе Б.Ю. Если Мамай к моменту нападения на него находился на левом берегу Мечи (в районе Красное), то чтобы укрытся за Мечей после атаки Малику пришлось бы как-то прорваться (на север) сквозь основные порядки мамаевцев или обойти их стороной. Так как это маловероятно, то остаётся предположить, что Мамай в момент нападения находился со всем своим войском на правом (северном) берегу Мечи напротив переправы, которую незадолго до того преодолела армия Багуна. Каким-то образом ему удалось разминуться со своими противниками и бывшими союзниками (Боброк и москвичи). Остаётся предположить, что отходил он вместе с Остеем.

Рындами (от нем. риттер – всадник, рус. рыцерь известно с 1388 года) звали оруженосцев-телохранителей из ближайшей охраны Московского царя. В этом описании можно видеть благопристойно поданый эпизод убийства хана Тюляя и стычку с его охраной из итальянцев (или немцев). Фраза «Когда алтынбашцы хотели уже выдать Мамая людям Тохтамыша» относится к какому-то другому эпизоду, в котором Мамай и его окружение оказались в безвыходном положении (окружены). Похоже, что «Рынджа» убил своего хозяина для того, чтобы тот не попал в унизительный плен.

Вот ещё одно, достаточно традиционное, описание Мамаева побоища. «Мамай, большинство кара-мангытов которого перешла на сторону царя, был наголову разбит Тохтамышем и побежал вдоль Хэлэка к Кюльдже. Он хотел укрыться в Артане, но хариджийские булгары и ак-балынцы (москвичи) сообща отбили его. В решающий момент боя Бахта-Мохаммед, который до этого помешал кисанцам (рязанцам) соединиться с Мамаем, также ударил по врагу с половиной своих людей и заставил туменбаши отступить в Джалду (Крым) к своим единоверцам – алтынбашцам (итальянцам; выходит, Мамай принял католичество).

Мамай потерял в бою с Тохтамышем 20 000 человек, и столько же в схватке у Кюльджи, а кисанцы – 3000 человек. Тохтамыш потерял 10 000 бойцов, Бахта-Мохаммед – столько же, если считать и потери хариджийских булгар, ак-балынцы – 30 000, а артанцы – 500 человек.

Царь послал артанскому беку часть своей добычи и велел ему справедливо разделить ее между наиболее отличившимися и семьями погибших. Этот булгарский обычай понравился артанскому беку, и он, в свою очередь, послал царю свои приветствия и подарки. Когда битва была уже закончена, вошедшие в раж хариджийские булгары атаковали ак-мангытов (кочевых булгар) царя, приняв их за кара-мангытов Мамая. При этом был ранен бий Идягай (Едигей) и пало с обеих сторон с 300 бойцов. Сабан сильно встревожился и попросил Бахта-Мохаммеда помочь ему выпутаться из этой истории. Бахта-Мохаммед подъехал к царю и попросил у него извинения за это ошибочное нападение, взяв, таким образом, вину на себя. Но Тохтамыш, даже не дослушав его, с улыбкой остановил бахадира и сказал ему, что пусть герой битвы не беспокоится о пустяках. На победный пир, где Бахта-Мохаммед сидел возле царя, явился и Идягай и стал изображать из себя мученика, хотя рана его была пустяковой». Хариджийские булгары успели сразиться и со степным войском Едигея, это подтверждает наши выводы о более этнокультурном, нежели политическом противостоянии. Только заступничество Бахты спасло их от кар Тохтамыша. Хариджийцев по нашим подсчётам было около 7 тысяч, из них уцелела треть.

Повествование «Нариман Тарихы» о Мамаевой войне завершается так. Приписка продолжателя «Нариман тарихы»: «К потомкам Камиля Сынау относят чиркесского (казацкого) эмира Канна (Украины) Багдана Сынау (Богдана Хмельницкого), к которому эмир Сеид Джагфар ездил в качестве посла Кичи-Булгара (Заволжской Булгарии)».

«В месяце кавэсе (ноябре) султан Тохтамыш устроил в честь своей победы над Мамаем грандиозный пир в Сарае. Это было в 1381 году». Такая неправильная дата, возможно, появилась из-за перевода арабского летосчисления, в котором год начинается примерно в ноябре.

Текст НТ требует детального изучения на предмет достоверности и соотношения с другими источниками. Мы же пока всего лишь «снимаем сливки». Он был создан в 1391 году сразу после погрома Булгарии Тимуром, очевидно для сохранения памяти о великом прошлом государства булгар. Просматривается аналогия с автором Гази Бараджем, создателем булгарской летописи 1242 года.

Итак, «Мамаева война» из-за предательства и колебаний союзников Мамая имела характер хаотичных (но кровопролитных) боёв. До подхода основных сил Тохтамыша «союзники» начали выяснять отношения и вспоминать старые взаимные обиды. При этом постепенно в сражение втягивались всё новые силы. Основное действие происходило к югу от речки Нимрад (старая Непрядва?), вблизи устья Красивой Мечи и переправы через Дон. Благодаря этому всеобщему замешательству (лучше сказать – всеобщему помешательству), Мамаю удалось соединить свои силы и уйти «на запад». Далее его следы теряются.

Булымер, – Владимир Серпуховской, реальный участник событий, первым из русских московских князей перешедший на сторону Тохтамыша. Иджим-Тюряй – «Дмитрий Московский», – в действии участия практически не принимает.

Так как на небольшой территории оказались собраны разноплемённые воинства и отряды преследующие прежде всего свои собственные интересы, то «Мамаева война» представляла собой совокупность из нескольких разновеликих столкновений. Одни булгары, артанцы и мангыты были на стороне Мамая, другие – на стороне Тохтамыша. В ходе военных действий часто происходил переход на сторону другого царя, что ещё более способствовало неразберихе, переходящей в войну всех против всех. Поэтому приводимое с точки зрения разных её участников описание военных действий отчасти противоречиво, задним числом все старались выставить себя в правильном свете, объясняя «дружеские» столкновения недоразумением, грабежами и старыми обидами. Не сумел оправдаться лишь убитый позже в Москве князь Остей.

Наша трактовка событий отличается от Б. Ю. (интересующиеся могут сравнить аргументацию). В 3 части ИСВ при анализе описания Мамаева побоища в «Джагфар Тарихы» было обращено внимание на некоторые странности и неувязки. После знакомства с «Нариман Тарихы», кое-что стало более понятно.

Прежде всего, можно выразить недоверие к первой фразе из ДТ: «Мамай тогда готовился к походу на выступившую против его власти Москву и был рад даже этой тысяче». Никакого похода на Москву Мамай не готовил, это поздний «антимамайский» вымысел, перекочевавший в наши правленные после завоевания Тохтамыша летописи. Поэтому многое в тексте ДТ требует критической расшифровки. (Текст НТ более достоверен.)

После угроз Мамая эмир Внешней Булгарии «вызвал бека Сабана и велел ему идти на Шир для соединения с Мамаем с двумя тысячами черемшанцев Чаллы-Мохаммеда, тысячью башкортов, буртасской тысячью Гарафа и тысячью кисанцев, а также с двумя туфангами Аса, ученика пушечного мастера Тауфика (всего эмир дал Сабану 5 тысяч воинов, плюс, отряд самих гарачцев не менее 2 тысяч). Прощаясь с сардаром, эмир откровенно сказал ему: «Пусть лучше погибните вы, чем всё государство». Увидеть возращение войска Азану не довелось, т.к. вскоре после ухода Сабана он умер. Эмиром стал его сын Би-Омар (1380–1422). А Сабан направился в Кыпчак и соединился с 80-тысячной ордой Мамая на развалинах старой крепости Хэлэк (Красное, возможно Куликовское сражение получило название именно от «Хэлек»). Перед битвой наши захватили в поле русского воина, одетого в рясу папаза. Сабан хотел допросить его и отпустить, т.к. наши никогда не трогали никаких священников, но тут подъехал Мурза-Тимур (Ногайский бий) и убил пленного копьём. Наши узнали этого разбойника, и Гараф тут же отправил его в ад таким же копейным ударом».

История с русским воином одетым в рясу перекликается с рассказом из «Сказания о Мамаевом побоище», где убитого татарина Челубея накрыли одеянием убитого русского монаха, а также с переодеванием князя Дмитрия в одежды рыцаря Бренка. В реальности за всем этим может стоять следующее. Московский правитель Дмитрий-Тюряй (хан Тюляй) привёл русские войска в район удобной переправы в верховьях Дона, по-существу, тем самым он намеревался предупредить продвижение войск Тохтамыша в направлении Москвы. Сбор войск в Москве происходил в августе, то есть вскоре после того как Мамай не смог задержать Тохтамыша на переправе через Волгу. Поэтому можно полагать, что в Москве получили известие об этом, скорее всего, от самого Мамая.

Трудно сказать, каковы были отношения молодого хана и его старшего опекуна. Возможно, как и в случае с Митяем, улубий, всячески умаляя значение потомка Батыя, присвоил ему церковное звание. Однако, вряд ли его смерть накануне решающей схватки с царём Тохтамышем была выгодна Мамаю. Можно лишь утверждать, что в лагере Дмитрия-Тюляя (вероятно, он находился на левом берегу Мечи в нескольких км от ставки Мамая), произошла измена: молодой царь был кем-то убит. Возможно, кашанцы случайно захватили его во время переговоров (сговора с москвичами об измене Мамаю и Тюляку?). Чтобы скрыть этот факт в условиях военных действий хотя бы на время, одежды и знамя царя взял его рында Бренк. Но это не помогло, в лагере русских произошёл поворот сознания: отныне они стали действовать в своих интересах. Это привело к столкновениям со старыми противниками из числа иноверцев: булгар, мамаевцев и других степняков. Московское войско состояло в основном из христиан разных концесский, кроме православных в нём были и католики (немцы, итальянцы), а также литовцы. (Замечу, что Мамай также имел отряды христиан, армян и генуэзцев, он (как и Дмитрий-Тюляй) держал их при себе, не пуская в непосредственные боевые действия.)

Убийство царевича-чингисида попытались всячески завуалировать, свалить на других. В частности, в летописях его подменили более пристойной смертью в бою, в честном поединке. Гарачцы (кашанцы), оказавшиеся свидетелями (или соучастниками) убийства, решили за благо ретироваться с поля боя, но в результате оказались между двух огней. В ДТ от лица булгар-кашанцев рассказано об их стычке с русскими. «Наши, наступая на правом крыле, быстро расстроили стрельбой из караджеев, а затем и растоптали 10 тысяч стоявших перед болотом русских пехотинцев. Дело было очень жарким. Под Гарафом убили лошадь, и он, уже пеший, взял у убитого кара-джей и поразил стрелой балынского бека. Потом оказалось, что это один из московских бояр оделся в одежду своего бека и стал впереди войска, дабы того не убили. А Сабан при этом всё удивлялся тому, что не видит хорошей русской конницы. А она, оказывается, была поставлена в засаду в лесу за болотом, и деревья в нем были подрублены для быстрого устройства завала в случае вражеского прорыва». Происшедшее вызвало недовольство Мамая, и он послал на кашанцев и русских своих татар. Автор ДТ объясняет это недоразумением.

«А наши покончив с левым крылом русских, уперлись в болото и остановились. Мамай, наблюдавший за битвой с высокого холма позади войска (Красный холм, развалины крепости Хэлек?), воспринял эту заминку за проявление трусости и велел своему лучшему монгытскому алаю подогнать наших ударом в спину. Сабан едва успел развернуться и встретить кытаев стрелами, а затем мечами, иначе бы его с ходу растоптали 20 тысяч степняков.

В это время левое крыло Мамаева войска, состоящего из 10 тысяч крымцев и 7 тысяч анчийских казаков, рассекло правое крыло русских и боковым ударом расстроило балынский центр. Бий Бармак, единственный из ногайских биев, с которым наши ладили, был со своими против московского центра и тут же поднажал и погнал его. Когда он, преследуя неверных, оказался левее леса, воевода балынцев Адам-Тюряй (по нашим летописям это Дмитрий Боброк Волынский, Гедиминович) вызвал свою 20-ти тысячную конницу из засады и опрокинул его сокрушительным боковым ударом.

Увидев мгновенную и напрасную гибель большинства своих, Бармак развернул уцелевших и бросился прочь мимо остервенело бьющихся друг с другом булгар и монгытов Джинтель-бия. Крымцы и анчийцы бросились бежать в другую сторону, пролетая мимо дерущихся, Бармак крикнул во всю мощь о полном разгроме, и только это заставило всех позаботиться о спасении. Оставив Гарафа с его буртасцами сдерживать напор русских, Сабан стремительно повёл остальных домой. Во время отступления, однако, многие наши опять сцепились с новыми ногайцами Джинтель-бия и отчаянно резались друг с другом на ходу. Гараф же удерживал напор балынцев столько, сколько это было возможно. Адам-Тюряй, увидев, что бьётся против булгар, выдвинул против них свежих артанских всадников, а сам отправился с балынцами к холму. Мамай, завидев их, бежал».

«Когда Гараф расстрелял все свои стрелы и потерял уже шестого по счёту коня, артанские балынцы бека Астея окружили его и изрубили на куски. Потом тот же Астей настиг у Шира Чаллы-Мохаммеда и, когда бек нечаянно упал с лошади, растоптал его. Бек Сабан говорил, что потерял в этом несчастном побоище всего треть воинов, но это он, скорее всего, говорил о своих джурах. Потомки Гарафа рассказывали, что Сабан не потерял, а привёл домой всего треть своего отряда».

Полностью доверять рассказу Сабана и его булгар нельзя, после поражения Мамая они явно скрывали степень своего участия в сражении на стороне Мамая, избирательно вспоминая только отдельные выгодные для них моменты сражения (в частности, с москвичами, мамаевцами и литовцами), и забывая о стычке с Едигеем.

Косвенным свидетельством участия вятчан в событиях 1380 года является сообщение ДТ (примерно за 1380 год) о захвате новгородцами-ушкуйниками в Колыне 120 судов, предназначенных для похода на Сарай. Вероятно, готовился отвлекающий удар по тылам Сарайского государства, только что захваченного Тохтамышем. Или же этот речной десант должен был оказать помощь Мамаю воспрепятствовать переправе войк Тохтамыша через Волгу: 3000 воинов вполне могли изменить ход всей войны. (Напомню, флот Нукрата успешно блокировал переправу через Волгу монголов, возвращающихся после битвы на Калке в 1223 году.) В любом случае, эта акция готовилась в интересах Мамаевой Орды, новгородцы случайно или намеренно сорвали её.

Однако относительно небольшой отряд галиджийцев-гарачцев во главе с Сабаном Кашани (Себастьян Кашин?) всё-таки прибыл в район боевых действий и наделал много шума в Куликовском сражении. Тут открываются головокружительные перспективы, которые мы, дабы не быть обвинёнными в «фоменковщине», оставим без обсуждения.

В НТ есть интересные сведения о родственных связях булгарских султанов и эмиров и московских и суздальско-нижегородских князей: «В той же книге Кубарджан (речь идёт о несохранившейся книге митрополита Киприана «О трёх Булгариях и трёх Русиях») написал также следующее: «Нам, как в упрёк, говорят, что первая дочь Иджим-Булгара или Иджим-Куштана (великого князя Димитрия Константиновича Суздальского) Энже стала женой посла в Джуне (Нижнем Новгороде) и будущего султана Науруза (1359-1360), что другая дочь Иджим-Булгара Марзия стала женой булгарского султана Хакана Туй-Худжи, родила дочь Нурию и вскормила сына Туй-Худжи от тюркменки Тохтамыша, что третья дочь Иджим-Куштана Арча стала женой булгарского эмира Чуры Коча Нарыга и родила пять новых эмиров Нарыковых и дочь Айтулэ, что одна дочь Джана Даниля (Ивана Даниловича) Джанике стала женой булгарского султана Тохтамыша, а другая – Елан-Кыз (Змея-Девица) – женой эмира Мамая.

Но почему же они не говорят о том, что в то же время пять булгарских эмиров и 60 тысяч булгарских воинов приняли кряшенство (православие)? Среди них такие прославленные эмиры и улугбеки (губернаторы), как Гази-Баба Исай, губернатор Нуршады (Наручадь), Саурбек Джурги (Юрий), улугбек Чирши-Субы (Елецкое княжество), Бахта-Худжа Унан (Ананий), Хызыр-Худжа Азар (Азарий), Мохаммед-Худжа Мичаиль (Мисаил)».

К этому известию Нарыковы добавляют то, что Науруз был двоюродным братом Туй-Худжи, отца Тохтамыша, и после гибели султана Науруза Туй-Худжа усыновил сына Науруза от Энже Бектута. Сам Тохтамыш познакомился со своей Джанике в 1377г., когда он ездил по поручению султана Арабшаха в Джун-Калу и Мосху в качестве посла Булгарского царства.

Султана Арабшаха эмир султана Уруса Балтачек еще в 1376г. водворил в Сарае на месте Туй-Худжи, а смещенного султана Хакана (т.е. Туй-Худжу) повез в столицу Джунгара («Синей Орды») Сыбан (г. Сыгнак). Однако, не доехав до Сыбана, Балтачек по секретному приказу Уруса убил Хакана Туй-Худжу, благородного отца султана Тохтамыша. Официально было объявлено, что Туй-Худжа «скончался в дороге». Тохтамыш, прибывший тогда же из Кара-Бахты (Багдада), ничего не заподозрил, или сделал вид, что ничего не заподозрил. Что же – смещение Туй-Худжи «за неприятие мер против незаконных действий беков Джун-Калы и Мосхи в 1376г. (во время войны с Булгар аль-Хариджем)» было вполне обосновано. Только позднее сын Балтачека Идигай (Едигей, Идегей) рассказал Тохтамышу всю правду. Случилось это уже в 1378г., когда Урус решил убить уже самого Тохтамыша, которого многие джунгарские эмиры любили больше, чем великого султана Уруса. Урус хотел поручить новое убийство тому же Балтачеку, но Идягай, прознав об этом, упросил отца доверить это убийство ему. Когда они подъехали к реке Аму-Дарья, которую наши называют также и Аксан, Идигай все выложил Тохтамышу, и оба бросились бежать в Самаркент к Аксак-Тимеру (Тамерлану).

Эмир Газан, тогда служивший Урусу, заподозрил неладное и поскакал за ними. Когда он увидел, что они оба переправляются через Аму-Дарью, то сразу все понял и стал стрелять в Тохтамыша. Он ранил Тохтамыша, но когда Идигай подхватил утопающего принца и прикрыл его, бросил стрелять, боясь задеть своего любимца (Идигея). Позднее Газан первым из сильнейших эмира Джунгара перешел на сторону Тохтамыша со словами: «Я всегда стремился к утверждению в Джунгаре наиболее достойных султанов, а сейчас это ты, Тохтамыш!» Довольный султан дал ему звание улуг-тархана (главы Верховного Совета, ведущего национального собрания, главного прокурора). А вот Балтачек продолжал сражаться против Тохтамыша до конца. Когда его взяли в плен, то Тохтамыш в присутствии сыновей Балтачека Гыйсы («Исы») и Идягая предложил ему службу, но тот с бранью отверг это предложение и попытался ударить султана мечом. Тогда Гыйса загородил Тохтамыша своим телом, а Идягай убил отца своим мечом.

Но все это было потом, а тогда (в 1377г.) в Мосхе (Москве) Тохтамыш заботился только о выполнении поручения Арабшаха. Иджим-Тюряй (Димитрий Иванович Московский) предоставил Тохтамышу свои покои и ловко свел с ним свою сестру Джанике, названную так в честь ее отца – Джана Даниля (Ивана Даниловича Московского). Тохтамыш безумно влюбился в Джанике и увез из родного дома и ее, и ее сестру Елан-Кыз, которую хотел выдать замуж за Арабшаха. Джанике стала, как и другие кортджакские (т.е. ростово-суздальские) жены наших султанов и эмиров, благочестивой мусульманкой и хозяйкой дома Тохтамыша, откуда шло управление половиной мира. Она родила султану нескольких дочерей и сыновей: Джелалетдина (Зеледи Султан), Кадыр-Бирдэ. Судьба Елан-Кыз, которую прозвали Килен («Невеста»), сложилась иначе. Когда Арабшах поехал в Джалду (Крым) осенью 1377г., то взял Елан-Кыз с собой. После гибели Арабшаха Килен стала женой эмира Мамая Сынау, сына Хасана, а когда владыка Калга-Субы был убит, вышла замуж за Мансура – сына Мамая от дочери бека Чаллы-Булгара (Белгорода). Этот Мансур Хасани перешел на Артанскую (Литовскую) службу и стал улугбеком (губернатором) Балтавара (Полтавы). Айтулэ стала женой Идигая (Идегея), а Нурия – женой Бахта-Мохаммеда» (Бахта-Мохаммед был также женат на сестре Тохтамыша).

В 1377 году дочерям Ивана Даниловича Калиты было не менее 26 лет (умер в 1341 году), что многовато для невест в ту пору. Дмитрий был внуком Калиты (сыном его сына Ивана Красного) и родился в 1350 году. Сравним эти сообщения с известиями, что Мамай был женат на дочери хана Бердибека. Если учесть, что он был христианином и потому имел одну жену, то это и была сестра Иджим-Тюряя (Дмитрия-Тюляя). Более похоже, что жён и дочерей Мамая и его ханов (потомков Калиты-Узбека) расхватали победители (в «Сказании» говорится, что семью Мамая захватил Тохтамыш). Такова была обычная практика: знатных женщин независимо от их возраста и семейного положения брали в свою семью (или гарем) для повышения статуса потомков.

По сообщению «Нарыг тарихы», «после занятия Сарая Тохтамышем комиссия во главе с эмиром Газаном стала расследовать государственные преступления 1375-1380 гг. Газан, твердо и прямолинейно придерживавшийся буквы закона, хотел привлечь к суду Иджим-Куштана (Димитрия Константиновича Суздальского) и Иджим-Тюряя (Димитрия Ивановича Донского) за высылку в 1376г. из Джун-Калы (Нижнего Новгорода) в Булгар аль-Джадид (Казань) юл-баши (главу сборщиков дани) и тамгаджи (главного таможенника) султана Уруса аль-Булгари (1370-1378). Никакие разговоры типа «Урус-то был врагом Тохтамыша» на неподкупного и бесстрашного Газана не действовали: он решительно требовал наказать виновных по всей строгости закона, относившего покушения на юл-баши и тамгаджи к самым страшным преступлениям Барриятель-Бэрэкэт («Орды») и Булгарского царства. Иджим-Куштану, как зачинщику высылки, грозила смертная казнь, а Иджим-Тюряю, как соучастнику преступления – конфискация имущества и продажа в рабство. Тохтамыш, получивший в Кара-Бахте (Багдаде) блестящее юридическое образование, с огромным трудом нашел в законах Биркая (хана Берке) более мягкие наказания и спас своих родственников. Иджим-Куштан был наказан тем, что его лишили Джун-Калы (Нижнего Новгорода), а Иджим-Тюряй – огромным штрафом.

Когда Иджим-Тюряй обложил москвичей новым налогом для уплаты штрафа, то партия недовольных этим москвичей напала на партию улубия (т.е. Димитрия Донского), и самому московскому улубию пришлось убежать из захваченной мятежниками Мосхи (Москвы). Остан (Остей), которому улубий поручил восстановить порядок, сам перешел на сторону мятежников. Прежде, чем войску султана (в 1382г.) силой удалось разъединить дерущиеся партии и собрать сумму штрафа, те успели убить 20 тысяч москвичей».

Это явно пробулгарский вариант событий. Заметим, что слово «улубий» в тексте НТ публикаторы рукописи расшифровывают двояко: иногда Мамай, иногда Дмитрий. Москвичей, как побеждённых союзников Мамая обложили контрибуцией, часть которой выторговали булгарские правители, ранее пострадавшие от произвола Мамая. Поход на Москву Тохтамыша и булгар объясняется наведением порядка. Но если сравнить этот текст с ДТ, где взятие и разграбление Москвы описано полно и откровенно, надуманность такой трактовки станет очевидна. Нижегородцев наказали попутно, за соучастие в походе Москвы на Булгар 1376 года.

«Улугбек Чирши-Субы (Елецкого княжества) Саурбек и улугбек Муршады (Наручадь) Гази-Баба должны были принять кряшенство (православие) для того, чтобы избежать наказания за пропуск войск Мамая через свою территорию: ведь по странному закону Манкэй-Тимера (хана Менгу-Тимура) человек, принявший другую веру, становился уже другим человеком. Саурбек принял кряшенское имя Джурги (Юрия), но в правление Тимер-Кутлуга (1395-1399) вновь стал правоверным (мусульманином), хотя половина его людей была кряшенами (православными).

Кряшенами были все ульчии (простое население Руси, говорившее только на древнерусском языке) и значительная часть баджанаков (печенегов) Тугар-Субы и Чирши-Субы. Главой кряшен Хазара (т.е. внутренних областей Булгарского царства) был ага-папаз (здесь – епископ) Сарая, владевший областью Дуло (Тула), улусами (районами) Каен (бассейн современной Непрядвы), Ширбэш (между Непрядвой и верхним Доном), Кичи-Уба (верховье Упы), Сыруза (бассейн реки Сережа), Тиджа (берега нижней Теши), Эрми (район между правым берегом Нижней Мокши и левым берегом реки Теша в Нижегородской области), Зара (низовья Алатыря). Область Дуло, где находился город Дуло (Тула) – вторая по значению резиденция хазарского ага-папаза, была закрыта для прохода всех войск, и только послы султанов могли проходить через нее со своими конвоями. Баджанаки (печенеги) Дуло составляли конвой хазарского ага-папаза и охрану всех его улусов и сарайской резиденции «Хазарский Дом».

К этому нужно добавить, что Сарайский епископ имел резиденцию в Москве (Сарайское или Крутицкое подворье), а в последствии (после погрома южной части Золотой Орды Тимуром) вообще туда перебрался! Как видим, переход в православие рассматривался как понижение статуса. Правоверные, очевидно, имели некоторые преимущества в сравнении с мусульманами. И вряд ли эти преимущества ограничивались правом иметь более одной жены. Б. Ю. делает осторожный вывод: «В 1380г., и позднее, основу московской и булгарской конницы составляли потомки булгар-кочевников (печенегов, торков, кыпчаков, половцев и др.), а московские и булгарские правители и аристократы были их близкими родственниками и помнили об этом».

Остаётся ответить на важный для нас вопрос: сыном кого был ставленник Тохтамыша Василий Московский? Почитаем ещё Б. Ю. «По замечанию Юсуфа аль-Булгари, «Васыл Галим» («Василий ученый», Василий I, великий князь московский) был любимцем самого грозного булгарского султана Тохтамыша, часто бывал в столичном Сарае (Сарай аль-Джадид, Сарай Беркэ) и поражал хана и его окружение глубиной знания тюрко-булгарского языка и любимой падишахом булгарской литературы. Говорят, именно сам Тохтамыш дал ему почетное прозвище «Галим» (ученый). Однажды Васыл даже победил в состязании булгарских сказителей самого Идягая (Идегей, фаворит нескольких булгарских султанов конца XIV – начала XV вв.), и тот, самолюбивый до чванливости, затаил на него обиду… Васыл Галим с детства любил книги и сам написал дастан о Мамаевой войне (вероятно, это были основы «Сказания о Мамаевом побоище» — Ю.Б. и Ф.Н.), подражая стилю бека Сабана Халджи (автора «Задонщины» — Ю.Б. и Ф.Н.). Он также начал писать правдивую русскую летопись (свод 1389г.)».

Василий родился в 1371 году, то есть, по крайней мере, с 9 лет он мог воспитываться и обучаться в духе Ислама при дворе Тохтамыша. Этим могли объясняться его перечисленные способности. После сказанного неудивительно, что Тимур в 1395 году не стал раззорять Москву, – город правоверных, – после погрома 1380 (82) года его население было полностью заменено. Если положить, что вместе с Василием у Тохтамыша находилась и его мать (жена убитого царя Дмитрия-Тюляя стала женой хана), то формально он был сыном Тохтамыша. Ребёнку внушили «правильные» взгляды: Мамай был плохой, хотел напасть на Москву, но был разбит и уничтожен добрым дядей Тохтой, а отец твой, Дмитрий, погиб в бою… Вряд ли 18-летний человек мог по своему усмотрению «начать писать правдивую русскую летопись». Победители исправили русскую историю 13–14 веков: из неё убрали неудобные упоминания об основателе свергнутой ханской династии – русском князе Ярославе Всеволодовиче, – разделив его фигуру (и всех остальных его потомков) надвое, – князя Ярослава и плохого хана Батыя. Василий, таким образом, уже не был законным наследником трона улуса Джучи, а всего лишь одним из вассалов Сарайского царя. Кое-что от правды (в рамках булгарских летописей) после этого ещё оставалось. Эта полуправда (галиматья!) в описании Куликовой битвы перекочевала в наши летописи и «Сказание», наполнив их противоречиями и неясностями. При последующих подчистках история была окончательно упрощена и выправлена. Династия ханов из рода Бату прекратила существование, став династией Московских князей. Но какая-то память о прошлом у москвичей и русских вообще продолжала сохраняться. Эта смутная идея главенства Москвы оказала влияние на её возвышение в 15–16 веках.

«А вот Иджим-Тюряй и сын Галима Васыл-Урга («Знамя», прозвище Василия II) не любили ни писать, ни читать. При московских улубиях (великих князьях) Алаше («Мерин», так булгары называли Ивана III) и Ашаке-Васыле («Мерзкий Василий» – так булгары называли Василия III), все правдивые повести были либо уничтожены, либо переделаны и искажены. Помимо всего прочего, и Алаша, и Ашаке-Васыл велели вымарать почти все упоминания о булгарах и даже запрещали произносить слово «булгар» при дворе. Впрочем, благодаря беглому каратуну (монаху) некоторые выписки из летописи Васыла Галима попали в Булгар. В правление Елан-Кыз (великой княгини Елены Глинской) и её сына Аладжи («Душегуба», так булгары называли Ивана IV Грозного) это демонстративное проявление ненависти к булгарам при московском дворе прекратили, но в правлении Борыса (Бориса Годунова) и Кара-Васыла (Василия Шуйского) опять возобновили.

Васыл Галим неустанно собирал булгарские и кряшские (греческие) книги, и в этом ему помогал булгарский ага-папаз (митрополит) Кубарджан (Киприан). Особенно много таких книг они раздобыли в Канне (Украине). Прочитав их, Галим многое узнал о своих булгарских предках-урусах (русских) и велел своим людям называть балынцев урусами, а Балын, или Кортджак (Московию), – Урусом, или Русией. А Кубарджан (Киприан) все, что узнал в этих книгах, отразил в своей повести «О трех Булгариях и трех Русиях» (которая до наших дней не сохранилась).

Сейчас, (т.е. в XV в.), существуют как три Булгарии – Улуг Булгар (Великая Болгария) на Дунае, Сарайская Булгария в бывшей Хазарии и Галиджийская Булгария (т.е. Булгар аль-Харидж) в Казанской области, так и три Русии: Улуг (Великая) или Мосхайский (Московская) Урус (Россия), Кичи-Урус (Малая Россия, Малороссия) и Ак-Урус (Белоруссия). А слово «Урус» мосхайцы произносят в форме «Русия». Этот отрывок из повести Кубарджана, которую называют также «Поучением Кубарджана», Васыл Галим включил в свою летопись».

Начнём с того, что «Великая Россия» упомянута в ярлыке хана Тюляя 1379 года, а, следовательно, все рассуждения о начале России со времён просвященного Василия Галима не имеют веса. Описание событий в русских и булгарских летописях было приведено в соответствие с требованиями новой Тохтамышевой власти. Уцелевших Московских ордынцев, почитав Киевские хроники, для снижения их статуса переименовали в россиян. Попросту, малолетнему ученику указали его место: ты потомок русских князей, всегда бывших под рукой булгар – не более того. В связи с этим необходимо с осторожностью и некоторым сомнением относится ко многим сообщениям наших летописей, в частности, о плавании Прокопа.

«Нарыковы (в «Нариман тарихы») рассказывают о том, как Василий I любил беседовать о прошлом с булгарскими послами, в частности, с Сабаном Кашани, и как он не хотел посылать в 1398 г. свое войско в Булгарию на помощь Тимер-Кутлугу (сарайскому хану). Тогда его брат Джурги Чулах («Юрий-Враг» – так булгары звали брата Василия I Юрия) сказал ему: «Ты, брат, занимайся своими книжками и не мешай нам выполнять царевы приказы!».

Но должно заметить, что Тохтамыш ценил Васыла Галима и за его геройство. Так, в 1391 г. Васыл Галим соединил свое войско с войском Нарыковых и храбро атаковал вместе с ними левое крыло Аксак-Тимера (Тамерлана) возле Кибен-Зая (г. Пензы). Не ожидавшие этого разбойники Аксак-Тимера после первой же стычки отступили на левый берег Булгари-Иделя (Волги) с известием «о приближении огромного войска булгар и урусов» заставили этого нечестивого эмира поспешно уйти из Булгарии. Даже эмир Талкыш (национальный герой булгарского народа), отомстивший москвичам за нападение 1398 г. разгромом Булымера (Владимира в 1411 г.), писал: «После личной встречи с Васылом Галимом я стал разделять мнение эмира Сабана Кашани о том, что Галим не виноват в нападении на Булгар в 1398 г.»

Неприязненное отношение булгар к Юрию может быть объяснено не только нападением на Казань в 1398 году, но и захватом им в лице Улу-Мухаммеда Менгу-Булгара и основание Казанского ханства. О переправе на западный берег Волги войск Тимура в 1391 году ничего неизвестно, есть лишь намёки о попытке переправиться. Участие Василия в этом эпизоде маловероятно, хотя какие-то московские и русские отряды могли действовать заодно с правобережными булгарами.

На этом мы заканчиваем первое знакомство с «Нариман Тарихы». Полученные сведения, учитывая их пробулгарскую направленность, в основном подтверждают нашу гипотезу: Мамай и его союзники (москвичи и русские, литовцы, галиджийские булгары, генуэзцы, армяне) собрались у переправы через Дон на важной дороге, идущей от Сарая на Москву, но согласованного отпора Тохтамышу оказать не удалось в виду убийства царя Дмитрия-Тюляя и перехода части войск Мамая на сторону «законного» хана. Наибольшее сопротивление войскам Тохтамыша оказали христиане. Они понесли большие потери, отступающих преследовали, но они успели закрыться в Кремле. Однако, открывшаяся смерть царя Тюляя вызвала хаос и бунт, в ходе которого Мамай был убит. В это время к городу подошли татары Тохтамыша и его новые союзники (рязанцы, нижегородцы, сарайские булгары и казаки)… Тохтамыш вскоре после воцарения поссорился со своим бывшим покровителем Тимуром, за что поплатился полным разгромом Сарайской орды. Его сыновья (в том числе Джеляль-эт-Дин, сын сестры Иджим-Тюряя) какое-то время ещё боролись за власть в Сарае, но разруха в городах нижнего Поволжья заставляла татар уходить на окраины распавшейся империи. Это привело к постепенному возвышению Московии, Крыма и Казани.

Окончательное мнение о НТ будет составлено после опубликования всей рукописи.

Конец 4 части

---